«Дедушка Огэ» — история с младенчества до ухода последнего тунгусского шамана. Шамана уже без бубна — хаптая; бубен коммунисты уничтожили. Форма соответствует содержанию — магический реализм, только северный, безжалостный и безутешный. Автор — чешский этнограф Павлина Брзакова. С начала 90-х она приезжала к сибирским автохтонам и проживала с ними маленькие жизни. Семь жизней, каждая по 4–5 месяцев (потом из-за визовых ограничений следовало возвращаться). В итоге — книги о лесных и оленных людях. Научные и художественные, высокооцениваемые в Европе и мире.

Профессор Университета Цюриха Томаш Гланц, выдающийся филолог-славист, пишет Ивану Ивановичу — «относительно упреков, высказанных в связи с книгой «Шаман дедушка Огэ» и косвенно в связи с научной и исследовательской деятельностью Павлины Брзаковой, доктора этнографии пражского Карлова университета»: «П. Брзакова является одним из самых выдающихся и уважаемых этнологов своего поколения, […] методологический уровень и глубина ее исследовательской работы ценятся очень высоко, […] ее труды интернационально известны и вносят значительный вклад в научный обмен и дружбу между чешским и русским народами. Абсолютная честность и правдивость исследований П. Брзаковой стали поводом ее большого авторитета не только в академических кругах, но и в чешском обществе, […] упреки или обвинения, сформулированные в связи с ее книгой и ее деятельностью, могут являться исключительно результатом незнания или недоразумения».

Директор издательства Eminent Петр Штис пишет Ивану Ивановичу, что издает книги Брзаковой с 2000 года, она автор 15 книг, 8 из них об эвенках, их культуре. Пишет про престижные литпремии, про успех и популярность автора, и напоследок: «Для нас является большой радостью, что благодаря книге история жизни дедушки Огэ возвращается в те места, где он жил, благодаря воссозданным воспоминаниям его современников, которых тоже уже нет между нами».

Роман лег в основу спектакля в репертуаре пражского театра Kampa, и директор театра Ивета Душкова пишет Ивану Ивановичу, что спектакль этот один из самых популярных: «Аудитория ценит его за правдивость, магию и мудрость». Павлина тоже пишет Ивану Ивановичу:

Я весьма обеспокоена дошедшей до меня информацией, что все изданные экземпляры будут изъяты и уничтожены. Такую реакцию я при всем желании не понимаю и прошу вас объяснить ситуацию. Мне сообщили, что роман был ошибочно отнесен к категории детских книг. Однако никто и никогда мой роман не представлял как детскую литературу. […] Я слышала, что в вашей рецензии меня обвинили в некоторых вымыслах (например, комментарий об эротике в бане). Этот эпизод не придуман, об этом мне рассказала мать этнографа-корреспондента Виталия Воронова из Ванавары, у которой я жила. Она приехала сюда, когда Ванавара только начала возникать, вместе с матерью, с юга Красноярского края, где их семью раскулачили. Поселились на берегу Подкаменной Тунгуски. В то время эвенки не знали, что такое баня. Эвенкийских девушек пришельцы заманивали подарками в баню».

Павлина называет, кто передал ей свои знания о видениях и интимных переживаниях шамана. Нону Тарпушонок, ее отец был шаманом, и она пела его песни Павлине.

Михаила Аюльчина, его мать была шаманкой, и он делился тем, что пережил с Огэ в детстве. «Книга была замышлена как подарок от меня, написанный с любовью к народу Эвенкии. Пожалуйста, сохраните ее. Ликвидация книг — это что-то из средневековья!»

Книга увидела свет в конце декабря. Перевод на русский Павлина профинансировала сама, а напечатали книгу при прямой официальной поддержке и на деньги самой эвенкийской администрации, подведомственных ей музеев в Туре и Ванаваре и, разумеется, самого управления культуры и его главы Иванова. Более того, вот Иван Иванович (№ 284 от 19.11.2020 к постановлению) просит главу Ассоциации коренных народов Севера А. Гаюльского помочь оплатить перевод романа уже на эвенкийский язык — для аудиокниги. И называет издание «Дедушки Огэ» мероприятием в рамках программы «Культура Эвенкии», утвержденной постановлением райадминистрации.

Первую книгу из отпечатанного тиража положили на стол Иванову. Презентации в Ванаваре и Туре прошли замечательно, все причастные гордились книгой и знакомством с Павлиной. Газета райадминистрации писала о «большом воодушевлении», с коим принимают роман жители, поименно перечисляет эвенкийских начальников, посетивших «презентационные мероприятия». С сожалением констатирует, что тираж — 300 экземпляров. Жители в ответ на эту заметку прислали в управление культуры коллективное письмо (66 подписей), где по-северному сдержанное недоумение (в Чехии-то книга выпущена еще в 2004-м, с 2015-го идет спектакль с большим успехом) и просьба распространить роман об эвенках в библиотеки района, чтобы наконец прочитать. А на четвертые сутки зоркий сокол заметил, что в доме нет одной стены: в середине февраля Иван Иванович обнаружил, что книга с первых строк пропагандирует суицид, в ней много алкоголя и присутствует эротика. И началось.

Открытие Ивана Ивановича трудно комментировать, не скатываясь в трюизмы, но неужели не ясно: если жизнь отражать по современным ментовским госстандартам, тогда это будет не искусство, а розовопонье. И собственно ведомство, в коем начальником служит Иван Иванович, придется сокращать за ненадобностью.

Вот зачин, вызвавший оскал церберов, стерегущих читательскую девственность (и тут я уже не про одного Иванова, а про трех культурных остепененных дам, преподающих в Гуманитарном институте Сибирского федуниверситета, чьим экспертным заключением козыряет теперь чиновная Эвенкия — профессора Копцеву, доцентов Замараеву и Кистову):

«Первым отправился на тот свет брат Огэ Улудя. В тот день он пять раз пытался повеситься, пять раз его вовремя нашли и сняли с дерева. В шестой раз он спрятался и совершил задуманное. Второй брат Лёха жил в тайге с бабой Лолбиктой. После того, как она неожиданно умерла у него на руках, он в ужасе выбежал в чем был из своей избушки и убежал в лес без сапог с остановившимся взглядом. Как раз ударил сильный мороз. Весной нашли несколько его костей, обглоданных зверьем. Артура, самого младшего брата, нашли с пробитым черепом за деревней. Пьяный брат Чимиркан прыгнул головой вниз на мелководье и тоже погиб. Йохора и Сергея зарезали в один день. Кто убил — неизвестно до сих пор.

В тот же самый год отец Бокорчо, возвращаясь с рыбалки на реке Тэтэрэ, умер от разрыва сердца. Мать Эдарик свою семью пережила ненадолго и вскоре умерла от навалившихся несчастий. Так за два года Огэ остался без семьи, один на целом свете. Это произошло в 1929 году.»

Жесть? Вам любой пишущий скажет, что начало и должно шокировать, брать за горло. Чтобы современный читатель не переключился.

«Из 120 человек, учившихся со мной в интернате, лишь двое живы. Кто застрелился, кого застрелили, кто-то утопился, кто утонул. Мы не вписываемся в современную цивилизацию, неконкурентоспособны, как лодочка-долбленка и моторный катер».

Иван Иванович, наверное, не знает. Это уже не Брзакова, это эвенкийский классик Алитет Немтушкин. Это он говорил мне, когда мы проходили на борту теплохода «Михаил Годенко» мимо устья Нижней Тунгуски в 1993-м. Теплоход шел до Дудинки, а Немтушкину тогда было 53. Он рассказывал о конкретных людях, что стояли за тогдашней статистикой: в благополучные 80-е численность эвенков сократилась почти втрое, средняя продолжительность жизни меньше среднероссийской на 18–20 лет и т.д.

А «Дедушка Огэ» — про более суровые времена.

Цитировать прозу и стихи Немтушкина воздержусь. Во избежание новых открытий и соблазнов у Ивана Ивановича.

Загадочно вступление в эту историю из темных веков красноярской научной мысли.

Или только зарубежной? Если так, не логичнее было бы это делать до печати тиража?

Меж тем последовательное уничтожение гуманитарных наук в Красноярске сказывается: университетские преподаватели с диссертациями по философии в анамнезе идут на поводу у мелких чиновников и берутся судить художественную литературу, демонстрируя при этом весьма своеобразное понимание базовых вещей. Подносят хворост к книжному костру, приговаривая: здесь грубая эротика, убийства, самоубийства. А еще тюремные зарисовки, преступный жаргон (единственный пример — «замочили») и ненормативная лексика (действительно трижды встречаются вульгаризмы). «Присутствуют мотивы низкого пошлого содержания, этически недопустимого в литературе.» (!) Помимо того, «книгу нельзя считать близкой по содержанию к фольклору и этнографии эвенков»: «иногда описанное в издании прямо расходится с этнографическими данными». И даже привели пример: «рассказ о захоронении в могиле, выкопанной в земле». Здрасьте. Насчет «этически допустимого» оставлю это на совести рецензентов, но если уж речь про факты, то эксперты, по-видимому, не только ни разу не были в Эвенкии (в отличие от автора романа) и не читали ничего о северных погребальных обрядах, но вся история прошлого века благополучно прошла мимо них (воздушный тип захоронений успешно искореняла еще царская администрация, а уж большевики и вовсе не церемонились).

Вот что «Новой» сказала автор проекта русскоязычного издания Алтынай Панкагир (ей по окончании служебного расследования грозит увольнение, пока она замруководителя управления культуры). Обратите внимание: тут и про тип погребений, и про финансирование издания, поскольку от нее, отношения к финансам не имевшую, требуют сейчас пояснений и на этот счет:

— Деньги были заложены в бюджете на 2020 год Эвенкийского краеведческого музея на другую книгу — в 1914–1915 гг. британский антрополог Мария Чаплицкая добралась на восток от Енисея до Чиринды. Собрала гербарий и 193 этнографических предмета, хранившихся все эти годы в музее Питт-Риверса (Оксфорд). Сейчас бы ее методы вызвали множество вопросов — она как раз вытаскивала из могил то, что клали отправляющимся в «нижний мир»: кисеты, пальмы (сибирское оружие — однолезвийный нож с хвостовиком, закрепленным в длинном, от 1 м до 2, древке. — Ред.). Исследовательница Анна Глейзер (она в Англии, но наша, из Смоленска) ходила и смотрела на эти экспонаты — как раз открылась выставка — и мы договорились, что она сделает перевод отчета Чаплицкой и второй частью в книге пойдет современность Эвенкии, той, что представлена у Чаплицкой вымирающей, сходящей на нет. Мы договорились с музеем, что они отдадут нам добытое вандальными методами, а мы в ответ подарим им унты. Но из-за коронавируса вся работа группы Глейзер зависла, как и деньги, выделенные на международное сотрудничество. Англия никого к себе не пускала, мы без них ничего опубликовать не могли. Год — к концу. И тут Павлина списалась в интернете с заведующей музеем в Ванаваре Риммой Пироговой. Она помогала Павлине, тогда еще студентке, добираться в тайгу, в начале 90-х. Благодаря ей появилась и первая книга Павлины на русском «Горомомо гороло» («Давным-давно»), изданная в Красноярске в 2000-м. Так появилась идея напечатать перевод ее романа.

16 февраля 2021 года в дежурную часть полиции поступило обращение от Панкагир. Она просила привлечь к ответственности Иванова: на рабочем месте «кричал на нее, грозился уволить и обвинял в профнепригодности». В тот день она слегла в больницу почти на месяц.

Возможно, в типографии действительно следовало нанести на обложку пометку о возрастных ограничениях. Но ведь книга ушла в библиотеки, и там-то понимают, что она не для детей. Наклейте, в конце концов, возрастной ценз сейчас. Зачем ее уничтожать — с такой северной, с такой спокойной кафкианской деловитостью?

Менты (в широком смысле) командуют теперь уже и тут.

Да, и на месте товарища Иванова я бы идею сожжения с ходу не отвергал — ничто столь эффектно не подсвечивает погружение во тьму, как пылающие книжки. Хотя его сомнения понятны. Это непреложный факт, что после книгомерки непременно идет черепомерка, и после книг в топку отправляются их читатели. Есть промежуточные звенья — вроде изгнания евреев или их посадки в лагеря, но в Эвенкии-то евреев не дефицит — острый дефицит. Так что пожелаем Ивану Ивановичу и его начальству все правильно рассчитать. Никаких преувеличений насчет топки нет — это же технология, многократно опробованная, одно влечет за собой другое, это физический закон, медицинский факт.