***

От Петербурга до Рапполово 36 километров. В деревне живет 800 человек, а если вместе с «Велесом», то еще 20 медведей, 30 лис, шесть львов, северные олени, белые аисты, альпаки и кабан Василий. Плюсом к людям — порядка 200 животных.

У входа в центр — плакат: «Тихо! Спят медведи!» Дальше — три дорожки к вольерам, между которыми: кухня, прачечная, операционная и боксы для больных животных.

Директор центра, ветврач Наталия Бондаренко, встречает меня в рабочей, исцарапанной куртке.

Животные, рассказывает Наталия, нередко попадают в центр при совсем неприглядных обстоятельствах.

— Маша, трехногая медведица, из Новосибирска. Там расстреляли берлогу, маму и брата убили, ей ногу отстрелили. С охотхозяйства нашли, выходили.

Другая медведица, Тоня, с детства сидела на цепи. Звенья вросли ей в кожу и мышцы. В центре ее откормили, вытащили сталь из тела. Сейчас у нее длинная темная шерсть.

У Потапыча — другая судьба: он сам пришел в вагончик на стройку. Хозяин его прикармливал, пока не нашел, куда определить.

В тазиках у медведей — остатки каши.

— Мы ее варим в огромном количестве. Мясо или рыбу они едят по несколько килограмм в день. Овощей уходит не меньше трех тонн в неделю, — говорит Наталия. И вдруг останавливается. — Так, вот здесь близко не подходить.

Лязг железа. Наталия двигает туда-обратно заслонку. Эльза…

Из домика в вольере высовывается морда львицы. Крупная особь. В Ленобласть приехала из Чечни: хозяин не знал, что с ней делать. Еще лязг. Львенок-подросток. Из цирка. Готовили выступать, но началась пандемия: у хозяев не нашлось средств на содержание. Львы съедают восемь килограмм мяса в сутки летом и десять — зимой. На шесть особей нужно 336 кило в неделю.

— Выживаем на помощь народонаселения. Руководитель вкладывает личные средства, — говорит Наталия.

В боксе — лиса «из-под машины».

— У нее с лапой беда, возможно, придется ампутировать. Но попробую сберечь. Дальше — стерилизация и общий вольер, — говорит врач. — Некоторые лисы выросли у людей, потом их отдали — дома такое животное держать не получится: они хаотично метят жилище, — продолжает она. — К сожалению, дети ничего не знают про лес. Находят оставленных родителями под кустом детенышей. После рук человека мама его не заберет. Та же история у многих зайчат. В доме они чаще всего гибнут: люди не знают, чем их правильно кормить. Вообще-то, прежде чем забрать детеныша, нужно сутки просидеть в засаде и пронаблюдать, приходила ли мать покормить выводок. Естественно, это трудновыполнимо. Но и нести крошку домой сразу же — грозит ему гибелью.

Шестеро молодых лосей тянут головы поверх загона. От них пахнет лесом. Самец один — Линдерманн. Есть Алиса — в честь группы. Они сироты, мам постреляли. Выжили благодаря местным, которые их прикармливали. Взрослые лоси живут в отдаленном загоне, их посторонним без нужды беспокоить не стоит. Едят овощи, комбикорма, самое главное — ветки.

Наталия мечтает о вольерах полувольного содержания для них:

— Это вольеры в лесу, чтобы можно было существовать в естественных условиях, но нельзя было бы выйти к людям. Зверей, содержащихся в них, можно подкармливать, лечить.

Медведям хватило бы каждому по гектару, лоси нуждаются в большей территории: на 15-16 особей — 45–60 га. Всего, если посчитать, нужно порядка 150–200 гектаров.

***

На дворе два бассейна без воды. «Велес» начинал с помощи ластоногим. Сейчас нерп и тюленей сюда не присылают: их спасением занимается «Водоканал». Это благо, ведь и на зверей, которые уже есть, едва хватает персонала. Чем больше сотрудников, тем больше им нужно платить, а с этим проблемы: зарплату могут предложить скромную, работы много, и она тяжелая. Сейчас сотрудников всего четверо. Обязательное условие — работники центра живут тут же, в мансарде: график ненормированный.

— Я не могу назвать это работой. Просто жизнь— такая, которой и хочется. Когда-то в детстве мечтала работать с дикими животными. Но, став профессионалом, не думала, что получится. Не знала, что в России есть центры, а за границу ехать не представлялось возможным. Всегда жаль людей, которые занимаются тем, что им не нравится. Может быть, от этого и дело страдает.

Идем вдоль маленьких зверьков: голубой норки, енотовидных собак, куниц, выкупленных людьми со звероферм, где их пускают на шкуры.

Есть тут и пернатые. Вот скворец, который не может летать. Зимует на кормокухне. Там поет, разговаривает.

— Птиц мы не берем перед грядущим переездом — на этом месте заканчивается срок аренды, продлевать нам ее не будут.

Земли для переезда у «Велеса» нет. Есть возможность получить участок сельхозназначения, но капитальные постройки — в том числе операционная, — на такой земле окажутся вне закона. И уезжать от Петербурга зверям далеко нельзя: могут потребоваться обследования на медицинской аппаратуре, которой сам центр не располагает. Овощные базы, на которых закупаются по сходной цене продукты, тоже находятся в черте города.

Для вольеров полувольного содержания нужно не только поле, но и лес, и водоемы: один верблюд, живущий в «Велесе», может выпить 200 литров жидкости в сутки.

Чиновники Санкт-Петербурга продвигали инициативу о внесении в перечень использования лесных угодий строки о возможности размещения реабилитационного центра для диких животных, отправили ее в Москву. Пока бумага бродила из кабинета в кабинет, было распущено правительство. И все началось заново.

— А там, на новом месте, еще нужно будет возвести постройки очень быстро. И — сразу хорошо. Мне бы до спячки медведей перевезти. У нас ведь даже машины своей нет, — говорит Наталия. — Но переезд — это не только перевозка животных, но и скарба, аппаратуры. С этим мы еще не сталкивались.

Есть вариант — получить землю под охотхозяйство, но Наталия поясняет: «Не можем — противоречит всем принципам. И также не можем взять землю «под кафе», ведь наша деятельность далека от общепита».

На большом камне — бронзовая фигурка медведя. Это памятник Сене — он был особенным зверем. Выкупленному с притравочной станции, больному, с множеством патологий, ему пророчили жить от силы полгода. Он прожил три, мужественно перенося операции, и за свой добрый нрав стал всеобщим любимцем.

На остановке в Рапполово местный житель Александр рассказывает мне, что медвежат подбрасывают под ворота центра:

— Приедут, позвонят в звонок — и быстрей убегать. Сразу и не поймешь, кого оставили, они же, как котята, маленькие.

В автобусе в разговор вмешивается мужчина средних лет.

— В петербургском зоопарке нет ни одного медведя. Зато здесь есть. Конечно, нужно выделить им землю.