Марина и Павел — актеры Белорусского свободного театра, работающего в полуподпольных условиях. Их товарищ и коллега Денис попал в черный список и теперь трудится в автомастерской, скучая по своему театру.

Хроника протеста через оптику актерских судеб. Вот они собираются на шествие, как в дальний поход или на войну… или в тюрьму: зубная паста, туалетная бумага, носки. Вот гигантская площадь скандирует: «Уходи!» Женские марши — нас много! Минута молчания с поднятыми руками, цветочки в щитах омоновцев и крупные планы их глаз. Человеческих глаз, которые леденеют, когда спины их начинают подпирать новые ряды силовиков. В театре ставят пьесу, но реальность быстрее любой постановки. Как поспеть за ней? Режиссер говорит: «Думайте о себе, говорите о себе, что в вас меняется». Что меняется? В семье Марины тяжелый разговор о выборе. Продолжать бороться означает, что их ребенок может потерять одного из родителей. Зато он будет жить в свободной стране. Есть компромисс — уехать. Но это тоже проигрыш. На сцене следователь грозит арестованной за протесты: «Вам дадут семь лет, и скоро о вас все забудут».

И финальный спектакль — «Постигая любовь». История любви Ирины и Анатолия Красовского, бизнесмена, помогавшего демократическим силам. Павел в роли Красовского рассказывает, как его убивали. Спектакль-посвящение всем похищенным за 26 лет лукашенковского режима.

Фильм Алексея Полуяна лишь отчасти политическое кино.

Своей. Своей страны. Своих детей.

— Как возникла идея фильма?

— Поначалу мне хотелось поразмышлять о роли художника в Белоруссии. И не только в Белоруссии. Понять, насколько возможно независимому художнику работать в авторитарной системе. Или это утопическая программа для наивных молодых прожектеров. Меня интересовал, притягивал Свободный белорусский театр. Еще студентом посещал его, был страшно удивлен сильным искренним посылом актеров, которые работали с такими сложными темами, как смертная казнь… И это в стране, где гласно и негласно велено подобные проблемы замалчивать. А эти люди на каких-то скромных площадках вроде гаражей находили возможность говорить о самых важных, самых страшных вещах. И делать это не плакатно, но ярко и убедительно. Идея фильма возникла лет 10 назад. Но я поехал учиться в киношколу в Германии, постигать азы профессии. Со временем я понял, что готов говорить на эту тему.

— Вы своих героев уже знали?

— С одним из актеров этого театра я снял свой предыдущий игровой фильм «Озеро радости». А в 2018-м мы начали снимать эту картину. Я понимал, что Марина, Денис и Павел — взрослые художники со своей траекторией судьбы. И спросил разрешения каждого из них запечатлевать их жизнь. Они согласились. Я честно объяснил, что неигровое кино снимается кропотливо изо дня в день. Дома, в театре, на улице. Что со своей камерой мы будем очень близко, будем погружаться в их личные истории, а это не всегда радует… В общем, мы приступили к съемкам.

— А параллельно их личной и театральной жизни стали стремительно развиваться политические события, достигнув точки кипения в день президентских выборов 9 августа.

— Скажу честно, я предполагал, что эскалация с властью будет. И наступит момент, когда на площадь выйдет много людей, и это будет небезопасно. Правда, не предполагал, что так скоро. Я считал, что противостояние развернется в 2021-м на фоне интеграционных процессов.

Но триггером стали слова Лукашенко о том, что коронавируса у нас никакого нет, а есть массовый психоз и фейки. Эта речь была воспринята народом как унижение.

Понятно, что это вызовет огромную волну негодования. Это был апрель. Стало ясно, что события ускоряются. И люди, которые годами жили внутри системы, начнут активное противодействие ей, начнут выдвигать свои кандидатуры на выборах президента.

— Как вы выбирали операторов?

— Я начинал съемки с немецким оператором Джесси Мацухом, который снимал с Сергеем Лозницей «Аустерлиц» и «День победы». Мне важно было сохранить дистанцию по отношению к происходящему, некоторую сдержанность, чтобы зритель-европеец увидел то же, что вижу я. А я — слишком внутри этой ситуации, воспален ею. У Мацуха отличная берлинская школа, он снимает безэмоционально. Хотелось соединить мой режиссерский темперамент и его холодноватость, немецкий прагматизм, чтобы наше наблюдение стало универсальным. Это получалось до момента, когда началась полная жесть. Я честно сказал Джесси, что будут стрелять. Я не мог взять на себя ответственность за его жизнь и посоветовал ему не рисковать собой. Довольно быстро мы нашли потрясающую операторшу Таню Гаврильчик, которая со мной и прошла… постараюсь без пафоса, но буквально огонь и воду. Она была абсолютно готова и полна решимости работать в военных условиях. Даже больше, чем я. Мы не верили в авось и к каждой съемке очень хорошо готовились, чтобы как-то себя обезопасить. Но люди, которые 9–10 августа вышли на улицы, были без газовых масок, без защиты! Десятки тысяч людей с телефонами в руках — а навстречу им слезоточивый газ, светошумовые гранаты, водометы и резиновые пули.

— Расскажите про ваших героев.

— Для меня они сложные и интересные. Настоящие художники. Честные. Восхищаюсь их профессиональными и жизненными принципами. Они делают то, что и должен делать художник. Поднимать большущие вопросы современного контекста. Они не стоят на месте, развиваются. Но не предают ни профессии, ни своих идеалов.

— Один из них, увы, уже работает в мастерской. И не по своей воле.

— И все равно остается актером, душой — в театре. Ему только свистни. Они тесно друг с другом связаны. У Дениса и Павла — известная в Белоруссии музыкальная группа «Разбітае сэрца пацана». Ей уже 15 лет. Они поют сатирические песни собственного сочинения на трасянке, смеси русского и белорусского языков. Социально критические тексты. Черный юмор. Про то, о чем люди говорят на кухне. Один из хитов — «Ощущения не те». Это фраза Лукашенко, обращенная к митингующим, которых разогнали. Трасянка — язык, который 26 лет правит страной. Так вот, 13 февраля был концерт в небольшом городе под Минском. Во время концерта в зал ворвался ОМОН, и всех — музыкантов, зрителей, всего человек 70 — арестовали. Их отправила на 15 суток в тюрьму Жодино — дочернее предприятие Окрестина. 15 суток за то, что были на концерте. У всех печально известная статья 23.34. Уже более 30 тысяч человек стали жертвами этой статьи. По сути, моих ребят арестовали за профессиональную музыкальную деятельность, и только в это воскресенье они вышли из тюрьмы.

— Документалист на демонстрации, на акциях. Насколько удавалось вам оставаться не участником протеста, но свидетелем?

— Я старался максимально не вмешиваться в их жизнь, их поступки. Хотя не всегда удавалось. Когда на Пушкинской был обстрел, звонила жена Паши, нам приходилось ее успокаивать. 9–10 августа вообще ни о чем не успевали думать, мы были внутри уличного водоворота.

— Удивительно, что герои вашего документального кино — актеры.

— Это известная проблема, когда снимаешь с актерами док. Они все-таки начинают переигрывать, это психофизика, особенно когда камера близко. Марине, например, хотелось в кадре быть красивой. Но чем серьезнее, драматичней становились события, тем меньше было наигрыша. Глаза камере не соврут. Глаза — самый точный камертон правды. Я снимал и глаза омоновцев, и глаза моих героев.

— И каждый такой крупный план словно микромонолог. События 9–10 августа для ваших героев оказались переломным моментом?

— Хотелось бы сказать «да». Но нет. Это скорее переломный момент для фильма, для зрителя. А ребята были готовы. Это подтверждает точная фраза Дениса: «А ведь ничего с 1996-го не изменилось». Может быть, действительно не ожидали, что будет такое мочилово. Они сами принимали решение, идти на площадь или нет. Я старался никак не влиять. Где гарантия, что вернешься? Ты можешь рисковать только собой. Денис 9-го собирался идти, рассказывал, что проголосовал. Но не пошел, и я принимаю его решение. И мы пошли с Пашей. В этих ежедневных дилеммах, постоянном внутреннем выборе барахтаешься, пытаешься выплыть. Когда страх и смелость сливаются воедино, и в тот или иной момент перевешивает страх или кураж. Когда мы дошли до моста, оставили Павла и уже пошли дальше с Таней Гаврильчик через мост. Там уже выстроилась целая железная армада плюс автозаки. Было страшно. Но нам и нужно было показать этот ужас.

— Вы с Татьяной готовы были рисковать собой?

— Да не было такого решения. Когда идешь навстречу этой армии омоновцев и машине, которая заливает тебя водой, — это ненормально. Чувство страха и инстинкт выживания никуда не деваются.

Силовики кидали гранаты в ноги демонстрантов, чтобы не убить, но покалечить. Сколько осталось парней без ног! Эти дни были самыми жесткими.

Но самой сложной оказалась ночная съемка у тюрьмы на Окрестина. Представьте: Минск, Восточная Европа, ХХI век. А ты часами стоишь, ждешь перед тюремной стеной. Возле тебя, может быть, человек 700. Друзья, родственники, жены, дети заключенных. И такая гробовая тишина… Только слышишь, как периодически с лязгом открываются ворота, и оттуда 16–18-летние девочки выходят. Все начинают аплодировать. Но тут же раздаются стоны из тюрьмы. Это реакция карателей на аплодисменты, за которые они наказывают арестованных невинных людей.

И ты понимаешь: чем больше люди аплодируют, тем больнее мучают. И тогда просишь: «Молчите. Не хлопайте. Им же еще хуже будет».

— Впечатляет и другая сцена на Окрестина. Когда матери, жены не могут отыскать своих близких, не знают, живы ли. И они просто стоят. И ждут.

— Кощунственную вещь скажу. Мы там так долго снимали, что почти привыкли. А вот ту страшную ночь, в которой радость переходит в пытки, никогда не забуду.

— Что сегодня с вашими героями? Театр не закрыли?

— Театр работает. Вопреки всему показывает спектакли. Хотя им очень сложно. А зрителей еще больше. Спектакль «Постигая любовь» о похищениях людей стал еще актуальней. Потому что выросло поколение, которое вышло на улицы. Двадцатилетние ребята, не слышавшие раньше про насильственно исчезнувших Красовского и Гончара. Прожив этот август, они понимают, что произошло. По-другому воспринимают спектакль. Приходит все больше людей, молодых, пожилых, из тех, что еще недавно были электоратом человека, который говорит исключительно на трасянке.

— В фильме есть эпизод, когда Марина и ее муж решают, уехать или остаться. Много молодых сегодня уезжают?

— Примерно тысяч 12 уехали в Польшу, более 8-10 — в Литву и столько же в Украину. Отток огромный. Страну покидают самые амбициозные, талантливые, энергичные, умные. У многих выбор простой: тюрьма или выезд. Не думаю, что эти люди уезжают надолго. Многие и уехав стараются поддерживать через диаспоры своих сограждан. Вывозят пострадавших в Окрестино на лечение в Европу. Пострадавших рабочих из стачкомов и их семьи.

— Чем важен для вас показ на Берлинале?

— Для меня символичен этот показ. Возможность рассказать о белорусской боли, трагедии, о становлении новой страны. И рассказать об этом именно в Берлине, городе с такой историей, скальпелем разрезанном на две страны. Понимающем цену свободе. Надеюсь, что пандемия отступит и в июне состоится настоящая премьера, на которую мы хотим пригласить известных политиков и кинематографистов. Ведь мы рассказали универсальную историю, и в финале Марина перечисляет страны, в которых десятки тысяч пропавших людей.

— А мне очень хочется, чтобы ваши герои прошли по красной дорожке. Ведь они актеры!

— Чем громче говорят о нашем фильме, тем тревожней мне за ребят. Хотя не знаю, к чему там можно придраться. Паша из тюрьмы принес коронавирус, у него пневмония, тюрьмы у нас рассадники заразы.

— Леша, а не кажется ли вам, что апатия, ощущение проигрыша, бесперспективности заморозят общество?

— Говорю за себя: у меня такого ощущения нет. Белорусский народ не потерял человеческого лица, никто не взялся за оружие. Мы осознанно выбрали долгий путь. Многие понимают, насколько это сложно. Но апатии нет. Потому что никто уже не вернется в 2020 год.