Спасаясь под землей

Май 1942 года. Крым. Советские войска держат оборону на Ак-Монайском перешейке, отделяющем Керчь от основной части полуострова. И несут тяжелые потери: с февраля по апрель — 110 тысяч убитых и раненых. Каждый третий.

Нацисты контролируют весь Крым, кроме Керчи и Севастополя. В апреле командование 11-й армии вермахта представляет Гитлеру план «окончательного изгнания» советских войск с керченского направления. Операция получает название «Охота на дроф».

Стратегия Красной армии в это время не ясна. Войска держат в полупозиции: бойцов настраивают на наступление, но приказа наступать не дают. Подготовкой к «глухой обороне» тоже никто не занимается. «Армейский тыловой рубеж еще и не думали строить. Позиции представляют собой разрушенную на 30% тонкую линию из противотанкового рва (возведенного еще в августе-ноябре 1941 года) и проволочных заграждений с небольшим количеством дотов. Передний край минами не прикрыт… командиры подразделений и частей считают, что не надо окапываться, поскольку скоро предстоит идти в наступление», — писал начальник штаба инженерных войск Иван Галицкий.

«Войск было повсюду вблизи передовой так много, что само их количество как-то ослабляло чувство бдительности. Никто не укреплялся, никто не рыл окопов. Плотность войск, подогнанных [представителем Ставки Верховного главнокомандования] Мехлисом к переднему краю, была чудовищная. Каждый немецкий снаряд, каждая мина, каждая бомба наносили нам огромные потери. В километре-двух-трех от передовой все было в трупах», — вспоминал корреспондент «Красной Звезды» Константин Симонов.

В апреле, приступая к «Охоте на дроф», немецкая авиация начинает бомбить советские транспорты снабжения в Керченском проливе, на дно идут боеприпасы, горючее, продовольствие. «Подготовка» длится три недели. 7 мая бомбардировщики атакуют заранее разведанные штабы Крымского фронта (давно не менявшие своих позиций), а утром 8-го — после десятиминутного артобстрела — начинается масштабная сухопутная операция, сопровождающаяся высадкой морского десанта.

Всего лишь три с половиной часа уходит на разгром передовых частей 44-й советской армии. 4514 солдат попадают в плен.

9 мая моторизованная бригада под командованием немецкого генерала Гроддека захватывает три аэродрома близ Керчи. 10-го командующий Крымским фронтом Дмитрий Козлов согласовывает со Сталиным организацию обороны на Киммерийском валу, в 25 километрах от города, но приказ не доходит до командования двух из трех крымских армий — 47-й и 51-й.

Из-за раскоординации потери растут быстро, и 14 мая маршал Семен Буденный дает согласие на эвакуацию войск. Вывезти успевают не всех. Более 13 000 человек остаются на полуострове. Отступать по суше им уже некуда, и люди уходят под землю. Их убежищем становятся Аджимушкайские каменоломни — многокилометровые лабиринты из ракушечника, его в этих местах добывали еще древние греки.

«Сахарная» анестезия

Госпитали в Центральных и Малых Аджимушкайских каменоломнях станут первыми подземными лечебницами Великой Отечественной войны.

«Зашли мы в каменоломни с санитарными сумками. Из медикаментов была настойка йода 200 граммов, настойка валерьяны 150–200 граммов. Немного зеленки, спирта, аспирина, мази никакой не было. Один термометр на весь госпиталь, двое ножниц, 20–30 штук бинтов. А раненых было 500–550 человек», — вспоминала медсестра Лидия Хамцова.

В 21 год Лидии Федоровне пришлось возглавить госпиталь Малых каменоломен, куда спустились 3000 человек. Ни одного врача среди них не было. С ней работали «два фельдшера, Петя и Гриша, и медсестра Зина Гаврилюк. Петя вскоре погиб при обвале». По приказу командира подземного гарнизона Малых каменоломен Михаила Поважного в помощь медикам были направлены 10 бойцов.

«Для госпиталя нам отвели 4–5 отсеков. Раненых сначала размещали прямо на полу, позднее стали делать топчаны из камня-ракушечника. Для бинтов и салфеток использовали чистое белье».

23 июня 1942 года участник обороны Малых каменоломен Александр Клабуков записал в дневнике: «Наш госпиталь меня заинтересовал, он проделал в этих условиях большую работу. Особенно отличился политрук Труборов (Трубарев), то есть комиссар госпиталя. Воду до Труборова давали раненым в сутки одну ложку. Вареная пища до 29.05 отсутствовала. С 29.05 получают раз в сутки горячую пищу, вода дается по 1,5 ст. ложки в сутки, а на 12 человек по три стакана. Вместо хлеба из муки, что дается на человека 25 г, делаются оладьи. Обслуживающего персонала было 34, теперь 11 человек. Перевязочных материалов и медикаментов совершенно нет, рвем рубахи и кальсоны. Применяем грелки песочные».

В госпитале Центральных каменоломен медикаментов тоже не хватало, но были врачи 170-го подвижного полевого госпиталя: хирурги и терапевты. Командовал ими 39-летний военврач Иван Асеев.

«Явился начальник одного из госпиталей — военврач 1-го ранга Асеев, которого я видел однажды во время боя под Владиславовкой. Учтивый, медлительный, он ощупал мою ногу и поставил диагноз: «Дело дрянь, пахнет переломом кости, придется лежать не меньше месяца». Заковали ногу в гипс, положили меня на койку. На вопрос, что же делать, Асеев заявил категорически: «Лежать, лежать!» — вспоминал участник обороны Аджимушкайских каменоломен Андрей Пирогов.

К госпиталю в Центральных каменоломнях отношение было особое. Для него выделили самое безопасное место — под 17-метровым слоем ракушечника. Потолок такой толщины гарантированно спасал от обвалов. Кроме того, госпиталь был единственным местом в каменоломнях, где стояли кровати: на всех не хватало, но несколько десятков человек могли все-таки лежать не на земле. Воду в первую очередь несли раненым. «1 июня… Сегодня радостное событие. Разведчики с боем достали сорок ведер воды. Она разошлась по госпиталю, но часть все же попала на кухню. Ждем каши», — записал в дневнике политрук Александр Сериков.

Для пациентов госпиталей устраивали «санатории»: выносили к образовавшимся от бомбардировок провалам, где они могли хоть немного посмотреть на солнечный свет, подышать свежим воздухом и согреться — температура на глубине редко поднималась выше 10°C.

Из воспоминаний Андрея Пирогова известно, что в Центральных каменоломнях работало целое хирургическое отделение. Чаще всего проводили ампутации.

В июле 1942 года комиссар штаба подземного гарнизона Сергей Исаков получил осколочное ранение в ногу, началась гангрена. «Требовалась срочная операция — ампутация ноги, — писал один из первых исследователей Аджимушкая, кандидат исторических наук Всеволод Абрамов. — Раненого стали готовить к операции. Ему дали два стакана самогона (его гнали из сахара), затем он выкурил большую «козью ножку» крепкой махорки. И впал в забытье. Операцию делал неизвестный хирург из Одессы, помогала ему врач Улановская М.А. Операция прошла успешно, через три недели раненый с помощью протеза, сделанного умельцами, смог передвигаться».

Ногу Сергею Исакову отнимали обычной пилой. На переносном хирургическом столике. Чтобы пыль с потолка не попала в открытую рану, над операционной натянули белую простынь. Для освещения использовали коптилки из гильз.

Отвергая себя

Что могли медики предложить больным при отсутствии лекарств? Самопожертвование.

Работница пищеблока Центральных каменоломен Ефросинья Валько вспоминала о сотруднице госпиталя Марии Чарлис: «Получая очень маленький паек и воду, она постоянно делилась с ослабевшими ранеными. Особенно большое внимание уделяла молоденькому младшему лейтенанту (фамилию не помню), у которого была перебита рука. Раненый пошел на поправку, а сама Мария Иосифовна ослабела от голода и вскоре умерла».

Символ самопожертвования аджимушкайских медиков — медсестра Мария Молчанова. Ее фронтовая биография хорошо известна.

«Мой десятый день рождения был за три дня до войны. Мама в июне 41-го года была в военном лагере у отца, прислала письмо, обещала вернуться в мой день рождения. Потом пришла телеграмма: «Приеду в воскресенье». А в воскресенье началась война. Больше я маму не видела», — вспоминала дочь Марии Родионовны Лидия.

Мария Молчанова ушла на фронт добровольцем — вслед за мужем Михаилом, начальником крымского лагеря ОСОАВИАХИМа. Вместе они участвовали в боях на Перекопе — тонком, 7–9 километров, перешейке, соединяющем Крым с материком. Советские войска сдерживали наступление вермахта неделю, но вынуждены были отступить.

Михаил уговорил Марию вернуться в Керчь, где у них оставалось трое детей: Лида, Вика и Вася. Уходя на фронт, Молчанова оставила их в детском доме, которым заведовала ее подруга Элеонора Черкез. Увидеть детей Мария не смогла: они были эвакуированы вместе с детским домом на Кавказ.

События на фронте развивались стремительно. В октябре 1941-го нацисты закрепились на севере Крыма, 2 ноября оккупировали Симферополь. А уже 16-го — Керченский полуостров. Именно в ноябре 1941-го Мария с группой партизан, среди которых был и ее муж Михаил, в первый раз спустилась в Аджимушкайские каменоломни.

«Раз в день, после завтрака, раздавали воду. Каждый получал свои два стакана воды на сутки и мог делать с ними что хотел. Водой заведовала Мария Родионовна, как ее называли — начальник водного режима. Она строго раздавала воду, каждый грамм которой был на учете, — писал о Молчановой Константин Симонов. — С водой было тяжело. Кое-где в коридорах <…> капали редкие капли холодной чистой воды. Каждый завел себе баночку и подвешивал ее под эту капель. Так набиралось добавочных иногда двадцать, иногда тридцать, иногда сорок граммов чистой воды в день. Как кому повезет».

В каменоломнях партизаны дождались высадки Керченско-Феодосийского десанта, который 30 декабря 1941 года на пять с половиной месяцев освободил Керчь. Второй раз Мария Молчанова спустилась в каменоломни вместе со 170-м полевым передвижным госпиталем.

К 21 мая оборона Аджимушкайских каменоломен продолжалась неделю, запасы воды были исчерпаны. Пополнять их бойцы ходили к двум колодцам: «сладкому» (с питьевой водой) и «соленому» (с технической) — в нескольких десятках метров от входа в подземелье. Немцы простреливали подходы к колодцам, каждая вылазка за водой давалась с боем.

Почему в тот четверг медсестра Молчанова решила идти за водой одна — неизвестно.

Она вышла из каменоломен с ведром и веревкой и направилась к «сладкому» колодцу. Набрала воды и вернулась. Затем — к колодцу снова. Всего ей удалось принести в каменоломни шесть ведер питьевой воды. Когда медсестра Мария возвращалась с седьмым ведром, немцы открыли огонь. Осколки снаряда попали ей в шею, грудь, правый бок. Раненую медсестру унесли в подземный госпиталь. 23 мая Мария Молчанова умерла.

«Ведь были же люди, лежали на этих кроватях»

Сведения о быте советских бойцов в Аджимушкайских каменоломнях, в том числе о работе госпиталей, становятся совсем отрывочными после 25 мая. В этот день немцы впервые применили против защитников каменоломен газ. По воспоминаниям медсестры Марии Шкандиной-Мелохиной, это был адамсит.

«Этот газ вызывает слезоточивость, поражает всю слизистую дыхательных путей, вызывает страшный кашель, от которого лопаются кровеносные сосуды в легких, и человек гибнет, истекая кровью. Командование спешно отдало распоряжение спасать раненых, хотя сотрудники госпиталя уже начали делать газоубежища, стаскивали с раненых одеяла, где-то взяли плащ-палатки и стали срочно госпиталь огораживать, не допускать газ до раненых, а раненые терпеливо все сносили, они видели, как для них стараются. Но первая газовая атака скосила почти половину подземного гарнизона».

Газовые атаки продолжались больше месяца. Почти каждый день. По 6–10 часов. В подземелья вперемежку с адамситом закачивали хлор и фосген.

В 1944 году Чрезвычайная комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, обследовавшая Аджимушкайские каменоломни, установила: «В штольнях имеются отдельные загороженные части с закрытием всех щелей тряпками и бумагой. Эти места представляют собой огромные залы, как видно, служившие как госпитальные помещения или газоубежища… У каждого трупа около головы лежит противогаз в положении наготове».

«Стали и мы, сотрудники, слабеть. То ходили в сапогах и шинелях, потом пришлось все это сбросить, сапоги заменить легкими тапочками, а шинель безрукавкой или фуфайкой, чтобы легко было ходить, — вспоминала медсестра Мария Шкандина-Мелохина. — И вот в один из дней у нас в каменоломне раздался детский крик или писк, родился человек. В таких условиях трудных. Конечно, для матери создали уголок, все, что было в наших силах, чтобы ребенок жил. Но ведь мать истощала от голода и кислородного голодания, а ребенок разве может жить в холоде и в голоде, в кромешной темноте… Мы сразу побежали в штаб к своему командованию, сообщить приятную новость. Родился человек, и нужно дать ему имя.

Из воспоминаний Марии Шкандиной-Мелохиной. Без даты: «Прекратились всякие операции, кончились все медикаменты, и даже не стало у нас сил стоять за утюгом, чтобы гладить бинты. И каждый день палаты наши пустеют: покойники, покойники, приходилось целыми днями хоронить наших умерших раненых». Также без даты: «Наш госпиталь стал пустой, только сотрудники ослабевшие лежат по своим укромным уголкам, стоят пустые кровати и топчаны, и посмотришь — становится страшно, ведь были же люди, лежали на этих кроватях, а теперь нет».

30 октября 1942 года нацисты окончательно захватили Аджимушкайские каменоломни. К этому моменту в живых оставалось лишь 48 защитников. Среди них — начальник госпиталя Малых каменоломен Лидия Хамцова.

Лидию Хамцову отвезли в тюрьму в Симферополе. Затем — перевезли в Варшаву, а оттуда — в шталаг в польском Седльце, где она месяц провела в карцере за отказ работать на военном заводе. В 1945 году ее из концлагеря в Нойбранденбурге освободили наши солдаты.

После войны Лидия Хамцова работала медсестрой в поликлинике в Смоленске.

Медсестра Мария Шкандина-Мелохина после Победы жила в Харьковской области.

Начальник госпиталя Центральных каменоломен воевнрач Иван Асеев до сих пор числится пропавшим без вести.

Место захоронения медсестры Марии Молчановой на сегодня не установлено.

Имена большинства аджимушкайских медиков — неизвестны.