Ретроспективный взгляд

После экономического и социального коллапса 90-х в 2000-е наступил невиданный для России период улучшения уровня благосостояния. За 2000–2007 гг. реальные доходы в расчете на душу населения увеличились в среднем почти в 2,4 раза. При этом коэффициент Джини, который показывает масштаб расслоения, возрос с 0,395 в 2000 году до всего лишь 0,429 в 2008 году. Это значит, что стали ощутимо лучше жить все группы населения, а не только самые богатые. Доказательством этого стал потребительский и кредитный бум, который наблюдался в эти годы.

И что важно — люди поверили, что такая обнадеживающая динамика улучшения их материальной жизни — надолго, если не навсегда. Это видно по изменению такого показателя, как суммарный коэффициент рождаемости. В конце 90-х в России он опустился до исторического минимума — 1,16 рождений, а к 2010 году поднялся почти до 1,6 рождений.

Понятно, что вся эта благодать произошла только из-за лавинообразного роста экспортных цен на российское сырье. Если в январе 2000 г. нефть марки Brent стоила $25 за баррель, то в июле 2008 года она достигла отметки $134.

Такая противоречивость — ощутимый рост уровня жизни на базе весьма нестабильного и ненадежного экономического основания — во многом заложила основы того политического состояния, в котором находится современное российское общество.

После невиданного скачка благосостояния в 2000–2007 гг. наступил период замедления: в 2008–2013 гг. увеличение составило всего 22%. А затем, начиная с 2014 года, реальные доходы населения стали неуклонно (за исключением чисто символического роста в размере 0,1% в 2018 и 2019 гг.) падать.

В итоге этот спад за 2014–2020 гг. составил более 11%. Это, конечно, неприятный для многих семей факт — ведь за средними цифрами скрываются весьма серьезные отраслевые и региональные различия. Но, если посмотреть шире, то 11% падения на фоне почти 3-кратного увеличения за 2000–2013 гг. смотрится как очень небольшая неприятность. В общественном сознании это выражается в том, что,

• во-первых, в своей массе люди всё еще не ощущают катастрофичности своего материального положения
• во-вторых, сохраняют подсознательную надежду на то, что те — благодатные — времена вернутся без каких-либо потрясений.

Такого рода установка, о которой многие предпочитают, стесняясь, публично не говорить, распространена среди людей старшего и частично среднего возраста, для которых «стабильность» важнее непонятных и рискованных «перемен», тем более реформ. Это создает для Владимира Путина довольно серьезную «подушку безопасности».

Такая «подушка» подстрахована солидными государственными финансовыми резервами, накопленными, несмотря на уже 10-летнюю фактическую стагнацию российской экономики (среднегодовые темпы роста ВВП за 2011–2020 гг. — менее 1%). Речь идет о

• Фонде национального благосостояния, который за прошлый ковидный год увеличился почти в 2 раза (во многом благодаря ослаблению рубля) и достиг 13 триллионов рублей,
• весьма солидных золотовалютных резервах (почти 600 млрд долларов),
• крайне низком по мировым меркам суверенном долге (всего 19% ВВП России), что позволяет уверенно заимствовать.

Все эти ресурсы приберегаются на «черный день», который не наступил по мнению власти в прошлому году в связи с пандемией коронавируса, когда населению и малому бизнесу была оказана весьма скромная поддержка.

Из этих «закромов Родины» будут очень дозированно и адресно отсыпаться деньги в наиболее проблемные социальные точки накануне важных политических событий, например, общенациональных выборов, и/или в случае возникновения открытых протестов, как это произошло в 2004–2005 гг. во время «монетизации льгот».

А если к этому прибавить растущую государственную репрессивность по отношению уже к практически любому даже не политическому, а просто активистскому движению, то

Для кого-то этот вывод источник оптимизма, а кого-то, наоборот, должен сильно расстроить.

Но я в начале этой статьи заявил тезис о том, что «оглядываясь на последние 20 лет новейшей российской истории можно разглядеть, что будет со страной в ближайшие два десятилетия». Дело в том, что, как уже происходило в мире и у нас, внутри, казалось бы весьма устойчивой общественно-политической системы, исподволь вызревает ее могильщик.

Перспективный взгляд

В российском случае этих могильщиков аж две штуки: Экономика и демография.

Я уже упоминал о десятилетней экономической стагнации. Ее причины не только в сохраняющейся архаичной структуре нашего народного хозяйства, но и в отсутствии таких необходимых для инновационного и инвестиционного процесса институтов, как, в частности, независимый суд и эффективное государство. Даже если предположить, что ковид уйдет, санкции отменят и цены на нефть снова вырастут до $100 за баррель, то все равно никакого экономического прорыва, наподобие начала 2000-х, уже не произойдет. Это, кстати, стало понятно по итогам досанкционного 2013 года, когда цена на нефть в среднем была $110 за баррель, а итоговый рост ВВП составил всего 1,3%.

Стало уже банальным утверждение о том, что Россия давно нуждается в масштабных институциональных реформах, по масштабу ничуть не уступающих тем преобразованиям, которые проводились командой Ельцина–Гайдара в начале 90-х. И главная из этих реформ — это перестройка государственной власти, всех ее ветвей.

Но нынешнее руководство России — и прежде всего ее президент — об этом даже не задумываются, считая, что описанная выше «подушка безопасности» удержит ситуацию и без всяких реформ. Можно ограничиться, как это видно из деятельности правительства Михаила Мишустина, цифровизацией всего и вся, а также государственными инвестициями, объем которых все равно недостаточен для того, чтобы экономика заработала.

Также в условиях идущего расползания государства во все щели хозяйственной жизни обесценивается такой мощный институт развития, как конкуренция, продолжает процветать воровство и коррупция. Посмотрите, как в разы раздувается смета расходов на строительство любого объекта, которое идет за счет государственных инвестиций.

Консервация такого положения обеспечивает России на обозримую перспективу темпы роста ВВП не более 2–3% в год. И это оптимистический вариант. Ведь не надо забывать, что экономика развитых стран быстро переходит на новые энергосберегающие и «зеленые» технологии. Евросоюз поставил задачу обеспечить к 2050 году полную декарбонизацию экономики, то есть полное прекращение выбросов парниковых газов. Такую же задачу, кстати, поставил и Китай, установив срок на 2060 год.

Постепенное, но неуклонное снижение мирового спроса на это сырье с соответствующим снижением цен на него. А наложенные на Россию санкции, перспектива отмены которых пока не просматривается, препятствуют поступлению к нам современных технологий, столь востребованных в добыче нефти и газа, забирающейся всё дальше на Север с соответствующим ростом себестоимости.

В это же время мы видим, что высокотехнологические отрасли, за редким исключением типа «Яндекса», у нас не появляются, венчурный и малый бизнес стагнируют. На плаву еще как-то болтаются госкорпорации и сырьевые монополии, напрямую контролируемые государством. Хотя и там, судя по появляющейся информации об убытках и крайней закредитованности, всё не так радужно.

Поэтому экономическая стагнация и сопутствующая ей деградация всех государственных институтов, с чем мы живем уже не один год, и дальше будут продолжаться. Как это скажется на жизни и, главное, настроении людей?

И вот тут на первый план выходит демография, а точнее — ее политический аспект.

Тот запас социальной прочности, который, как я отмечал выше, был создан в 2000-е, до сих пор имеет решающее стабилизирующее значение, прежде всего, для старших и отчасти средних возрастов.

Они не жили в Советском Союзе с пустыми магазинами и продуктовыми карточками, а 90-е для них — раннее детство, когда родители неимоверной ценой пытались создать им сносные условия существования. В 2000-е их также накрыл потребительский бум, когда многие родители обеспечили им не только хлеб насущный, но и поездки, всевозможные модные гаджеты. Для них, ставших в последние годы взрослыми, жизненно важно зарабатывать, делать карьеру, растить своих детей, обзаводиться недвижимостью, что требует даже не простой стабильности, а постоянного роста материальных возможностей для этого. Поэтому ползучее снижение реальных доходов, ставшее очевидным, — это для них тревожный звонок.

Еще один такой звонок — остановка социальных лифтов. Из-за архаичной структуры российской экономики хороших (в том числе высокооплачиваемых) рабочих мест намного меньше, чем входящих во взрослую жизнь в своей массе неплохо образованных молодых людей. Заниматься предпринимательством сложно из-за зашкаливающих рисков, связанных с деятельностью государства и его конкретных представителей на местах. При этом немногочисленные приличные рабочие места занимают по протекции или потому что у тебя родители сами принадлежат к руководящей номенклатуре. Это вызывает все большее раздражение среди тех, кому меньше 35–40 лет.

А еще прибавим в эту копилку отрицательного настроения уже очевидные длительные перспективы продолжения экономической и социальной стагнации при полном отсутствии у власти желания начать хоть какие-то системные перемены.

Я недаром употребил только что слово «номенклатура». Оно из советского прошлого. Оттуда же и слово «геронтократия», которое сейчас виднеется, если присмотреться к феномену «несменяемости власти», с которым мы живем, начиная, как мне представляется, с момента «рокировки» осени 2011 года. А если мы к этому присовокупим описанную выше экономическую и социальную стагнацию, то

Для людей, родившихся в последние советские годы и тем более уже в новой России, осознание того, что они живут и будут еще долго жить в таких обстоятельствах, — очень сильный раздражитель. Поэтому самые активные из них при первой же возможности подключаются к публичной общественной, а некоторые — и к политической деятельности.

Исследования показывают, что уже в протестах 2011–2012 гг. именно те, кому меньше 35–40 лет, играли самую активную роль. Это же повторилось в 2019 году в предвыборной Москве, а совсем недавно — в десятках городов по всей стране. Кстати, ровно ту же политическую демографию демонстрируют протесты и в Беларуси.

Чем отвечает власть? Ровно тем же, что и во времена советского «застоя»: оглушительной пропагандой и применением силы по отношению к «инакомыслящим» (вот еще одно воскресшее слово из позднесоветского лексикона). И надо признать, что сиюминутный эффект достигается: кого-то «закрыли», кого-то припугнули, кого-то оболванили. Я не ожидаю в России в ближайшее время никаких массовых протестов, тем более ведущих к смене власти или «опрокидывающих» выборов.

Но уже в среднесрочной перспективе (5–10 лет) продолжение стагнации экономики и всех общественных институтов равносильно деградации. Что произойдет за это время с поколениями нынешних 20–40-летних?

Исходов несколько (в порядке убывания масштаба):

• личностный слом, потеря жизненной энергетики и формирование распространенной среди старших поколений установки «от нас ничего не зависит» и патерналистских настроений;
• конформизм по отношению к действующему порядку;
• маргинализация, выпадение на общественное дно, распространение всех форм девиантного поведения;
• эмиграция из России, что уже становится трендом среди наиболее образованных и энергичных людей;
• политическая радикализация.

Если нам предстоят еще несколько лет стагнации и деградации, то пришедшие к власти, хотя бы в силу чисто физиологических причин, представители поколения нынешних 30–40-летних, вольно или невольно не смогут вытащить Россию из той исторической колеи отсталости, куда нас постоянно сносит вот уже не одно столетие. Даже новый харизматический вождь не сможет этого сделать, потому что

Это особенно прискорбно на фоне того, что наиболее развитые страны, рано или поздно справившиеся с коронавирусом или приспособившиеся к нему, судя по всему, перейдут к стадии очень мощного экономического роста, опирающегося на использование прорывных технологий. У них общество и, прежде всего, молодые поколения готовы к самоорганизации и горизонтали публичной власти.

А мы окажемся в отцепленном вагоне поезда, который умчится к новым цивилизационным горизонтам. Это неведомое нам будущее на мировом европейском пространстве будут формировать сегодняшние 25–40-летние, пробиваясь сквозь накопившиеся локальные и глобальные вызовы, совершая ошибки и исправляя их. Итогом, как показывает вся история европейской цивилизации, станет общество какой-то новой гармонии, что — и это самое главное! — будет вожделенной целью для побега из той части человечества, которая, как Россия, осталась в отцепленном вагоне.

Такое пессимистическое видение наших перспектив следует из объективных трендов, которые формировались все последние годы. И пока нет причин для их внезапного слома. При этом я, конечно, не исключаю появления в нашей жизни какого-то «черного лебедя», который обрушит нынешнюю «стабильность» как карточный домик.

Но неизвестно, что прорастет на обломках прежней системы, какие силы возьмут власть в свои руки, пока мы все будем растерянно оглядываться по сторонам. История показывает, что свой шанс тогда могут получить радикалы, как это произошло в октябре 1917 года в России, в 1922 году — в Италии и в 1933 году — в Германии. А могут и не получить.

***

Что же делать нам, живущим в России сейчас и не собирающимся ее покидать? Для начала нужно хотя бы осознать в трясину какой глубины мы попали и продолжаем погружаться. Затем, не опуская руки, все-таки попытаться понять, как помочь молодым поколениям, которые обречены на приход к власти, быть к этому готовым. Здесь не место нотациям, лекциям и стариковскому давлению с высоты прожитых лет.

Ключевое слово — самоорганизация. Надо не мешать молодым стихийно или осознанно объединяться ради решения проблем своего дома, микрорайона, города, голосовать за тех из них, кто хочет стать муниципальным депутатом или пойти на работу в местную власть. И кто его знает: может быть, когда в Россию прилетит гипотетический «черный лебедь» эти действительно «новые люди» составят ту критическую массу, которая все-таки поможет обрести стране оптимистическое будущее.

Автор — доктор экономических наук