За полгода до очередных выборов в Государственную Думу можно уверенно говорить о том, что КПРФ старается сохранить статус главной оппозиционной силы в стране и стать основным «бенефициаром» протестных настроений. На парламентских и президентских выборах в 2003–2018 годах партия и ее представители получали 11–18% голосов, стабильно занимая второе место после «партии власти». Однако насколько адекватной является программа коммунистов и сколь успешным было их руководство Советским Союзом?

Сейчас модно говорить об истории, поэтому начну с нее.

На мой взгляд, деятельность партии, которую КПРФ провозглашает своей предшественницей — РКП, ВКП(б) и КПСС, — нанесла России невосполнимый вред. Я не буду даже повторять всем известные данные о числе жертв «красного террора» и «сталинских чисток», кампаний по раскулачиванию крестьян и геноциду целых народов («вести родословную от ВКП(б)» и петь осанну «национально-освободительной борьбе», как это делает в своей программе КПРФ, на мой взгляд, просто кощунственно). Гораздо более важным мне кажется нечто иное.

Коммунизм был идеологией, порожденной XIX веком с его индустриальной экономикой, монархическими структурами, развитой системой колониализма. Основываясь на созданной основоположниками марксизма теории, коммунисты попытались претворить в жизнь идеи «диктатуры пролетариата» и «покорения человеком природы». В отличие от тех, кого они называли оппортунистами, они полагали, что конечная цель — всё, а методы движения к ней вторичны. В результате Россия при коммунистическом правлении была постоянно зациклена на массовом индустриальном производстве (можно вспомнить, насколько СССР превосходил Германию перед войной по всем видам вооружений, что признают и независимые, и официальные историки) и стремлении модернизировать прежде всего тяжелую и военную промышленность. Производство многих видов продукции в натуральном выражении стремительно росло,

Военные расходы поглощали к началу 1970 годов 12–14% ВВП, а знаковые технологические достижения — от атомной программы до авиастроения и космонавтики — реализовывались прежде всего исходя из потребностей оборонного ведомства. Коммунисты всегда стремились к глобальной проекции своей власти (С. Киров говорил еще в 1922 году, обосновывая необходимость строительства Дворца Советов: «Я думаю, что скоро настанет такой момент, когда на этих скамьях не хватит места делегатам всех республик, объединенных в наш союз…» <Киров, Сергей. «Выступление на I съезде Советов СССР» в: I съезд Советов Союза Советских Социалистических Республик: Стенографический отчет, Москва: Издательство ВЦИК, 1922, с. 15>), что порождало как гонку вооружений и холодную войну, так и огромные расходы на «мировую систему социализма», которые долгие десятилетия обескровливали Россию.

Более того, я не готов согласиться, что большие успехи Советского Союза — и прежде всего победа в Великой Отечественной войне — были заслугой партии. Военные традиции России насчитывают много веков; она доказывала свою исключительную роль в Европе и в Семилетней войне, и в наполеоновских войнах. Войну с Германией Россия выиграла бы и без И. Сталина — если бы она вообще началась (чего вполне могло не случиться, если бы Россия в составе Антанты победителем закончила Первую мировую войну, а не позорно капитулировала в Бресте в марте 1918-го). На всем протяжении аграрной и индустриальной эпох Россия успешно конкурировала с европейскими державами, но именно при коммунистах она блистательно «проспала» технологическую революцию 1970-х, что, собственно, и является основной причиной наших сегодняшних проблем.

Коммунистическая идеология несовместима с частной инициативой, со свободным творчеством, с накоплением человеческого капитала. Современ­ные информатика, медицина, экологически чистые производства — прямые следствия развития кибернетики, генетики, новых природоохранных техно­логий, которые советские коммунисты объявляли «лженауками» и с кото­рыми жестоко боролись в 1940–1950 годах.

Когда все развитые страны начали делать акцент на инновации и ресурсосбережение, в СССР нашли свое счастье в разработке нефтяных и газовых месторождений, закупая на выручку от экспортируемого сырья зерно и базовые товары народного потребления.

Тогда же, в 1970 годы, в СССР были исчерпаны возможности повышения продолжительности жизни: в середине 1960-х они сравнялись с американскими на уровне 70,5 года, но уже к 1985 году разрыв с США достиг 6 лет — прежде всего потому, что социальная сфера развивалась «по остаточному принципу», а в стране так и не удалось развить новые технологии в медицине и фармацевтике, что увеличивало отставание от западных держав.

Да, в 1970 и 1980 годы коммунистическое руководство СССР отказалось от многих репрессивных мер, которые ранее десятилетиями применяло к собственному народу, но с идеологией XIX века оно не могло предложить стране ориентиры развития в XXI столетии. В новую эпоху, когда человек со своими свободами и талантами стал основным богатством любого общества, отношение к нему как к ресурсу подписывало приговор коммунистической системе. Можно сколько угодно повторять, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой, но это не отменяет того, что на большем историческом отрезке коммунисты приняли Россию страной аграрной, а оставили ее сырьевой. Прогресс, я бы сказал, в данном случае вовсе не очевиден.

Горбачевская перестройка, которую нынешние российские коммунисты проклинают самыми грязными словами, на деле давала возможность исправить ошибки и попытаться создать в стране пресловутый «социализм с человеческим лицом». Но на этом этапе выявилась еще одна особенность КПСС: она, как выяснилась, давно перестала быть партией, превратившись в бюрократическую институцию (что неудивительно — ведь резолюции Х съезда «О единстве партии» никто не отменял, а судьбы, например, делегатов XVII съезда не стимулировали инициативы).

Среди делегатов Съезда народных депутатов СССР и РСФСР коммунисты имели подавляющее большинство до самого краха Советского Союза — но покорно голосовали и за принятие декларации о суверенитете РСФСР (12 июня 1990 г. она была поддержана 907 голосами при том, что среди 1068 депутатов в КПСС на тот момент состояли 920 человек), и даже за денонсацию договора об образовании СССР (12 декабря 1991 г. за это решение проголосовали 161 из 173 депутатов Верховного Совета РСФСР, против выступили лишь 3 человека) — на тот момент, правда, деятельность Коммунистической партии была формально приостановлена на территории РСФСР, но более 70% проголосовавших за роспуск СССР были ее членами на момент своего избрания). Иначе говоря, коммунисты, имевшие всю полноту власти накануне перестройки, сначала не смогли легитимизировать эту власть в глазах народа, а затем, по сути, сами предали страну, в верности которой они сейчас клянутся и распад которой приписывают «пятой колонне» и «западным разведкам».

В 1990 годы коммунисты восстановили некоторую часть своей популярности, собирая до четверти голосов на парламентских выборах. Но они, на мой взгляд, попросту предали интересы своих избирателей, не сумев преобразоваться в сильную левую партию, способную защищать интересы трудящихся. В результате во всех странах Центральной Европы бывшие коммунисты уже по несколько раз побывали у власти, обеспечив многие социальные гарантии, а в России наследники КПСС только устраивают шествия с портретом Сталина и призывают к восстановлению СССР.

Я убежден, что левые идеи в современной России могут найти намного более благодатную почву, чем на Западе, так как люди труда у нас имеют намного меньшую долю общественного богатства, чем в тех капиталистических странах, вопиющую несправедливость социального строя которых по заученным советским методичкам клеймят представители КПРФ.

Однако сегодня я вижу как минимум три проблемы, которые делают голосование за коммунистов проблематичным для современного человека.

Во-первых, это непреодолимая обращенность партии в прошлое. В своих программных заявлениях коммунисты повторяют мантры о том, что поражение социализма является временным, что капитализм обречен, так как «сам создает предпосылки для установления более совершенного общественного строя». Основными целями партии объявляются национализация природных богатств и стратегических отраслей экономики (замечу, что недра и так не находятся сейчас в частной собственности, а стратегические отрасли огосударствлены практически до советских показателей), возврат государства в сферу ЖКХ, обеспечение продовольственной безопасности страны, введение прогрессивной шкалы налогообложения, контроль за средствами массовой информации (разумеется, только для целей сохранения нравственных устоев), сокращение бедности и неравенства.

К сожалению, или к счастью, современная экономика резко сокращает роль и значение «стратегических отраслей» в их «коммунистическом» понимании. Вся металлургическая промышленность США сегодня производит продукции в стоимостном выражении меньше, чем выручка Microsoft от продажи компьютерных программ. Пока лидеры КПРФ рассуждают о том, что использование «присущих капитализму хищнических методов ведет к быстрому исчерпанию важнейших природных ресурсов планеты», западные страны нацеливаются на декарбонизацию своих экономик к 2035–2050 годам, в то время как крупнейшим потребителем ресурсов и главным загрязнителем природной среды является сегодня коммунистический Китай.

Во-вторых, я не могу не отметить, что многие заявленные в программных документах партии цели и задачи выглядят крайне опасными. Так, например, КПРФ призывает «соединить социально-классовое и национально-освободительное движения в единый народный фронт» — но, простите, не национально ли «освободительные» движения развалили любимый коммунистами СССР? При этом практически на той же странице программы сторон­ники Зюганова объявляют, что «задачи решения русского вопроса и борьбы за социализм по своей сути совпадают». Учитывая, что в программе говорится и о русских как о разделенном народе, чего следует ждать? Очередной попытки создания федерации республик — но теперь не только социалистических, но и русских? Это не уточняется, но формулировка, согласно которой «партия борется за воссоздание братского Союза советских народов», сама по себе говорит о многом.

Не менее опасными представляются и идеи национализации, перераспределения собственности, изменения налоговой системы. Сегодня магистральным направлением прогресса выглядит процесс создания новых бизнесов, технологий и возможностей, но у коммунистов (и в этом они снова парадоксально похожи на своих либеральных антиподов) во главу угла вновь ставится проблема не созидания, а дележа.

В-третьих, и это особенно важно с точки зрения электоральных перспектив, нельзя забывать о том, что коммунисты уже правили страной, и это накладывает на партию очень сильный отпечаток. В отличие от уже упоминавшихся социал-демократических партий Центральной Европы, которые резко отмежевались от своих просоветских предшественниц, КПРФ специально подчеркивает свою преемственность с КПСС, и тем самым берет на себя ответственность как за тот итог, к которому пришел Советский Союз, так и за то, кем стали в новой России «перекрасившиеся» члены партии.

В середине 1990-х, что также немаловажно, российский народ практически вернул коммунистов к власти, но их бессменный лидер предпочел пожизненную синекуру партийного босса непредсказуемым последствиям победы на президентских выборах. В этом отношении, как ни парадоксально, коммунисты сегодня очень близки своим главным соперникам — либералам 1990-х, которые в свое время также побывали у власти, но не сумели ее удержать, заставив население страны пережить катастрофическое десятилетие, которое нескоро изгладится из народной памяти. При этом противники стóят друг друга: ни одна, ни вторая сторона даже не попытались покаяться за результаты своей деятельности, представляя таковые историческими и чуть ли не идеальными.

Иначе говоря, партия, осмыслившая свою историю ровно настолько, что продолжает считать распад крупнейшей в мире державы в условиях мира и разрядки результатом работы «пятой колонны», и при этом рассуждает о необходимости демократии и обновления, ни разу не сменив собственного лидера в течение 30 лет, выглядела бы в любой современной демократии безусловным аутсайдером, и ее место на российской политической сцене выглядит просто-таки диагнозом для всей нашей политики.