Вид на мобильный госпиталь открывается сразу за отделением травматологии Славутской районной больницы.

В кадр попадают: табличка с государственным гербом Украины «Памятник истории. Охранный номер…», мемориальная доска 1967 года «…в период Великой Отечественной войны доктор Ф.М. Михайлов, ныне посмертно Герой Советского Союза, организовал подпольную коммунистическую организацию, из которой зародилось партизанское боевое соединение им. Ф.М. Михайлова 1941–1942 гг.», объявление на красном фоне «Карантинный режим» и оранжевые надувные модули.

Региональный госпиталь на 120 мест смонтировали в начале апреля. Перебросили из соседней области, где ковид приутих.

— …Было бы стыдно, если бы, как в Новых Санжарах, начали кричать: «А почему именно к нам надо больных свозить?!» Но люди поумнели, — говорит Татьяна. — Видят, как врачи из сил выбиваются…

Здание музея смотрит на больницу не случайно. Его и проектировали с привязкой к знаковому месту. Доктор Михайлов не только работал здесь, но и был казнен гитлеровцами, а позже перезахоронен в братской могиле — там, где сквер напротив нового корпуса поликлиники, в Пантеоне славы, сооружении, напоминающем солдатскую каску. Так что эмоционально история начинается еще до встречи с экскурсоводом. А Татьяна Жоган, хранительница фондов, временно исполняет обязанности директора музея вместо руководительницы, ушедшей в декрет. И ей, чувствую, немного обидно за Федора Михайловича. Вроде написано о подвиге много, памятники стоят, улица в честь врача названа, больница, парк, а начнешь вникать глубже — в биографии провалы. Вот чем, например, объяснить, что погиб Михайлов в 1942-м, а звание Героя ему присвоили спустя двадцать три года?

— Мы обращались в Хмельницкий областной архив. Прислали справку короткую, на русском языке, о том, что и так известно. Больше ничего нет. И сама справка в духе…

Татьяна замолкает, подыскивая нужное слово.

— В духе газеты «Правда»?

Кивает.

— Я застала очевидцев — подпольщиков, партизан. Намекали в разговорах: жена и дети Михайлова после войны жили в Ульяновске, в страшной бедности и вообще — как родственники не то предателя, не то врага народа. А потом, мол, Ульяновск посетила делегация из Славуты, и все разъяснилось. Но документально рассказы не подтверждены.

Впрочем, существует версия, согласно которой об определенной стороне деятельности доктора в тылу врага, на территории оккупированной Украины, старались на государственном уровне не вспоминать, чтобы СССР не влип в международный скандал. Тем более самого человека, источника проблемы, тогда уже на свете не было.

«Русский коммунист в украинском подполье»

Из неоспоримого: Федор Михайлов родился в 1898 году, в крестьянской семье, в деревне Перелуч, что нынче относится к Новгородской области. После школы юнг служил на Балтфлоте, участвовал в революции, состоял в Кронштадтском комитете матросских и солдатских депутатов, дрался с белогвардейцами, после ранения в колено демобилизовался. В 1921-м, поручением ВКП (б), откомандирован в глубинку, на партийную работу.

Но тут вчерашний революционер совершил проступок, который чуть позже, при Сталине, гарантировал бы любому не просто сломанную карьеру — лагерный срок. Бросив глубинку, он поехал в Петроград и стал студентом Первого медицинского института. Исключение из рядов ВКП (б) за «самоволку» на судьбе не отразилось никак.

— Михайлов имел множество специализаций — хирург, инфекционист, гинеколог, терапевт, кожник-венеролог, — продолжает рассказ Татьяна Жоган, — и врачебно-административную практику в Смоленской, Куйбышевской, Владимирской областях, а в тридцать пятом году стал главврачом больницы рабочего поселка Языково Ульяновской области.

О первой жене доктора известно лишь то, что она скончалась. В Языково с отцом приехали дочери-подростки, Инна с Тамарой. Вскоре Федор Михайлович женился на местной медсестре Маше, Марии Тихоновне. В 1939-м у них родился сын Миша. Осенью 1940 года доктор с семейством вдруг перебрался за две тысячи километров от Ульяновска, в западноукраинский городок Славута. Почему? «Мягче климат, благотворно для подорванного здоровья», — сообщали биографические данные, на которые ссылаются в музее.

К той поре крестьянский сын, батрак, матрос и боец преобразился в элегантного интеллектуала, медика-профессионала, организатора лечебного процесса, каких поискать. Должность всего лишь заведующего родильным отделением Славутской райбольницы Каменец-Подольской (сейчас — Хмельницкой) области он принял со смирением.

Когда Федор Михайлович успел в совершенстве овладеть немецким языком, а главное, повторно вступить в партию, официальные источники не указывали. Пришлось обратиться к документально-художественной повести Альберта Доманка и Максима Сбойчакова «Подвиг доктора Михайлова», что увидела свет в 1971-м, в издательстве «Советская Россия». Авторы «Подвига…», нельзя не заметить, имели завидный доступ к материалам из спецхранов НКВД-МГБ-КГБ и задачу: заполнить информационные лакуны в судьбе Героя правдоподобно, но с нужными акцентами, а события, связанные со Славутским подпольем, облечь в литературную форму на манер фадеевской «Молодой гвардии».

План авторы перевыполнили. Книга заиграла настолько яркими диалогами, что, казалось, писатели прятались под столом в фашистской комендатуре, подслушивали партизан на явочной квартире, проникали в блоки «Гросслазарета», то есть огромной медсанчасти шталага-301, лагеря для советских военнопленных, или в тюремную камеру смертника… Даже изобразили, как накануне войны секретарь Славутского райкома компартии поздравлял Федора Михайловича с возвращением в лоно коммунистов, выражая надежду, что партийный стаж скоро восстановят. «Только партбилет я получить не успел!» — сетовал несколькими страницами далее Михайлов перед соратниками по подпольной борьбе.

В начале 1941-го доктора призвали на переподготовку в РККА, на курсы военврачей. Там и застала война. Часть, где служил Михайлов, попала в «котел» на киевском направлении. Он же сумел вырваться, раздобыть гражданскую одежду и к октябрю вернуться в оккупированную Славуту, предварительно завернув в Житомир, за инструкциями, к будущим старшим товарищам по подполью. Жена с детьми, как выяснил доктор, а также Доманк со Сбойчаковым, сумела эвакуироваться до прихода немцев. Значит, он мог рисковать — втираться в доверие к врагам, чтобы губить их изнутри.

Прошу простить меня за ерничество. Весь этот пропагандистский историко-литературный конструкт держался на реплике кого-то из действующих лиц, отражавшей главное пожелание «заказчиков» повести: «Очень знаменательно, что украинское подполье возглавляет русский коммунист!»

Военно-бактериологическая хитрость

Федору Михайловичу быстро удалось свести дружбу с представителями оккупационных властей и получить пост главврача районной больницы. Он не только в операционной показал себя как бог, а критически высказывался о перспективах Красной армии, отменно играл в вист, оказался хлебосолом, любителем вечеринок. А вскоре убедил нацистов… отпускать из расположенного неподалеку «Гросслазарета» лояльных к «новому режиму» коллег-медиков. Чтобы помогали лечить гражданское население Славуты и недавних своих товарищей по плену. В лагере нарастала смертность, из-за эпидемий в том числе.

Дальше — больше. На ключевые посты в больнице Федор Михайлович сумел расставить доверенных лиц. Инфекционное отделение, барак на отшибе, возглавил военврач РККА Константин Захаров, которого «вытянули» из Шепетовского шталага. Другой бывший военнопленный, лейтенант Анатолий Троицкий (подпольная кличка «Гоголь»), получил работу на санэпидемстанции. Михайлов вывел из еврейского гетто Бориса Хармаца, опытного венеролога. Хармац вернулся к практике в профильном отделении после того, как главврач деликатно, но твердо обрисовал коменданту города опасные перспективы военных «болезней любви». Впрочем, весной 1942-го Хармаца с семьей гитлеровцы все равно расстреляют…

Военно-медицинское подполье разрасталось, охватывая соседние Шепетовку, Изяслав, Острог. К концу сорок первого доктор уже руководил межрайонным подпольным комитетом, наладив связь с партизанским отрядом, во главе которого стоял директор сельской школы Антон Одуха, что в тридцатых годах служил в Туле, в войсках НКВД. (Сразу после победы Одуха указывал в автобиографии принадлежность к расстрельной команде, позже эти уточнения исчезли. — О. М.)

Начальство «Гросслазарета» дало «добро» на перевод в городское инфекционное отделение, к Захарову, больных, способных заразить сотни себе подобных, а также фельдшеров-санитаров из числа пленных, готовых ухаживать за умирающими. (Ссылаюсь на материалы, публикации и воспоминания, которые хранятся в Славутском историческом музее.— О. М.) Главврача, как добровольного помощника немецкой медицины, регулярно снабжали лекарствами, продуктами, средствами дезинфекции, включая спирт: мол, списывало-то лагерное начальство на «доходяг» больше в разы — коррупция нормально сочеталась с войной.

В списки на перемещение попадали не столько тифозные или холерные больные, хотя и они тоже, сколько заранее отобранные патриоты, командиры, политработники. Часть из них спасти, согласно рапортам, не удавалось, о чем докладывали по инстанциям: орднунг! Другие пленные умирали в реальности. Тела заливали в яме карболкой. «Оживших» патриотов снабжали документами и переправляли в лес. Остальных узников, сумевших выздороветь, возвращали в лагерь: вынужденный искусственный отбор…

По разным источникам советского периода, партизанский отряд Антона Одухи таким образом получил от Михайлова свыше тысячи бойцов.

Не по правилам

«…— А если это — подготовка бактериологической войны, и пленные «Гросслазарета» — подопытные кролики?

Информацию о подозрительных вспышках «парахолеры» в лагере Михайлов передал руководству подпольной организации в Киев, а из Киева сообщили в Москву».

(«Парахолерой» назвали заболевание неизвестной этиологии: вскрытия тел умерших проводили сами немцы в обстановке секретности, медперсонал из числа пленных в морг не допускался. Сообщение о «парахолере» встречается в выводах Чрезвычайной государственной комиссии «Истребление гитлеровцами советских военнопленных в «Гросс-лазарете» г. Славута Каменец-Подольской области», опубликованных 3 августа 1944 года в «Правде», после освобождения Украины. Преднамеренное распространение фашистами инфекционных заболеваний среди советских военнопленных фигурировало среди обвинительных актов на Нюрнбергском процессе. Хотя исследователи обнаружили: в акте обследования лазарета сразу после освобождения Славуты, в январе 1944-го, и в отчете партизанского соединения имени Михайлова сведения о «парахолере» отсутствуют. Все последующие упоминания болезни и смертности от нее опираются на мемуары Ивана Хомича, бывшего армейского офицера, прошедшего шталаг-301. Книгу «Мы вернулись» издали в 1959-м году. Впрочем, в Федеральном архиве Германии сохранился Акт проверки госпиталя для военнопленных в Славуте («Гросслазарета») от 7 декабря 1942 года «в связи с выявлением случаев скоропостижной смерти среди пленных». Комиссия в составе врача-терапевта Захарова, врача-инфекциониста Малюка и врача-пищевика Ходыкина установила, что массовая смертность наступила «в результате отравления грязными пищевыми остатками и массовой антисанитарии». — О. М.)

Это я снова цитировала произведение Доманка и Сбойчакова.

Семнадцать пилотов бомбардировщиков, прибывших в марте 1942-го на аэродром Славуты, скончались от отравления. В кастрюлю с компотом для них попал «порошок», подарок от подпольщиков. «Порошок», уточняют авторы, дали подбросить детям, вечно вертевшимся возле летной столовой: то-се, дров поднести за еду… Гестапо взяло ложный след: кого-то арестовали, расстреляли, подпольщики не попались, в общем, обошлось.

Удались еще несколько операций, где фигурировали то мышьяк, то сулема (зав. стоматологическим кабинетом Цыганкова входила в группу Михайлова), то тифозные вши в коробочках. Их сестра-хозяйка венерологического отделения больницы Иустина Бонацкая по заданию доктора «распространяла» среди немецких солдат. Воспоминания Бонацкой и ее подруг сохранились в архивах.

В справке ЦК КП (б) У также высоко оценили эффективность доктора Михайлова: «Организовал физическое истребление немцев и изменников Родины путем культивирования сыпного тифа и специальными методами лечения. Таким образом уничтожили свыше сотни врагов».

Приведенные цитаты взяты из сравнительно свежих публикаций на сайте русской службы «Радио Свобода»* и в украинском влиятельном издании «Зеркало недели», автор — историк Александр Гогун, в настоящее время живущий в Германии.

В 2010 году Гогун в соавторстве с учителем истории из Хмельницкого Дмитрием Бекасом исследовали тему оперативного применения оружия массового поражения в СССР в 1942 году как раз на основе деятельности Федора Михайлова и его окружения. Материал для статьи в научном журнале «Клио» был подготовлен при финансовой поддержке фонда Герды Хенкель из Дюссельдорфа. Эпиграфом к статье стал фрагмент из доклада Иосифа Сталина на заседании Московского совета депутатов 6 ноября 1941 года: «Что же, если немцы хотят истребительную войну, они ее получат. Отныне наша задача… будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве ее оккупантов», что добавило остроты.

«Истребительная война» в современной терминологии — биотерроризм?

Александр Гогун подчеркивал: он не смог подтвердить или опровергнуть то, что «михайловцы» заражали сыпным тифом как оккупантов, так и советских военнопленных, хотя выпущенным из коробочек и ампул вшам не объяснишь, кого не трогать. Доступ к архивам ЦАМО РФ, ГРУ и ФСБ надежно закрыт, «засекречено на период рассекречивания».

«…Это один из немногих задокументированных случаев использования бактериологического оружия в мировой истории… Ну и, конечно, казус Михайлова — небольшой, но важный штрих общей картины сражающегося сталинизма», — резюмировал Гогун.

Разведчик против чекиста

На картине местного художника, переданной в дар музею, изображен момент казни через повешение доктора Михайлова в августе 1942 года. Советская историография объясняла: в подполье завелся врач-предатель, который «сочувствовал украинским националистам», читай — фашистам, вот он и сдал коллегу.

— Федора Михайловича держали десять дней в фельджандармерии. Били. А партизан же несколько тысяч… И не попытаться освободить того, кто их спасал? — недоумевает Татьяна Жоган.

Я вскользь замечаю: на Пантеоне славы бюсты Героев, Федора Михайлова и партизанского командира Антона Одухи, расположены по противоположным сторонам, будто видеть вдруг друга не хотят. Антону Захаровичу, скончавшемуся в 1967-м, рядом еще и персональный камень на могилу положен.

— Как-то посетительница музея высказалась: «Хорошо, что камень сверху. Чтоб уже не вылез!» — вдруг произносит Татьяна. — Антона Одуху страшно боялись у нас. Только документами это не подтверждено.

Мы идем по Полю памяти. По песку, мимо карьеров, по сосновому редколесью, от монумента, где, как на кресте с пятиконечной звездой, распят солдат-узник, к месту расстрела еврейского гетто и к другому братскому кладбищу, там похоронены немецкие военнопленные и интернированные жертвы Второй мировой. На металлических пластинах под крестом сплошь «массовые» даты смерти: 1945-й и 1946-й. А от «Гросслазарета» ничего не осталось: старые постройки разобраны на стройматериалы…

…Уроженец Славуты, архивист, кандидат исторических наук, автор 150 научных работ, до недавних пор — директор Центрального кинофотофоноархива Украины, ныне исполнительный директор Украинского культурного фонда Владислав Берковский известен как автор и составитель сборников документов по истории оккупационного режима, лагеря для советских военнопленных и партизанского движения на Славутчине.

Владислав Георгиевич «убивал» меня последовательно — уточнениями жизнеописания Героя.

Оказывается, в начале 1918 года Федора Михайловича приняли курсантом в училище командирского состава Балтфлота, но уже спустя два месяца он стал комиссаром учебного заведения. В 1919-м ушел на Гражданскую — разведчиком отдельного морского отряда, был ранен, вернулся на партийную работу, а в 1920-м, после болезни, получил окончательный перевод на «гражданку». Превратился в партийного функционера: председателя Боровичского уездного комитета РКП (б), и так далее. Все эти сведения Федор Михайлов изложил в автобиографии, написанной собственноручно 8 февраля 1941 года.

В Петрограде, в Первом медицинском институте, он действительно учился. Правда, перевелся туда при невыясненных обстоятельствах из Смоленска с медицинского факультета.

Историк Берковский оперирует материалами личного дела Федора Михайлова, что хранится в архиве Министерства обороны РФ (г. Подольск). Ему давным-давно удалось сделать фотокопии страниц. Но даже там не нашлось объяснения, почему главврача перебросили в Украину, да еще с понижением статуса. До Славуты Федор Михайлович с января по март 1940 года вообще числился заведующим гинекологическим отделением больницы станции Войтовцы Хмельницкой области.

— Зато в деле указано: с 1930 по 1939 год регулярно ездил на стажировки в Казань, — рассказывает Берковский. — При всем уважении к гинекологии предположу, что подготовка касались иной сферы, связанной с эпидемиологией. И в характеристике врача-хирурга Языковской больницы Ульяновской области товарища Михайлова Ф.М. подчеркивается: «Принимал активное участие в недопущении эпидемических проявлений на территории своего медучастка».

Особый интерес и загадку представляет учетная карточка в разделе «Герои Советского Союза». Она составлена в апреле 1948-го, то есть после гибели врача. Сверху отметка: «сверено, 1954 год». Читаем статус 1941 года: «Михайлов Федор Михайлович, военврач второго ранга, врач Отдельного заградбатальона 15-й стрелковой дивизии…» Графа «Когда и по какой причине погиб?» — «Повешен немцами в плену в г. Славута в марте 1943 года».

Больше того, информация о его выходе из «котла» в начале войны — вымысел. Согласно архивным документам подпольной группы из г. Чемеровцы Каменец-Подольской (сейчас Хмельницкой) области, их представитель встретился с «доктором Михайловым из Славуты, который был оставлен нашими частями для подпольной работы и разведки».

Конфликт с энкавэдистом Антоном Одухой у Михайлова возник сразу. Борьба за лидерство — само собой. Но Федор Михайлович требовал еще и активных действий, писал донесения в «центр», обвинял партизан в выжидательной позиции, наконец, сам создал разветвленную сеть подполья. Среди сохраненных архивных документов советского подполья в Славуте достаточно свидетельств — Одуха меньше всего стремился попасть в переделку. В начале войны он возглавлял сельский комитет, что принял «решение о поддержке Адольфа Гитлера для освобождения от большевистской власти», проворовался, попал под уголовное преследование со стороны немцев, бежал в лес. Собрал там отряд…

— У меня большое подозрение, что за выдачей Михайлова фашистам торчат уши Одухи, — заключает Владислав Берковский. — Антон Захарович постарался после победы поработать в известном смысле с фактами и соратниками… Поэтому звание Героя Советского Союза доктору дали только в 1965-м, посмертно, когда бывший партизанский комиссар Кузовков поссорился с Одухой и начал публично настаивать на решающей роли Федора Михайлова.

Как подчищали «хвосты»

Но правду подменили новыми легендами. Прежде всего — о численности спасенных из «Гросслазарета», что якобы стал базой роста партизанского соединения.

— Среди документов Славутской районной управы сохранилось большое количество заявлений в администрацию шталага от сельских советов Славутского и соседних районов, все за период деятельности «михайловцев»: «Просим отпустить жителя нашего села такого-то. Он не коммунист, принудительно мобилизован, украинец (обязательно следовало подчеркнуть, что не еврей. — О. М.), — продолжает рассказ Владислав Берковский. — На основании таких заявлений и отпускали. По ходатайству же Федора Михайлова освободили около сотни военнопленных. Но из них в лес, к Одухе, пошло десятка два человек.

Наконец самого руководителя подполья арестовала немецкая криминальная полиция.

— В документах, которые я читал, нет ни единого упоминания о том, что взяли советского партизана или подпольщика. В сообщение о казни сказано: «В городке Славута повешен местный врач за хищения лекарств и спирта». Лишь через месяц в сводке службы безопасности (СД) укажут, что Михайлова казнили как руководителя вооруженной банды заговорщиков-интеллектуалов.

Берковский хотел найти больше подробностей в архивном фонде Славутской больницы. К сожалению, из материалов периода 1941–1944 годов практически ничего не сохранилось — их уничтожили в 50-х. Подчищали «хвосты»?

…Я попыталась узнать, как сложилась судьба семьи Федора Михайлова. Напомню: жена с детьми успела эвакуироваться из Славуты назад в Ульяновск до начала фашистской оккупации.

Обнаружила публикацию заведующей сектором музейных образовательных программ Ульяновского областного краеведческого музея Галины Величкиной. Она писала: «Вдова руководителя славутского подполья Мария Тихоновна жила в нашем городе и передала в музей личные вещи мужа, Героя Советского Союза: терапевтический справочник, маленький стерилизатор со шприцем и кусок колючей проволоки от ограждения «Гросслазарета». Последнюю деталь оставлю на совести госпожи Величкиной.

Впервые после войны Мария Тихоновна с сыном посетила Славуту в 1965-м, когда имя Федора Михайловича очистилось от навета. В Славутском музее есть любительское фото: заплаканной Марии в черном платке вдовы и Михаилу, юноше в форме с погонами, торжественно повязывают пионерские галстуки — был такой ритуал. На следующем фото, предположительно 80-х годов, Мария Тихоновна, уже с седым перманентом и в костюме полувоенного кроя, стоит рядом с местной подпольщицей Баженовой. На груди Михайловой немало наград…

Отправила запрос в Языково Карсунского района Ульяновской области, благо электронный адрес поселкового совета найти несложно. Просила откликнуться: что известно об уроженке Языково медсестре Марии Михайловой, в девичестве Никоноровой? Тему письма назвала «75 лет Победы». Глава администрации Языковского городского поселения Алексей Николаевич Никоноров мне так и не ответил.