Не рассекреченные документы

Вся моя жизнь — это «бодание» с архивами по разным совершенно темам: и с XVIII веком, и с XIX, и, конечно же, с XX веком. На самом деле почти ничего не удалось, разве что одно, что в закон об архивах (первый постсоветский закон) вставлена была формула, что в архиве люди могут заниматься по собственному заявлению. Не по отношению от организации, а по заявлению гражданина. Это, пожалуй, главное достижение по архивной части, которое у нас было.

[…]

Что такое тюремный архив? Помню, в 90-м году, еще советская власть была, я в составе маленькой шведско-русской группы с личного разрешения Михаила Горбачева приехал во Владимирскую тюрьму, в которой почему-то брат Валленберга Ги фон Дарделл искал своего брата — Рауля. Естественно, первый наш вопрос: а где тут у вас архив? А они — нет в тюрьме никакого архива. Архив в любом регионе передается по срокам хранения в информационный центр Управления внутренних дел. А что есть? Отвечают: есть спецчасть.

Приходим в спецчасть. Обыкновенная канцелярская комната. Столы на пару сотрудников. И большущий железный шкаф с картотекой за все годы существования Владимирской тюрьмы. Может, с 40-х годов, точно не помню. Двое суток мы почти не спали — вся наша компания, — перебирали эту картотеку, всю ее прошли. И тогда я впервые увидел карточку заключенного. Замечательный документ! Там сначала обычные данные, ожиданные: когда и где родился, адрес до ареста, профессия, дата ареста, когда, кем, на сколько лет осужден. А в конце — отдельный раздел. Называется «Отметки о движении». В лагерной картотеке это будет перевод человека из лагеря в лагерь, с лагпункта на лагпункт. А в тюремной — все переводы из камеры в камеру. Мы, а потом еще одна группа, скопировали данные на всех иностранцев, прошедших Владимирскую тюрьму. И потом была создана в компьютере база на все имена и перемещения. И стало ясно, кто, с кем, когда пересекался. Валленберга там не было…

[…]

Я прошел весь бывший Союз по части архивов, везде общая тенденция — в министерствах внутренних дел всегда хуже, чем в архивах Госбезопасности, они гораздо консервативнее.

Единственный архив службы безопасности, который имеет опубликованный краткий путеводитель, — украинский. Он маленький, в нем всего страниц 100, но в «архивноспецслужбийском» мире — это сенсация, потому что они открыли столько вещей, которые до сих пор в огромном количестве регионов бывшего Союза скрывают! Для меня самое сладкое — дарить разным официальным лицам из спецслужб этот путеводитель — их просто передергивает.

«Приватизация» документов

…Сколько я себя помню, а я в архивах с 16 лет, то есть почти полстолетия уже я посетитель архивов,

Читатель всегда хочет что-то получить, а архив обычно хочет чего-то не дать. Есть некий архивный идеализм — архив приватизировал эти документы, архивисты считают их своими и поступают с ними как со своими. Именно отсюда возникают группы историков, приближенных к отдельным архивам. Или, например, в Военной прокуратуре дела не реабилитированных людям не выдаются. Но почему-то появляются чудесные книги именно по материалам дел не реабилитированных, книги о Берии, об Абакумове и еще о целом ряде деятелей, написанные, как правило, или прокурорами, или в соавторстве с прокурорами. Почему? Да прокурор точно так же приватизировал это дело, которое у него на некотором временном хранении, оно же не постоянно хранится в прокуратуре. Вот этот сюжет приватизированности документов архивами, полного ощущения личного владения — это тяжелейшая проблема, которая не решается.

Как работают законы

Вторая проблема — это то, что никакие законы, уставы и так далее, они не то чтобы не выполняются, но они везде выполняются по-разному. Вот где хотим — там выполняем, а где не хотим — не выполняем. Я еженедельно рассылаю несколько десятков запросов по разным архивам стран бывшего Советского Союза и России. Из одних архивов шлют прекрасные справки, из других архивов — чуть ли не ругань уличная: «Как вы смеете к нам обращаться?!! Это запрещено всеми законами!» Или вдруг откуда-то приходят чуть ли не копии личных дел милиционеров, которые работали в лагерях, а из другого места говорят, что мы подадим на вас в суд за то, что вы требуете запрещенные законом сведения…

Рассекречивание

Третья помеха — сама чудовищная и противоестественная процедура рассекречивания.

За год комиссия по рассекречиванию в России — это центральная комиссия, за ней якобы надзирает лично президент, а руководитель комиссии — это руководитель администрации президента, эта комиссия за год рассекретила несколько сотен дел. Сотен! Она должна была рассекретить несколько миллионов дел, а она рассекретила несколько сотен. Эта комиссия называется Межведомственная комиссия по защите государственной тайны.

В начале 90-х была создана комиссия по передаче архивов КГБ государству. Я в ней работал в качестве главного по рабочей группе, мне на Лубянке поставили стол рабочий, до сих пор прохожу мимо окна и тоскую… Вы не представляете себе, какая это радость — каждое утро приходить на Лубянку! Проходишь через четвертый подъезд, мимо вертухая у бюста Юрия Владимировича Андропова, идешь направо, в свой кабинет, где у тебя два сейфа, набитых документами, и готовишь вот этот самый регламент доступа.

В 1994-м мы издали замечательный регламент доступа, он официально издан, опубликован — регламент доступа к делам репрессированных.

[…]

Мы издали регламент, мы его опубликовали и думали, что мы победили! Но этот регламент не исполняли ни одного дня. Когда еще были хорошие отношения с начальством, в первой половине ельцинского царствования, мы стали выяснять, а чего же его не исполняют.

Оказывается, с самого начала ГВП (Главная военная прокуратура) обратилась в Генеральную прокуратуру, и они вместе написали закрытую бумажку от имени какого-то там нейтрального прокурорского чиновника средней руки с разъяснением, кому давать и кому не давать. И эта бумажка просто повторяла то, что мы написали в законе, но со словами «только». «Выдавать только жертвам политических репрессий, их наследникам и остальным лицам по доверенности жертв» и так далее. Они ввели одно слово — «только» — всё.

[…]

И дальше все было закрыто, и эта закрытость была подтверждена в 2006 году совместным приказом ФСБ, МВД и Росархива — все закрыто. В 2006 году пришел новый приказ, уже железный, и они с извинением выгнали всех нас из архива. Всех, кроме, конечно же, «блатных», всегда есть кто-то приближенный.

Ответственность историка

Вопрос ведь не в том, как историк исследует свой предмет — надеюсь, честно и независимо. Подразумевается, что никто на его работу не должен влиять. Но все равно мы страшно ограничены принадлежностью к чему-то. Вот историк завершил исследование, и уже есть результаты.

умалчивать, практически готовые работы класть куда-то в далекий ящик, где некоторые из них до сих пор так и ждут своего часа.

Подготовила Юлия Каденко — специально для «Новой»