Тайна летописи

Есть в Ревде улица Возмутителей. Названа она в память об углежогах, два века назад живших в этих краях и снабжавших древесным углем знаменитые заводы Демидовых. Они рубили дрова, складывали их по-особому в куренях, заваливали дерном и жгли без доступа воздуха. Получался уголь.

Углежоги редко появлялись на заводе и большую часть года жили в лесу. Об их восстании в Ревде, возможно, мы ничего бы и не знали. Если бы в феврале 1921 года молодой краевед Дмитрий Козырин не обнаружил в домашней библиотеке бывшего писаря волостного правления Михаила Криночкина большую самодельную книгу с пожелтевшими страницами, заполненными витиеватым почерком. На медной табличке было выгравировано «Памятная Н. Умнова». В руках краеведа оказалась ревдинская хроника с 1806 года.

— Двести лет люди записывали в эту летопись все, что происходило на заводе и в окрестностях, — говорит ревдинский краевед Сергей Новиков. — Ну какие тогда были новости? Пожар, утоп Михей, Иван да Петр подрались, Василий напился и буянил…

Заинтересовавшийся найденной летописью краевед Белоглазов в 1924 году впервые обнаружил краткую информацию о бунте углежогов.

Белоглазов опубликовал историю о бунте в газете «Уральский рабочий», углежогами заинтересовались несколько человек, одним из которых был Виктор Быков, брат директора государственного архива Свердловской области.

— Сам Виктор работал на ревдинском заводе два года техником, — продолжает Сергей. — Его, естественно, заинтересовала эта история. Он приехал в Ревду, встретился со стариками. Ему показали площадь, где именно стояла пушка, стены домов со следами от пуль. В архиве же Быкова ждали 26 томов по делу углежогов. Через год он издал небольшую книгу «Возмутители», которая попала в струю тогдашних настроений: тут вам и борьба с поработителями, и невинные жертвы капиталистов.

Прошло чуть более 10 лет, и студентка четвертого курса Свердловского педагогического института Галина Кулагина на основе этой книги написала курсовую. Информация зазвучала с новой силой. И настолько громко, что курсовую издали отдельной книгой в 1938 году. Позже Кулагина приехала в Ревду и продолжила работу, написав по истории восстания углежогов диплом, а потом и докторскую диссертацию.

— Ее конкуренткой в открытии научному миру истории углежогов стала Ариадна, дочь Павла Бажова, которая прошла этот же путь написания научных работ, — говорит Сергей Новиков.

По словам краеведа, обе девушки в разное время приезжали в Ревду на стадии подготовки докторских диссертаций. Им нужны были доказательства, что летопись Н. Умнова существует. Родственники владельца летописи женщинам в работе с документом не отказывали. Прошло какое-то время и обнаружилось, что все страницы с информацией о бунте из летописи кто-то вырвал. Кто — неизвестно до сих пор.

Долговая кабала

К середине ХIХ века заводской Урал не единожды сотрясали стихийные бунты рабочих и крестьян. До кровавой расправы ревдинские углежоги бастовали несколько раз.

В декабре 1824 года 600 углежогов привезли уголь, но, остановившись у заводской плотины, отказались сдавать его до тех пор, пока не будет сокращена мера угольного короба. Через шесть дней заводское начальство пошло на уступку, сократив меру с 25 до 17 пудов. Добившись этого, углежоги приступили к работе и всю зиму и весну возили спокойно уголь, но когда пришло время расчета, выяснилось, что он будет произведен по старой мере.

17 мая 1825 года вспыхнуло крупное недовольство углежогов, которые требовали провести расчет по уменьшенной мере и утвердить эту меру как постоянную. И на этот раз они своего добились. Но контора, пойдя на временные уступки, решила все-таки наказать углежогов и обратилась с жалобой в Пермское горное управление. Углежоги, собрав 50 рублей, послали ходоков в Екатеринбург с жалобой на местное начальство. Ходоки были арестованы, и тогда 550 углежогов пошли толпой в Екатеринбург. До города дошли 200 человек, остальные послушались уговоров исправника. Тех, кто дошел до Екатеринбурга, через два дня под военной охраной водворили в Ревду и взяли с них подписку, что «перечить начальству они больше не будут». Недовольство углежогов с новой силой возобновилось в 1826 году. Они держались организованно у себя в Еланской слободе (сейчас — улица Возмутителей), угроз и увещеваний не слушали и клялись возить уголь только по уменьшенной мере. В среде Ревдинского заводского начальства царила паника. Из Екатеринбурга была вызвана воинская команда, и мирная толпа углежогов на площади была зверски избита. Отдельные волнения вспыхивали еще на протяжении нескольких месяцев, но постоянные преследования и аресты вели к тому, что сила сопротивления углежогов падала.

Восстания на уральских заводах заставили Комитет министров обратиться с особым секретным предписанием «входить в положение горнорабочих и по совести назначать им достаточное содержание, удаляя всякие жестокости и притеснения». Заводовладельцы и управляющие, не считаясь с предостерегающим тоном предписаний, продолжали открытый грабеж крестьян, произвольно увеличивали окладные работы, меру угольного короба и всевозможные вычеты.

По словам краеведа Новикова, сохранившиеся в Свердловском архиве расчетные листы ревдинских углежогов свидетельствуют о крайне тяжелом положении крестьян-углепоставщиков. Расчет с ними заводоуправление производило один раз в год — в марте-апреле. В 1839 году 55% углежогов при расчете не получили денег. В следующем году таких стало уже 95%. Положение рабочих ухудшалось из-за повышения цен на хлеб и овес, увеличения сверхокладных работ. Возмущала и жестокость куренного надзирателя Алексея Камаганцева, который лично наказывал рабочих лозинами за невыполнение плана.

— Углежогов на заводе насчитывалось в то время около тысячи, — объясняет Новиков. — Каждый должен был доставить 80–85 коробов угля в год. О том, какая это была непосильная мера, свидетельствуют факты: Гаврила Белоусов наказан за недоработки 35 лозинами. Семейное положение его: жена, трое малолетних детей и старуха мать. Рабочих лошадей — две. В 1838 году он должен был выполнить следующий оклад: угля соснового 45 коробов, угля березового 35 коробов, итого 80 коробов. Выполнил же он 62 короба, за что следовало получить 67 рублей 12 копеек. В счет заработка он получил в течение года 93 пуда провианта на сумму 69 рублей, кроме того, деньгами и другими продуктами он получил на 47 рублей. В результате расчет в конце года был произведен с домом Белоусова в 49 руб. 49 копеек. К концу 1840 года долг углежога Белоусова заводоуправлению составил 150 руб. 85 копеек.

В 1840 году только 5% всех углежогов получали заработанные деньги на руки. У всех остальных заработки вычитались конторой за долги и выданный провиант.

Требуем зачтения штату!

В этот же период вышел стандарт для казенных заводов о норме угля, который нужно выжигать. Она оказалась намного ниже нормы, установленной на демидовских заводах.

— В царской России были партикулярные и казенные заводы, — объясняет краевед Новиков. — Все указания правительства исполнялись беспрекословно на государственных заводах, а вот повлиять на положение рабочих у частника было сложнее, указы носили рекомендательный характер. Если не хочешь социального бунта, подрегулируй. Мария Денисовна Демидова, хозяйка ревдинского завода, не стала заморачиваться изменениями. Жила в Мариинске (в 23 км от Ревды), в производство особо не вникала, от управляющих ждала только прибыли. Балы, дети, хозяйство — все требует денег. Демидова, конечно, могла, но не обязана была снижать норму выработки.

Указ был отправлен на все заводы, частникам тоже. Мария Демидова быстро сообразила, что если на заводе узнают, что у соседей нормы другие, будут недовольны, поэтому указ решили скрыть. Но слухи до рабочих все же дошли. Углежоги стали требовать, чтобы им этот указ зачитали, никаких других требований они не выдвигали.

— Демидовы, конечно, понимали, что если прочтут, неграмотные крестьяне решат, что указ обязателен для всех заводчиков и начнут требовать понижение нормы выработки угля, — уверен Сергей Новиков. — Тогда в историю вступил полицмейстер Земляницын, который решил прикрыть этот указ. Но ревдяки о документе узнали от рабочих Шайтанского завода. Привезли уголь, но разгружать не стали, требуя «зачтения штату» (зачитать указ). Им в этом отказали. Народ начал возмущаться. Мария Демидова и управляющий завода, оценив обстановку, убежали в Екатеринбург.

Из уральской столицы в Ревду, по просьбе Демидовой, приехал заместитель главы горных заводов, так как начальник, генерал Глинка, в это время был на приеме у Николая I в Санкт-Петербурге. Для усмирения бунтарей с ним прибыло около двухсот солдат.

Приезжее начальство пыталось углежогов уговорить, но те настаивали на своем — «зачтения штату». В толпе появились провокаторы.

— Батюшка стал крестить пушку перед началом расстрела народа, — рассказывает краевед. — Народ за такие «благословения» его схватил и потащил в прорубь топить. Утопить батюшку не удалось, он спасся. Но начальники отдали приказ стрелять по толпе. Сначала выстрелили в воздух для устрашения, народ в ответ стал кидать палки и камни. Тогда военные стали расстреливать бунтарей из винтовок и освященной пушки. Это разъярило собравшихся. Рядом трупы, кровь…

С палками и дубинами крестьяне бросились на солдат, отбили у них пушку. Военные через какое-то время пришли в себя и снова в бой — вернули орудие. Стали палить по толпе, народ начал разбегаться.

— Двое молодых ребят залезли на высокий столб, где был расположен колокол, — продолжает Новиков. — В него звонили в 6 утра и в 12 ночи, когда начинали и заканчивали работу на заводе. И вдруг звон раздался во внеурочное время, работяги тут же оставили свои станки и выскочили на улицу. А тут битва!

Следствие и суд

Генерал Глинка узнал о бунте от гонца через три дня. Об этом стало известно и императору. Скрыть факт восстания было невозможно, но сообщать о почти трех сотнях убитых и раненых — не рискнул никто. Потому Николаю I доложили, что при подавлении бунта погибли 33 человека. Цифра показалась императору огромной, и он поручил Глинке провести расследование и точно указать, были ли поводы для возмущения крестьян.

Два года длилось следствие и суд. Осудили всех участников бунта. Четырех, признанных зачинщиками сопротивления, приговорили к каторге. Позже царской волей они были амнистированы, но биты батогами.

— Отлупили триста человек, — говорит Сергей. — Еще и как! Почти все они после наказания стали инвалидами, а часть — умерли от полученных травм. После боя умирающих в больнице старались допросить как можно быстрее, чтобы человек до смерти назвал имена тех, кого видел в толпе во время бунта. Им не давали воду и еду, не допускали к ним родных. Так были установлены около 400 участников возмущения.

Следствие закончилось. Глинка на 12 страницах написал императору отчет, в котором сделал вывод:

Полицмейстера Михаила Земляницына освободили от занимаемой должности и запретили в течение 15 лет работать в полиции. Правда, на его жизнь это никак не повлияло, последующие 15 лет он спокойно продолжал работать в той же должности. Но в судебном решении — да, был наказан.

А вот Марию Демидову наказали экономически — обязали ее возместить все расходы, которые понесла казна вследствие «усмирения бунта» ее рабочих. Зарплата и довольствие солдат, транспортные расходы, стоимость пороха, пуль для винтовок и ядер для пушки, излечение раненых.

— Но на этом не закончились злоключения Демидовой, — продолжает Сергей Новиков. — Она вдруг обнаружила, что у нее убили триста крепостных, да еще и специалистов по заготовке угля. Где их теперь брать? Пришлось управляющему ревдинским заводом отрывать от рабочего процесса мастеровых (квалифицированных рабочих) и отправлять их на заготовку.

Мастеровые стали жить в лесу под Мариинском, не умеючи ни пилить лес, ни делать уголь. В результате, ревдинский завод и те заводы, которые были с ним связаны производственным циклом (два Рождественских, Бисертский, Мариинский и Барановский заводы), стали снижать объем выпускаемой продукции. Ежегодно производство в Ревде становилось все скуднее, сам завод стал разрушаться. Спустя десять лет после бунта он был в страшных долгах, через двадцать лет завод продали. С 1873 года завод переходил из рук в руки, его пытались реанимировать, но до революции он так и оставался убыточным.

Погибших углежогов похоронили в братской могиле на пустыре без гробов и отпевания.