Скелет в мешке
Отец будущего военно-полевого хирурга был учителем гимназии в станице Усть-Медведицкой. Сергей пытался поступить в московскую сельхозакадемию, но не смог, и стал студентом медицинского факультета Харьковского университета. Уже на первом курсе за успехи в учебе он получил золотую медаль от университета и подарок от одного из профессоров — человеческий скелет.
«Служитель, которому было поручено выварить кости, отнесся к этому несколько небрежно. Обычно на приготовление скелета требуется не менее трех недель. Он же потратил менее десяти дней», — вспоминал Миротворцев в своей книге «Страницы жизни».
«По приезде домой на каникулы я с гордостью демонстрировал свою премию. Когда настал вечер, передо мною встал вопрос: куда поместить скелет? Пришлось повесить его в кладовую. Но кухарка категорически отказалась ходить за продуктами. Поэтому днем я держал скелет в комнатах. Но в скором времени заметил, что из плохо вываренных костей начинает капать на пол жир и распространяется несколько специфический запах. Скелет перенесли в конюшню. Но лошадь, как говорил кучер, стала вести себя беспокойно. Скелет поместили в ледник. Но девушки стали отказываться ходить за льдом.
Мы жили в казенном доме с гимназией — красивом двухэтажном здании. В верхнем этаже помещалась церковь с небольшой колокольней. Стояли жаркие июльские дни, крыша была раскалена. Я решил отнести туда скелет и уложить возле колокольни. Я с удовольствием наблюдал, как скелет обезжиривается и отбеливается. Но через неделю в кабинет к отцу пришел наш священник. И с возмущением заявил, что сегодня, подходя к церкви для богослужения, увидел на колокольне святотатство. Дело было к вечеру, и ничего другого не оставалось, как повесить скелет в гуще ветвей яблони.
Утром я убедился, что у скелета нет стоп. По-видимому, ночью их отгрызли собаки. Сейчас же я вырыл под яблоней яму и сложил в нее остатки скелета.
В сентябре, уезжая в Харьков, я решил взять скелет с собой. Я обложил его сеном и зашил в парусину в виде кулька для провизии. В поезде я заметил, что один человек поглядывает на мой мешок, положенный на верхнюю полку. Утром я обнаружил, что скелет мой пропал».
От Харькова до Тихого океана
Через год в России начались студенческие волнения. Поводом послужили действия петербургских полицейских, которые нагайками разогнали молодых людей, отмечавших юбилей университета, и случайных прохожих в центре города. В феврале 1899-го Петербургский университет объявил забастовку. Протестующих поддержали студенты в Москве, Киеве, Одессе, Варшаве, Риге.
«Мы вышли на улицу, — вспоминал Миротворцев, — прошли по главной улице Харькова — Сумской — с песней «Вы жертвою пали в борьбе роковой…». На безоружных студентов налетели казачьи разъезды и жестоко расправились с нами. Затем начались аресты. Почти треть студентов была исключена из университета, в том числе и я».
Миротворцев на год уехал в деревню работать фельдшером. Потом все же смог окончить университет и поступил в ординатуру в Петербурге. В январе 1904-го молодым врачам предложили поехать в Порт-Артур, осажденный японскими войсками. Желающим нужно было за один день подготовиться к четырехнедельной поездке по отечественным железным дорогам и к пешему переходу через Монголию, где температура зимой опускалась до минус 45 градусов. Ординатор Миротворцев потратил почти все свое крошечное жалование (15 рублей в месяц) на покупку вещей в дорогу и в 12.00 следующего дня сел в поезд на Николаевском вокзале.
В отряде добровольцев Красного Креста были пять врачей, девять студентов, двенадцать сестер милосердия и 50 санитаров. В Порт-Артуре для них переоборудовали грузопассажирский пароход общества Китайской Восточной железной дороги. До войны судно «Монголия» считалось одним из самых комфортабельных на Тихом океане. Из него получился плавучий госпиталь на 160 коек с операционной и рентгеновским кабинетом. За время боев через него прошли более 920 раненых и больных цингой, от которой люди в крепости страдали так же массово, как от обстрелов.
Осада длилась 11 месяцев. К моменту капитуляции в госпиталях находились 17 тысяч человек. Миротворцев остался с ранеными, когда город заняли японцы. Через полгода самых тяжелых пациентов вместе с доктором вывезли в Россию морским путем. Судно пересекло Индийский океан, обогнуло Африку и через месяц прибыло в Одессу.
Первая мировая, Гражданская, финская…
Правнук врача Роман Миротворцев рассказывает, что, по семейной легенде, в Петербурге военный герой влюбился в знаменитую балерину. Отношения оказались несчастными, так как она категорически не хотела детей. В 1914 году приват-доцент военно-медицинской академии Миротворцев — весьма состоятельный и высокопоставленный житель столицы — уехал в Саратов, где за пять лет до этого открыли университет.
В 1916 году Миротворцев становится главным хирургом при госпитале Красного Креста на Юго-Западном фронте, который базировался в Варшаве, затем в Люблине. Именно Миротворцев ввел в военно-полевую медицину новую единицу — сборно-перевязочные пункты, которые оказывали самую первую помощь пострадавшим. Во время Первой мировой хирург исследовал новый вид ранений — поражения осколками бомб, сброшенных с аэропланов и цеппелинов.
В Гражданскую войну Миротворцев организует в Поволжье лазареты для раненых с Южного и Восточного фронтов.
«Сергей Романович явно не был склонен к риску ради риска. Он был практичным человеком, четко планирующим свою жизнь, — хирург не может быть другим. Если работа вынужденно проходила в опасных условиях, он воспринимал это как неизбежное сопутствующее обстоятельство», — говорит правнук хирурга.
В перерыве между Гражданской и советско-финской войнами Миротворцев избирается на должность ректора саратовского университета. При ректоре Миротворцеве был достроен клинический городок — больничные здания с высокими потолками и широкими окнами, расположенные рядом с лесом. Сейчас это кажется очевидным, но в 1920-х введенные Миротворцевым требования к организации лечения — свежий воздух, полноценное питание и покой — были новшеством для провинциальной медицины.
Зимой 1939–1940 годов сюда, в глубокий тыл, повезли тяжелораненых из Восточной Финляндии, Карелии и Мурманской области. Миротворцев начал читать в саратовском мединституте курс военно-полевой хирургии.
«Прошу использовать мой опыт четырех войн», — телеграфирует 63-летний врач в ночь с 22 на 23 июня в Генштаб. Миротворцева назначают главным хирургом эвакогоспиталей Саратовской области.
«Немцы увязнут в нашей родной грязи»
Не дожидаясь постановления Государственного комитета обороны, в Саратове начали разворачивать эвакуационные госпитали. К началу войны в городе работали 2400 врачей, в больницах имелось 10 500 коек. Первые 36 госпиталей на 12 300 мест получили все необходимое оборудование и лекарства.
Санитарные поезда с фронта пришли в начале июля. В Саратов эвакуировались госпитали из Киева, с Донбасса, из Тулы. В июле 1941-го в регионе было развернуто уже 17 тысяч коек, в декабре — 30 тысяч. За первый год войны коечный фонд госпиталей в Саратовской области вырос в четыре раза. Раненых размещали в зданиях школ, вузов, санаториев, гостиниц. Не все помещения оказались пригодны для медицинских нужд. Начальник энгельсского эвакогоспиталя № 3659 Лев Полянский вспоминал, как сдвигали вместе две койки и укладывали на них по три человека. Бывало, что из палаты выносили всю мебель, расстилали матрацы — и вместо 16 больных в комнате помещалось 48.
Не хватало медсестер (в первые месяцы войны некомплект составлял почти 30 процентов). В саратовских школах открыли специальные курсы для старшеклассниц, после выпуска девочек в приказном порядке направляли на работу в госпитали.
Врачей из эвакогоспиталей призывали на фронт. В Саратовской области врачебные штаты оказались не укомплектованы на 15 процентов (в реальности нехватка была более ощутимой, так как штатное расписание в госпиталях для пациентов с поражением головы и позвоночника было таким же, как для легкораненых). Особенно не хватало хирургов. 70 процентов медиков, назначенных на хирургические должности, до войны работали стоматологами, гинекологами, окулистами… Миротворцев организовал курсы переподготовки в клиническом городке мединститута.
Начмед саратовского ЭГ № 995 Валентина Баландина много лет спустя после войны рассказывала своим детям, как в августе 1941-го врачи обсуждали быстрое продвижение фашистов на восток. В этот момент в ординаторскую вошел Миротворцев. Пессимистические беседы тогда вполне могли стать поводом для доноса. Главный хирург не вызвал особистов, которые были при каждом госпитале. По воспоминаниям Баландиной, Сергей Романович рассмеялся и сказал молодым коллегам:
«Это моя пятая война. Поверьте моему опыту: скоро наступит осень, и немцы увязнут в нашей родной жирной грязи. Потом ударят русские морозы. А там придет подкрепление с Урала и из Сибири».
В сентябре 1941-го началась депортация поволжских немцев. Соседями Миротворцевых по коммунальной квартире на улице Ленина была семья инженера-гидромелиоратора Виллибальда Гизингера. Дочь инженера Людмила Баяндина-Гизингер в своих воспоминаниях описывает общую кухню с русской печкой и примусами и кабинет «дяди Руры», в котором стояли «большой темный двухтумбовый стол, кожаный диван и кресло, куда можно забраться с туфлями, а вместо стен были книги, книги». У Миротворцевых, как запомнила маленькая соседка, были предметы роскоши — лимонное дерево в кадке, на котором вызревали настоящие лимоны, и патефон.
Вечером Люся старалась подольше не ложиться спать, чтобы дождаться, когда «раздадутся у двери долгожданные три звонка — специально для меня»: «Это пришел с работы дядя Pypa! Я хватаю специальный веничек и несусь его встречать, чтобы стряхнуть снег с одежды, даже если снега нет. Мы счастливы оба». Летом 1941-го ждать приходилось все дольше и дольше.
«Последний раз я видела дядю Руру ночью с 6 на 7 сентября 1941 года. Мы сидели на вещах посреди опустевшей комнаты. Я очень хотела спать, но у меня уже не было кровати. Были проданы за бесценок папин стол, диван, книжный шкаф. Дядя Рура что-то говорил папе и передал два белых конверта, сказав, чтобы их вскрыли, когда приедем на место. «Хоть бы скорее пришел автобус!» — думала я, не подозревая, что придет «воронок».
Товарный поезд привез семью Гизингер в деревню Каменушка Новосибирской области. Родителей забрали в трудармию. Люсю и ее младшую сестру Риту местные обзывали фашистками. В каждом из конвертов от саратовского доктора с надписями «Люсе» и «Рите» лежало по сто рублей (средняя зарплата гражданских лиц летом 1941 года составляла 330 рублей).
О своих чувствах в военные годы Миротворцев писал мало. В его дневнике — ежедневные, без выходных и праздников, объезды госпиталей, хозяйственные вопросы (от отсутствия отопления в перевязочной до закупки гармоней и балалаек для реабилитации выздоравливающих), профессиональные консультации, сложные операции, за которые не могли взяться менее опытные хирурги.
В записи от 25 января 1942 года Сергей Романович вскользь упоминает: «Сегодня после операции зашел взвеситься. Оказывается, вес моего тела 81,300 кг. А в день объявления войны во мне было 106 кг».
«Я врач! Ура!»
Во время войны Миротворцев продолжал преподавать. Саратовский мединститут, где он руководил кафедрой хирургии, перешел на сокращенную программу обучения. За первый год войны вуз сделал четыре выпуска. «Радостная новость: учиться мне осталось два года, то есть срок обучения будет состоять не из пяти лет, а из четырех», — писала студентка Вера Бирюкова в дневнике в самом начале войны.
Девушка описывает, как студентов направляли на товарную станцию разгружать щебень и бревна, на рытье окопов за городом и на работу в совхозе. Мединститут арендовал 30 гектаров земли в селе Формосово для подсобного хозяйства, которое позволяло немного подкармливать студентов и преподавателей. По карточкам студентам полагалось 400 граммов хлеба в день, сотрудникам института — 500.
«Самостоятельно занимаюсь мало. Не хватает времени, да и физическая усталость чувствуется. Я худею. Питание у нас стало плохое. Мы еле-еле перебиваемся», — писала Вера в дневнике. Учась на очном отделении, она работала медсестрой в госпитале.
Всю войну в Саратове не хватало дров. Зимой жители вырубали изо льда на Волге бревна, которые река нанесла осенью. В институте температура в аудиториях опускалась до минус 15 градусов. Банки с влажными анатомическими препаратами переносили в подвальную комнатку, отапливаемую керосиновыми лампами.
«Я врач! Институт окончен. Ура! Правда, окончен далеко не блестяще, — пишет Вера в дневнике 15 июля 1943-го. — Теперь-то уж я по-настоящему вступлю в жизнь. Я буду счастлива! Я верю в свои силы, я верю в помощь Бога. Как безумно хочу я жить, жить, жить!»
Через месяц лейтенант Бирюкова окажется на фронте ординатором. Через год возглавит отделение передвижного госпиталя на 250 коек. При наступлении на Ровно пропустит через свое отделение 820 человек. Зимой 1945-го ее отделение расположится в лесу в землянках у деревни Орлик на территории нынешней Польши. Бирюкова обеспечит эвакуацию в тыл 1800 раненых.
В 1946-м она получит орден Красной Звезды. Весной 1947-го выпускнице саратовского меда наконец выпишут диплом в настоящих «корочках» — в военные годы в вузе не хватало бланков.
Раненые из Сталинграда
«25 августа 1942 года мы получили известие, что к нам направляется большая группа раненых из Сталинграда. К пяти часам вечера стали прибывать колонны грузовых автомобилей, в которых располагались раненые. К 12 часам ночи их было уже около 2 тыс. человек», — писал Миротворцев в мемуарах.
Раненых из Сталинграда везли всеми видами транспорта. На железнодорожном вокзале соорудили специальную санитарную площадку для разгрузки — «рампу», куда подавался поезд. От вокзала в госпитали пострадавших развозили на автобусах и на трамвае, для этого проложили новую линию. По Волге раненых доставляли санитарные пароходы. Пассажирский причал находился недалеко от госпиталя № 995. От причала пациентов перевозили на телегах и полуторках. Но многие раненые, не дожидаясь очередного рейса, ползли вверх по улице к госпиталю.
Осенью 1942-го заведующий военным отделом обкома ВКП (б) по фамилии Денисов пишет руководству: «8 сентября 1942 года при поступлении автоколонной в 2000 человек раненых и больных госпитали оказались в тяжелом положении с их размещением, в результате чего раненые и больные лежали до 3 суток во дворах госпиталей на носилках, земле и досках, без соответствующей санобработки». По словам автора записки, в саратовских госпиталях «скопилось несколько тонн грязного белья, которое лежит в течение месяца и более, а стирку для текущих нужд госпитали не делают из-за частого отсутствия электроэнергии и воды». Как отмечено в документе, санпропускники и пищеблоки не справляются с потоком пациентов. «Ухудшилось санитарное состояние эвакогоспиталей. Имеются случаи заболевания холерой и желудочно-кишечными заболеваниями, а также завшивленность».
В январе 1943-го хирург ЭГ № 995 Петр Углов сообщает Миротворцеву, что за месяц госпиталь принял 627 раненых, «перегруз возрос с 26 до 359 коек». Половина поступивших пациентов — лежачие, с повреждением нижних конечностей, причем ранения получены больше трех недель назад, наложенные шины в пути сбились.
«За январь умерло 13 человек, основная причина — сепсис, — пишет Углов. — Условия работы ухудшались отсутствием света, недостаточной температурой, недостатком мягкого инвентаря. Питание больных характеризуется отсутствием некоторых видов овощей и перебоями в снабжении маслом и сахаром. В январе госпиталь постоянно испытывал недостаток в перевязочном материале, по временам было полное отсутствие ваты, марли, а также сульфамидных препаратов».
Миротворцев через газету «Коммунист» обратился к саратовским учителям с просьбой — щипать корпию, которую можно использовать вместо ваты. Школы и вузы сдали в аптеки несколько десятков тонн корпии. Вместо марли, которую при перевязках нужно наматывать в несколько слоев, хирург предложил использовать марлевые подушечки, набитые сосновыми и еловыми опилками. В Саратове открыли целую фабрику: отходы лесопильного завода сушили, просеивали и набивали мешочки разного размера, подходящие для разных видов ранений. Фабрика выпускала несколько тысяч мешочков в день и работала до конца войны.
Народосбережение
Медсестра ЭГ № 3312 Мария Соснина (Федукина) рассказывала внукам, как Миротворцев спас от ампутации ее младшего брата Василия. Он был ранен в правую руку. Медики в санитарном поезде утверждали, что конечность нельзя сохранить. Поезд шел в глубокий тыл без остановки в Саратове. «Бойцы собрали деньги, заплатили кому-то из командования поездом, и Василию разрешили спрыгнуть в городе», — говорит внучка медсестры Яна Федукина.
Раненый добрался до дома сестры. Мария Прохоровна ужаснулась состоянию раны: лангетка была обмотана грязными бинтами, под которыми копошились черви. Она обработала руку и отвела брата к профессору Миротворцеву, который отстаивал принципы сберегательной хирургии.
Операция прошла успешно, функции руки полностью восстановились. После войны Василий окончит ветеринарный институт, с третьего курса которого был призван, женится и вырастит троих сыновей.
В саратовских госпиталях вопрос об ампутациях решался только при участии консультанта с профессорским званием. Поэтому процент ампутаций здесь был ниже, чем в Москве.
Еще после Гражданской войны Миротворцев открыл в Саратове первую протезную мастерскую. С самого начала Великой Отечественной для пациентов, нуждающихся в протезировании, был выделен госпиталь № 1682 на 500 коек. Из письма начальника госпиталя майора Окуня Миротворцеву известно, что с 14 июля 1941-го по 1 января 1944-го через госпиталь прошло 1980 раненых с ампутированными конечностями. Майор жалуется главному хирургу на безобразную работу саратовского протезного завода (выросшего из той самой мастерской). «Завод не имеет в достаточном количестве сырья — кожи и лесоматериалов. Продукция не вполне доброкачественная. Переделки выполняются настолько неаккуратно, что сроки превышают все разумные пределы. До сих пор завод не выделил инструктора для пригоночной мастерской при госпитале, хотя помещение отведено». Как сообщает автор письма, в самом госпитале «кадры врачей-протезистов крайне бедны» и «совершенно нет пригодного двора, где можно было бы поставить обучение пользованию протезом» (госпиталь располагался в здании гостиницы).
Молодых инвалидов еще до выписки пытались обучить новым специальностям — счетоводство, пчеловодство и т.д. Инструктором по сапожному делу в госпитале работал инвалид Гражданской войны по фамилии Прохватилов. На первом занятии он показывал дорогие дамские туфли и объяснял, что отсутствие ноги не помешало ему стать востребованным мастером. На его уроках, длившихся по три часа в день, пациенты даже отказывались от перекуров.
С ноября 1943 года, когда фронт отодвинулся далеко, в саратовских госпиталях стало больше тяжелораненых. Теперь их не везли, подлатав в Саратове, дальше на восток. Сложные пациенты оставались здесь до окончания лечения. Большинство из них уже не могли вернуться на службу. А в 1944 году местные врачи столкнулись с новым видом поражения — алиментарной дистрофией, когда на Волгу отправили блокадников Ленинграда.
Всего за годы войны 183 эвакогоспиталя области приняли 634 200 человек. 150 400 из них переправили на долечивание в глубокий тыл. 483 800 раненых и больных проходили лечение в регионе. 71 процент из них вернули в строй. Больше 20 тысяч пациентов умерли.
В 1946 году Миротворцев стал директором научно-исследовательского института ортопедии и восстановительной хирургии, созданного на базе ЭГ № 995. Институт разрабатывал новые методы лечения инвалидов войны, нуждавшихся в сложных реконструктивных операциях.
Умер Сергей Романович в ночь на 5 мая 1949 года. Проводить доктора пришли больше 10 тысяч саратовцев. Траурная процессия остановила движение на центральной улице города.
Миротворцев похоронен на Воскресенском кладбище, недалеко от братской могилы, где лежат 8836 солдат и офицеров, умерших в саратовских госпиталях.
