Глупая Лиза и Пушкин-феминист
Современные подростки под влиянием идей «новой этики» совершенно по-иному воспринимают классическую литературу, что уж говорить о школьной программе. 19-й век школьникам дается непросто, 18-й — тем более. Москвичка Анна Смирнова (18 лет), будущий психолог, назвала допушкинский период «серой массой», из которой что-то «вытарчивает». Метафора безрадостная, но точная: архаика и правда утомительна.
Неудивительно, что сюжет «Бедной Лизы» сентименталиста Карамзина у юных читательниц вызывает возмущение.
«Лиза повисла на парне, мол, люблю не могу. Оказалось, что он безответственный и бросил ее, когда проиграл кучу денег. А Лиза вместо того, чтобы успокоиться, подумать, что теперь делать, решила, что можно не париться, и утопилась. Ведь зачем напрягаться? Зачем решать свои проблемы? Зачем думать о своих близких, которые будут по тебе горевать? Можно же просто взять и утопиться!» — негодует 16-летняя Наташа из Петербурга.
Примерно так же рассуждает Анна: «С высоты века феминизма выбор бедной Лизы смешной. Как и у Джульетты, которая то ли отравилась, то ли закололась.
Я осуждаю постановку вопроса: либо тебя любят, либо ты топишься. Могла стать великой поэтессой, а вместо этого утопилась».
Зато в Пушкине прогрессивные читатели разглядели «в некотором роде феминиста», поскольку многие его героини «вполне самодостаточные женщины, с сильным чувством собственного достоинства, чести, умные и смелые». Впрочем, «наше все» порцию критики тоже получил: будущий психолог 19-летняя Ярослава убеждена, что «Евгения Онегина» «в силу другого времени надо воспринимать как басню», потому что это «комедия, над которой смеялись в салунах».
Классический абьюз
«Почему Соня Мармеладова не пошла в уборщицы, а Катерина Островского не сбежала от мужа и свекрови?!» «Кабаниха — токсичная мать», — припечатывают школьники.
«В «Грозе» Островского абьюз на абьюзе. — Девушка — заложница ситуации, где она пустое место, с ее мнением и желаниями никто не считается», — размышляет Ярослава.
«Нынешние дети просто не понимают, например, Катерину из «Грозы», — говорит Римма Раппопорт, учитель русского языка и литературы, автор книги «Читай не хочу. Что мешает ребенку полюбить книги». — Почему не сбежала от мужа и свекрови? Я сталкивалась с тем, как тяжело подросткам профеминистских взглядов читать «Грозу». Интересно следить и за тем, как меняется представление о «Герое нашего времени»: Печорин из героя-любовника превратился в сознании многих школьниц в абьюзера. Дети, принимающие новую этику, стремятся быть эмпатичными.
И с одной стороны, русская литература им дается нелегко, поскольку мотивы героев трудно воспринять, с другой — они сочувствуют персонажам».
Мрачный треш
В Гоголе молодежи несимпатичны «неуверенные в себе герои» «Петербургских повестей»: то «на шинель копят», то «нос теряют». Студент журфака СПбГУ Даниил недоумевает, вспоминая «Мертвые души»: «Пороки у человека были всегда, поэтому неясно, для чего еще одна книга об этом. Поэма прекрасна, сатирична и бодра на события, но затрагивает проблемы именно XIX века, оттого они и не актуальны».
Достоевскому, как ни странно, повезло чуть больше. Ранимые «снежинки» (поколение 20-летних) к писателю неравнодушны. Он и волнует, несмотря на спорные мотивы персонажей, и раздражает.
«Читать Достоевского — все равно что смотреть, как топят котят. Мучительно. Я не понимаю, зачем «Преступление и наказание» в школьной программе. То, что Достоевский нагнетает мерзость, отталкивает», — морщится Анна.
В «Войне и мире», оказывается, не хватает экшена, только «метания под дубом». Так, 19-летняя Наталья Усова, студентка Сибирского федерального университета, будущий системный аналитик, «не нашла в романе для себя ничего нового, потому что «про праздную элиту есть почти у каждого писателя». А Анна призналась, что «бал Наташи Ростовой — это медитативное чтение, чтобы «прочистить голову».
Ярослава Морник училась в школе в Красноярске. Говорит, что ее раздражала «Война и мир» как «сериал, написанный на бумаге». Девушка назвала роман «нудным, непонятным», потому что «сейчас другое время, другие взгляды и ценности».
Подростки-»снежинки» свое психологическое здоровье охраняют как крепость и оценивают, насколько им полезна безысходность в том или ином тексте. «Гроза» Островского и «Тарас Бульба» кажутся неподходящими из-за жестокости и «не детских тем». Помимо несовпадения ценностей, непонимания мотивов, они негодуют, вспоминая школьный курс литературы, зачем им «мрачняк», например «На дне» Горького. «Снежинки» прагматичны. Студентка журфака СПбГУ Александра Долгополова об «Обломове» отозвалась так: «Почему я должна всю книгу читать про прокрастинацию какого-то чувака, которого еще и на деньги разводят?»
Жестокий Герасим
«11-классники, обсуждая «Анну Каренину», искренне сказали, что не понимают, в чем проблема: ну развелись и развелись, — говорит Мария Черняк. — Это к разговору о понимании исторического контекста. Есть исследования о том, что эмоциональный фон младших школьников абсолютно изменился: они меньше смеются над книгами, не сопереживают героям».
Эксперт убеждена: «новая этика» будет и дальше давить на восприятие русской классики. По ее словам, родители уже просят убрать травматичную «Муму» из программы. Вчерашние школьники в беседе с «Новой» согласны с филологом: пятикласснику читать про убийство собачки — «полный треш».
С «Тарасом Бульбой» отдельная история. По словам Антона Скулачева, учителя, председателя ассоциации «Гильдия словесников», идеологизация текстов, доставшаяся нам в наследство от советской школы, вызывает аллергию у школьников. «Так, в школьной традиции «Тарас Бульба» превращен в то, чем он не является, — говорит он: — в идеологизированную повесть о том, как нельзя предавать родину и как хорошо, когда отец убивает сына, предавшего родину».
Недетский текст провоцирует вполне детскую реакцию. Римма Раппопорт удивляется: если трудно читать «Тараса Бульбу» и «Грозу» из-за жестокости, то нужно заодно перестать смотреть детективы, триллеры, сериалы.
«Было бы здорово организовать совет активных и профессиональных словесников, которые предложили бы направления пересмотра программы, — размышляет Римма Вадимовна. — Но кто же их пустит? Школа — очень медленная система, революция там сегодня невозможна, а исключение из программы, например, «Войны и мира», одной из главных книг, которую, впрочем, почти никто в школе не прочитывает, — шаг революционный. Поэтому хорошо начать с шажков: хотя бы не полную свободу учителям дать, а право разъяснить, научить по-новому общаться с детьми, по-новому работать с текстами. Методика преподавания отвращает от чтения больше, чем сами изучаемые книги».
Негибкий подход
Школьная программа по литературе меняется туго.
«Учитель должен быть свободен в выборе современной литературы, в распределении произведений по классам, — рассуждает Антон Скулачев. — Сейчас есть многоуровневый список произведений. Список «а» — обязательные произведения — совсем небольшой. Ведь рабочая программа утверждается на уровне школы, и учитель имеет право на нее влиять. Многие прогрессивные учителя находят способы включить современную русскую и зарубежную литературу в программу с 5-го класса».
Антон Алексеевич уверен: дети должны быть соавторами программы, вместе с учителем выбирать произведения; программа может идти от ученика и его интересов, перестраиваясь подобно конструктору.
«Ключевой возраст, когда важно дать шанс полюбить чтение, успеть сформировать умение анализировать текст, — это 5–7-е классы, — продолжает учитель. — А программа 5–7-х классов в массовых учебниках морально устарела, приходится скакать по верхам, игнорируя возрастные интересы ребенка, его запросы и круг чтения».
Мария Черняк напоминает: для гимназистов XIX века произведения Толстого, Тургенева, Достоевского и Островского были внятным голосом современников, для гимназистов же XXI века — чаще непонятным, требующим «перевода» голосом из далекого прошлого. Римма Раппопорт убеждена: в школьной программе очень мало детских книг.
«Почему мы не изучаем Стругацких? Или Акунина? — недоумевает Ярослава. — Многие подростки даже не знакомы с этими писателями. Мы зациклены на прошлом».
Для школьника, говорит Мария Черняк, есть две параллельные вселенные — литература в школе, которую нужно «сдавать», и собственный маршрут чтения. Курс литературы обрушивается на хрупкие плечи подростка глыбой, которая норовит придавить. В лучшем случае вызубришь, в худшем — возненавидишь.
Слова о том, что молодежь мало читает, несправедливы. Вопрос: что и как. Список любимых книг студентов вузов впечатляет — от «Муми-троллей» до фанфиков, романов Достоевского, Чехова, Кафки, Набокова и Лимонова. Пушкин как любимый автор соседствует с Александром Цыпкиным — «у него классный инстаграм!», Славой Сэ, Нарине Абгарян. Поколение «снежинок» не скрывает желания читать. Но хотелось бы темы поближе, потому так цепляет Раскольников, которого «не понимают», и так раздражает Некрасов с табунами крестьян и прочим гумном.
Учебные программы всматриваются в славное прошлое, учителя ломают голову, как его связать с настоящим. А дети ищут свое. «Человеку для счастья нужно общение, то есть литература делает человека счастливее», — подводит черту 19-летня москвичка Василиса Кривцова, студентка психфака ВШЭ. И ведь не поспоришь.
