На войне люди убивают людей.

Одни нападая, другие отбиваясь, стреляют друг в друга из пистолетов, автоматов, пулеметов, пушек, танков разных. Напускают ракеты, бомбами забрасывают, мины расстилают. Стараются.

Завоевывают ли чужую землю, или свою родину освобождают от врагов, но все время стремятся убить побольше. Параллельно жгут землю, разрушают построенное — наносят урон, но главное, лишают божью тварь единственной и никогда неповторимой жизнь. Противника считаем, а свои потерянные вызывают страдание у близких и родных.

Но люди, именуемые на войне солдатами, не всякий раз погибают сразу до смерти. Часто их калечат, калечат, калечат, но они остаются в живых. И происходит это часто не от неточности вражеской стрельбы, не от счастливых решений некоторых умных командиров и не от отсутствия навыка убивать у не знающего пощады врага, а от героических усилий и невероятного бесперебойного труда принципиальных противников смерти и мучений человека — фронтовых врачей, медицинских сестер и санитарок.

Они, рискуя собой, собирают с поля битвы траченный оружием урожай, вытаскивая на себе недавно крепких мужиков, чтобы предать их в бесценные руки кудесников полевой хирургии, нередко тоже работающих под огнем.

Как на поле брани борьба за чужую смерть.

Моего отца, тяжело раненного, не способного двигаться, вытащили из котла и сохранили ему жизнь фронтовые врачи. Они не сделали меня сиротой, а мать вдовой. Отец помнил их имена, а я уже нет. Но я помню имя простой санитарки, крестьянской дочери Эли Кручининой, которая воевала с разведротой Владимира Иллеша, попавшего на фронт в 17 лет, закончившего войну капитаном в Вене и ставшего потом замечательным журналистом. Встречаясь в День Победы дома у Иллеша (его жена Татьяна Сергеевна была военным переводчиком), разведчики-интеллектуалы, свободно говорившие на немецком (одна из них перевела нам на русский Бёлля), всегда пили за непременную участницу компании — Элю, вспоминая, как она, не имея перевязочного материала, рукой пережала кровоточащую рану и продержалась до прихода нескорой помощи, сохранив раненому жизнь, ценой потерявшей подвижность собственной кисти.

И имя наследника знаменитой русской фамилии профессора Александра Васильевича Сумарокова мне тоже не забыть. Добрый знакомый, он был крупным кардиологом и скромным, обаятельным человеком. Я знал, что в его роду был первый русский профессиональный литератор Александр Петрович Сумароков (XVIII век) и начальник управления Российских железных дорог (XIX век), что отец, актер и режиссер, начинал в театре Таирова… А о войне доктор рассказывал скупо.

В 41-м году сбили самолет сына очень большого начальника. И военврач Сумароков отправился на По-2 в тыл противника на поиски летчика. Оказывать помощь. На счастье, пилот оказался жив и не ранен, но без штурмана эвакуироваться отказался. Нормальная реакция. Однако места для третьего пассажира в крохотном биплане не было. И Александр Васильевич уступил свое, а сам стал выходить из окружения. Попал в плен. Бежал. Врачевал в Молчановской партизанской бригаде. В 43-м вернулся на фронт и закончил войну старшим врачом полка 1-го Прибалтийского фронта.

Эти два эпизода — были больше, чем благородство. Они для меня примеры человеческой нормы простой полевой санитарки и русского интеллигента — фронтового врача.