Показывать старую скульптуру нелегко и неприятно. Широкая публика ее недопонимает, привычка экспонировать никак не перейдет в традицию. В России есть музеи-мастерские отдельных авторов, но нет большого музея скульптуры, хотя бы старинной, как знаменитый Либигхаус во Франкфурте. Потому даже мастерски сделанные выставки, вроде ретроспективы Николая Андреева или Сарры Лебедевой в Инженерном корпусе, впечатляют качеством выделки, но не количеством публики: сознание многих по-прежнему подтачивает предубеждение, будто для понимания толка в деликатесах газон надо стричь долго.
Кажется, у мегапроекта «(Не)подвижность» в петербургском Манеже будет иная судьба. Полторы сотни работ охватывают все богатство русской классической школы начиная с XVIII века и до революции, от Федота Шубина до Александра Матвеева. Полтора века включили в себя множество стилей и «измов», зритель, впервые столкнувшийся с панорамой скульптурного искусства, увидит всех и вся, и даже все важнейшие материалы, использовавшиеся для создания бюстов и групп: от бронзы и мрамора до гипса, дерева и чугуна. Среди 65 авторов множество классиков, здесь Паоло Трубецкой и Евгений Лансере, Марк Антокольский и Владимир Беклемишев, но представлены и малоизвестные, и полузабытые имена, а главное — работы, которые мало кто раньше видел. Их отбором занималась большая команда кураторов во главе с одним из лучших специалистов по русской скульптуре Еленой Карповой из Русского музея.
Жанр «(Не)подвижности» определен как выставка-исследование в предвкушении каталога, издающегося по академическим стандартам и полного иллюстраций, в том числе отсутствующей в залах на Исаакиевской площади монументальной скульптуры (ее по понятным причинам не показать даже в просторах Манежа). Но научность и в том, что специально к выставке реставрировали ряд работ, в том числе двухметровой высоты бюст Екатерины II, привезенный из Моршанска, что на севере Тамбовской губернии. Огромный бюст установили в благодарность императрице, «повысившей» село Моршу до уездного города Моршанска и назначившей ему первого губернатора. Бюст отливали в мастерских Академии художеств, автором считали Самуила Гальберга, но после работы в архивах в ходе подготовки пришлось менять этикетку, а следом и все другие записи: автором оказался ученик Петра Клодта Александр фон Бок. Сам автор шедевра на Аничковом мосту представлен не только бюстами Жанны д’Арк и Николая I, но и моделью деревянного украшения кормы винтового корвета «Медведь», построенного на Охтинской верфи для Балтийского флота. Это украшение — одно из многих в самом неожиданном разделе выставки, где собраны артефакты, предназначенные для самых разных судов: от императорской яхты «Держава» до броненосца «Адмирал Чичагов». Созданием таких моделей занимались и знаменитости, как Александр Опекушин, автор лучшего памятника Пушкину в России.
Именно здесь точнее всего проясняется сверхзадача кураторов — совместить в одном пространстве музыку и скульптуру.
На модели носовых украшений зритель смотрит под музыку из «Летучего голландца» Вагнера.
Всякому разделу выставки предназначена своя опера, музыку подбирал режиссер Василий Бархатов, он занимался «постановкой» выставки — вот и новая профессия в музейном мире. Фрагментами из «Фауста» Гуно, «Сказок Гофмана» Оффенбаха и «Воццека» Берга сопровождаются мизансцены, выстроенные из одной-двух скульптур или целых галерей «работ по теме». Так, «Дон Жуан» Моцарта звучит в диалоге с произведениями конца XVIII века, почти современными композитору, а «Жизнь за царя» Глинки — посреди полноценной галереи на темы русской истории, где и уменьшенное повторение памятника Минину и Пожарскому Ивана Мартоса из собрания Таганрогского художественного музея (1808–1818), и «Иван Грозный и Малюта Скуратов» Глеба Дерюжинского из Дома ученых им. Максима Горького РАН (1910-е). Какие-то ассоциации очевидны — так, «Русалке» Даргомыжского соответствуют ироничные скульптуры Юлии Свирской «Прелюдия» и «Эпилог» из Эрмитажа (1915). Их можно назвать «До» и «После»: сперва мужчина соблазняет женщину, затем она уже льнет к погрузившемуся в чтение любовнику. Выставка разбита на большие разделы «Фойе», «Гримерка», «Сцена», «Реквизит», «Закулисье». Конкретика названий несколько перегружает восприятие. Комментарии Юлии Бедеровой к звучащим фрагментам облегчают положение немеломана. Положение облегчают и отлично выставленный свет, искусный дизайн и само богатство возможных интерпретаций.
Такой тип выставок непривычен для России, зато залы полны молодежи, подобный возрастной аншлаг можно наблюдать в эти дни лишь на выставке искусства 30-летних в Мраморном дворце. У Манежа не так давно сменилось руководство, с приходом новой команды произошла смена концепции. Автором идеи скульптурной выставки выступил директор Манежа Павел Пригара.
Петербург, ЦВЗ «Манеж», до 16 мая.
Павел Пригара, директор Манежа (Петербург)
— Многие музеи не знают, как работать со скульптурой. Как вы решились на такой проект?
— Скульптура во многом находится на периферии зрительского интереса — или во многом считается определенным эстетством, имена Гордеева или Орловского незнакомы широкой публике, и ты можешь себя выделить тем, что знаешь их и способен о них рассуждать. Так же и опера может показаться достаточно «капсульным жанром». Кто-то считает, что выбор обусловлен статуарностью и оперы, и скульптуры. Да, наверное, привычные постановки строились на статичных сценах.
Идея же, над которой мы начали думать около трех лет назад, — сделать проект, который немногие могут себе позволить.
За последний век такое количество скульптур такого периода не собиралось в одном месте, в основном это монографические выставки или диалоги двух авторов. У «(Не)подвижности» был пролог, выставка деревянной религиозной скульптуры XVII–XIX веков «Христос в темнице», показанная в 2019-м, и может быть продолжение, решение еще не принято, но вполне возможно — «Русская скульптура. ХХ век». Но, как и во всех случаях, кроме самой идеи нам важен еще и куратор, человек, способный рассказать эту историю. Никто лучше Елены Карповой не смог бы в нашей стране собрать эту скульптуру.
— А кто мог бы сделать выставку о ХХ веке?
— Мы сейчас думаем об этом. У нас есть одна особенность: мы рассказываем большие истории. С одной стороны, у куратора могут быть интересные идеи, с другой — важной его способностью остается возможность коммуницировать с музейными коллекциями, у него должна быть достаточная репутация, чтобы музеи давали те предметы, которые составят основу экспозиции.
— То есть вы ограничены сложившейся музейной элитой?
— Нет, мы работаем с новыми именами, провели фотовыставку с Ниной Гомиашвили, Юлия Аксенова делала большой проект, посвященный кинетике, в планах работа с зарубежными кураторами. Сейчас, например, идут переговоры с японскими кураторами, может, через два-три года привезем большую японскую выставку. Нам важна персонализация, мы не работаем с гастролирующими выставками.
— Но выставка, посвященная кинетизму, сделана вместе с Третьяковкой. Впрочем, Манеж показал ее первой.
— У меня достаточно устойчивое представление: Москва и Петербург, конечно, не один город, но мы становимся агломерацией. Мы достаточно активно обмениваемся аудиторией, в ковидные времена трафик стал еще больше. Пока у нас есть возможности рассказывать свои истории, мы будем ими пользоваться.
