Я жил в лесу. То есть это поселок, расположенный в лесу. У нас есть шлагбаум при въезде, аккуратные асфальтовые дороги, теннисные корты, бассейн, четыре горных озера и прочие прелести цивилизации. При этом, разумеется, никаких заборов нет, у нас не принято, зато есть лес вокруг, он же и «забор».
Для меня, родившегося и выросшего в Москве, а потом переехавшего в Нью-Йорк, переезд в лес был сродни переезду на другую планету. Первое, что шокировало, так это то, что ночью темно, нет отраженного городского света, света фонарей и светофоров, и очень тихо, ни звука сирен, ни машин, по-настоящему тихо. Ночью в хорошую погоду огромное черное небо усыпано звездами и кажется совсем близко. Из-за темноты полное ощущение, что ты в планетарии.
Лес практически кишит разным зверьем. Это удивительно гармонично вот так выйти утром с кружкой кофе и отхлебывая горячий ароматный напиток подолгу наблюдать пасущегося в двадцати метрах оленя или орла, парящего в небе, или самцов дикой индейки, танцующих перед самкой, распушив огромный красивый хвост, в надежде, что даст. Мужики в природе, похоже, все одинаковые, что эти с перьями, что те, пытающиеся выдрать у кого-то перья, чтобы украсить свою башку.
Вот олень услышал, как хрустнула ветка, повел ушами, взглянул в мою сторону огромными карими глазами и в два прыжка оказался где-то за кустами.
Я иногда хожу стрелять в тир из пистолета, просто под открытым небом площадка с мишенями. Для этого нужно иметь либо охотничий билет, либо купить пропуск на год. На вырученные деньги шериф поддерживает тир в порядке, чистит, меняет стенды для мишеней. Я подумал, что наверное проще получить билет и не морочиться с пропуском. Я записался на обязательный шестичасовой класс. На месте, я обнаружил, что
взрослых, как я, было человека три из сорока. В основном это были дети одиннадцати лет, так как с двенадцати можно охотиться с родителями.
На севере Пенсильвании охота — дело обычное. Большинство местных охотников добывают мясо, которое потом всю зиму едят. Убить разрешается только двух оленей в год. И лесная полиция очень строго за этим следит.
Рэнджер, типа лесника, только лесной полицейский, рассказывал про правила на охоте, как одеваться, про безопасность. Например, при охоте на дикую индейку стрелять можно только самца, самку нельзя, она несет яйца. Его надо манить манком и нельзя идти за ним. Если же идти на его курлыканье, то может оказаться, что это звук манка другого охотника, а не птица, и можно огрести заряд дроби по ошибке. Несмотря на хорошо известные правила, каждый раз в сезон охоты на индейку к нам в больницу привозят подстреленного идиота. Видимо, у охотников интеллект не главное. Главное — меткий глаз и твердая рука, точно как у первобытного человека. Потом пришел другой охотник, рассказывал, как ставить капканы, силки и прочую мерзость. Я еле досидел до конца, а потом был тест.
Сзади моего соседа по парте, одиннадцатилетнего мальчишки, сидел его папаша. Он был похож на австралопитека, только в драных джинсах, с «траурной» черной каемкой грязи вокруг ногтей. Он все время жевал jerky beеf — такое вяленое мясо. Папаша сильно нервничал, когда дошло до теста, так как похоже малец в свои одиннадцать лет читал с трудом. Я, благо не первый тест в моей жизни, сделал его за пять минут и вышел на улицу.
Я откровенно терпеть не могу охоту и охотников. Охота — это когда одно теплокровное животное убивает другое. То есть охота с целью пропитания еще как-то объяснима. Тут никуда не денешься. В конечном итоге
охота лучше каннибализма, но те, кто любит охоту, а еду при этом покупают в магазине — сами звери.
Охота — постыдное, омерзительное развлечение. Эти мужественные люди обожают рассказывать о подвигах, тяготах выслеживания зверя и прочую неандертальскую чушь, мол, мужчина всегда был охотник, добытчик и все такое.
Мне всегда хочется сказать, я не охотник, может сравним кто сколько и чего добыл?! По сути, люди, получающие удовольствие от убийства беззащитного животного, смотрящие на то, как оно корчится от боли и истекает кровью, — скрытые или явные психопаты.
Любовь к охоте — лишь закамуфлированное желание сделать то же самое с человеком.
Охотники до охоты поражены тяжелейшем недугом, как вирусом — скрытой, а иногда и вполне себе откровенной агрессии. Я почему-то всегда вспоминаю принца из Тиля Уленшпигеля, лизавшего лимон и с удовольствием наблюдающего, как мучилась обезьяна, которую он сжег. Я, прочитав эту книгу ребенком, понимал, как это мерзко.
Есть два типа охотничьих активистов. Одни кричат, что мы альфа- самцы и дело мужика добывать и охотиться. Другие же, напротив, говорят что делают благое дело, контролируют популяцию стада и что без них зверям — прям «край». На мой взгляд, если первые, просто агрессивные упыри, то вторые еще хуже. Они выдают звериную, сублимированную агрессию за благое дело. Существуют и другие, гуманные способы контроля популяции стада.
Будьте внимательны. Хирург, получающий удовольствие, когда «режет по живому», вряд ли доктор.
Но, разумеется, мега-упыри, это кто ездит убивать редких животных. Они гордо разбрасывают шкуры в доме или вешают таксидермистом сделанные головы на стену в офисе и дома. Было бы логично, если бы весь этот зоологический музей заканчивался бы их собственным чучелом.
Как-то мы наняли рабочих сделать ремонт. Толик, мастер на все руки, когда-то жил где-то в Сибири. Он рассказывал, что охотился, но я эти рассказы не люблю и слушать не стал. Он вышел на террасу покурить. Через пятьминут я вышел за ним и застал его в позе спаниеля в стойке, неподвижно таращившегося на стаю индеек в пяти метрах от террасы. Его кадык изредка двигался, когда он глотал. Толик натурально захлебывался слюной, как будто он голодал неделю.
— Доктор, тихо прошипел Толик, у тебя лук есть?!
— Только репчатый, — ответил я. — Даже не вздумай. В нашей комьюнити охотиться категорически запрещено!
Вольерная же охота — особо изощренный способ охотничьего садизма. Это сродни охоты на заключенных концлагеря, когда нет спасения и нечем защититься!
В России охота приобрела жуткий характер. Любители парного мяса с деньгами со всего мира, как мухи на говно, слетались покрошить зверя, пока Россия со всеми не разругалась и стало небезопасно ездить. Чего-чего, а уж внутренней агрессии в России людям не занимать. Свои отжигают — хоть стой хоть падай — то с вертолета долбасят по козлам, то белого медведя взорвут, но все мало, им теперь кровавую баню в загоне подавай!
Жалко, что у зверей нет паспорта, они бы всем стадом свалили.
Человек лишь по случайности стал вершиной эволюции. Справедливости ради надо сказать, что мы прошли огромный путь от зверя с копьем до сегодняшнего человека. Статистика показывает, что уровень агрессии в развитых странах неуклонно снижается. Мы как вид заполонили планету в результате развития мозга, а не мышц.
Быть самым продвинутым и умным — огромная ответственность. Человек с ружьем — самый сильный зверь. Мы все, как вид, в ответе за тех, кто слабей.
Не хотелось бы, чтобы однажды наши дети остались единственным видом на несчастной планете Земля.
