«Из лжи следует все что угодно». Это сказал современник Александра Невского, монах Иоанн Дунс Скотт. А из бессмысленных вопросов следуют бессмысленные ответы. Это все, что нужно знать о вопросе, который задает москвичам московская мэрия.
Почему выбор сведен к двум именам, к двум персонажам богатой на людей и события русской истории? Разве вся она состоит исключительно из князей и наркомов? Разве в ней нет врачей, ученых, писателей, философов, диссидентов и просто людей, честно живших в выпавшие им времена? Почему нас лишают возможности назвать эти имена, предложить их для выбора? Потому что знают, что в таком случае дело выйдет из-под контроля.
Как и кем контролируется голосование на «Активном гражданине»? Какими активными гражданами, какими общественными организациями, какими IT-экспертами? Никак и никем не контролируется, и поэтому мы получаем на выходе результат, которому нельзя верить.
Это не искренняя попытка узнать мнение людей, а очередная обманка, разводка и симуляция.
Новгородский и киевский князь Александр Невский никогда не жил в Москве и не имеет никакого отношения к тому старинному району, где его фигуру хотят установить. Он никак не связан с Маросейками и Покровками, он чужд старинным переулкам с уютными названиями, сбегающим от Покровки вниз к Китай-городу. Его огромная фигура (а иных они не ставят, в размере фигуры видя доказательства величия) нависнет над всем этим невысоким, уютным московским районом и будет памятником не славной русской истории, а салтыков-щедринскому самодурству власти, всегда настаивающей на своем. Всем он тут будет чужд — включая гэбэшников, которые с недоумением будут смотреть ему в спину. Никак не связан Александр Невский ни со старой Лубянкой, где извозчики поили из фонтана своих лошадей, ни с новой, ставшей символом террора. Зачем ему тут стоять?
Памятник должен естественно вырастать из города и его истории, а не быть насильственно внедренным в живую среду мертвым истуканом. Для этого надо ощущать город как жизнь, город как цельное живое пространство. Но те, кто втыкают тяжелых, черных истуканов на улицы и площади Москвы, так города не ощущают, они не связаны с ним любовью и жизнью, они не исходили его переулков, а на его улицы они смотрят из окон своих быстро проносящихся немецких лимузинов; город для них не душа, требующая нежности, а место, с которым можно делать что угодно.
Можно оставить все как есть. И ничего страшного не случится.
Можно вернуть в центр площади фонтан, бывший там больше 100 лет: фонтан никого не оскорбляет, ни на что не намекает и только украшает. Этот фонтан с фигурами мальчиков, символизирующими Волгу, Днепр, Дон и Неву, создал русский итальянец Иван Петрович Витали; шесть лет потратил скульптур и архитектор на фигуры, чашу и все свое изящное, стройное творение. Но те, кто предложил бессмысленный вопрос с заранее заготовленными ответами — шаг вправо от них, шаг влево от них считается побегом, — не хотят ни памяти о старой Москве, ни уважения к духу места, ни спокойствия, ни мира.
Вернуть на Лубянку Дзержинского — значит сказать миру и городу о том, что революция 1991 года была напрасна, что никакой свободы и нормальной жизни они нам не позволят, что ВЧК-НКВД-КГБ всегда возвращается, а все остальное иллюзии. Возвращение Дзержинского означает обратное превращение мирной московской Лубянки в знак и символ тайной полиции, пыточной полиции, убивающей полиции, отравляющей полиции.
Это знак остановки русской истории, ее насильственного возврата в ту точку, из которой она 30 лет назад попыталась сбежать.
Нет, милая, никуда ты не сбежишь, все равно будешь сидеть в душных клетках наших фальшивых судов, будешь терпеливо сносить нашу ложь и смиренно смотреть на нашего железного Феликса, хорошо отдохнувшего в садах нирваны в компании других свергнутых памятников. А теперь он возвращается.
Город, в котором ставят то несообразного ни с чем, циклопического, словно свалившегося из бредового сна Петра, возносящего корабельную мачту над сухопутным городом, то Калашникова с автоматом, направленным на мирные дома, подвергается таким образом насилию и осквернению. Город подвергается нашествию огромных истуканов, которые приходят в него и становятся на площадях, чтобы смиренный прохожий опустил голову и подумал о собственной малости перед огромной и страшной силой.
В 1991 году Железного Феликса, демонтируя, подвесили на стреле крана. Сейчас есть предложение вернуть фигуру Дзержинского на площадь вместе с краном, висящую на стреле. Это хорошее предложение, оно наглядно показывает преступление и наказание, кровавое прошлое и возмездие, неизбежно приходящее в будущем. Почему бы не выставить это предложение на «Активном гражданине»? Может быть, если бы мы обсуждали такие вещи, в Москве не появлялось бы чудаков, которые в 200 метрах от Лубянки хотят сделать ресторан с музыкой и танцами в расстрельном подвале.
Есть и другой эскиз — Дзержинский в своей шинели возвращается, но вместо постамента под ним оказывается груда черепов с картины Верещагина «Апофеоз войны». Скорбный аскет, стоящий среди черепов убитых им людей, — и все это посредине Москвы, шумящей своими живыми улицами, пьющей кофе из картонных стаканчиков в своих кафе, бегущей на работу и свидание по улицам с древними названиями. Это и было бы возвращение памяти впавшей в беспамятство стране — напоминание о том, чего забыть нельзя.
