Никиту Золотарева арестовали в августе. «Папочка, бьют каждый день!» — говорил он отцу, который присутствовал на допросах как законный представитель несовершеннолетнего. Никита жаловался, что ему не дают таблетки, а однажды вертухай в ответ на просьбу о лекарствах сказал: «Ты политический, сдохнешь».

С декабря идут суды. Люди в разных городах Беларуси приходят, чтобы поддержать подростка Никиту, журналисток «Белсата», кандидата в президенты Виктора Бабарико и еще сотни участников протестов, журналистов, администраторов телеграм-каналов, блогеров, предпринимателей. Носят в тюрьмы передачи и стоят в очередях на почте, чтобы отправить бандероль, телеграмму или денежный перевод в СИЗО. Вечерами или рано утром выходят с флагами на локальные акции в своих районах и дворах. Темно, конечно. И страшно. Иногда кажется, что рассвет вообще выдумали писатели-утописты.

Партизанские акции во дворах — это, конечно, не стотысячные шествия по центру Минска. И ситуация в Беларуси сегодня сложна, как никогда прежде. Но ни в коем случае не безнадежна. А вот для Лукашенко — практически безнадежна. Белорусы рванули в стайерском забеге, а он по привычке — на стометровку. Не рассчитал скорость, и теперь остается только летать в Сочи в надежде, если не на помощь, так хоть на доброе слово.

Еще год назад встречи Лукашенко и Путина становились предметом обсуждения, скрупулезного анализа слов и жестов («посмотрел — два раза, сказал «проходите-проходите, здесь дует» — один раз»), обострения страхов для одних и надежд для других. Сейчас встречи и диалоги самопровозглашенного с обнуленным белорусов не волнуют вообще. Ну, встретились. Обнялись. Выпили-закусили, на лыжах постояли, в цифрах запутались окончательно (в прошлом году все головы ломали насчет тайной 31-й дорожной карты — она была последней по счету, — а теперь Лукашенко говорит про 33-34 карты). И все.

У них теперь свои темы для разговоров, которые белорусам уже неинтересны, потому что обсуждать, кроме штыков, нечего. Лукашенко и Путин могут обмениваться опытом; размышлять над тем, сажать ли детей уже сейчас, или подождать, пока вырастут; рассуждать о сроках заключения для несогласных и о том, можно ли обойтись без пыток, или все-таки не стоит пренебрегать давно испытанными методами выбивания признаний. У Путина и Лукашенко сегодня больше общего, чем когда-либо. Дорожные карты, цены на нефть и газ, прежние баталии — сегодня все это отошло на второй план и повисло на колосниках, которых не видно из зрительного зала. Наступил момент настоящего единения, который может стать началом крепкой мужской дружбы, но может и концом — дружеские обеды по-разному заканчиваются, спросите любого официанта. Но теперь Владимир Путин и Александр Лукашенко действительно похожи на старых друзей и единомышленников, которые сидят на завалинке и, глядя на закат, обсуждают, куда катится этот мир.

Достаточно взглянуть на фотографии последней встречи в Сочи и сравнить с прежними: год, два, пять лет назад. Тогда это были совершенно разные люди. Спокойный до состояния удава Путин, принимающий у парадного подъезда просителя. Заискивающий перед вождем иного калибра Лукашенко. Раздражение первого, вынужденного принимать человека, с которым находиться в одном пространстве и изображать равенство — явно не в кайф. Ненависть второго, вынужденного изображать дружелюбие с элементами послушания и пытаться держать фасон под шуточки кремлевского пула, которому разрешено и даже настоятельно рекомендовано шутить на тему политического мезальянса.

утверждая, будто на родине их уважают и избирают. Они даже оделись на сочинскую встречу почти одинаково — в стиле советских сельских жителей 50-х годов. Собственно, они шли к этой близости долго и разными путями. Один участник сочинской встречи поставил под сомнение собственную легитимность упорным обнулизмом. Второй — еще во время посевной успел посадить своих главных оппонентов. Но нынешней зимой их пути привели в одну точку. В этой точке — массовые расправы с несогласными, незаконные аресты и суды, избиения детей, угрозы их родителям, пытки и убийства. Возможно, именно так и выглядит точка бифуркации.

Кстати, в Сочи Лукашенко прилетел заранее, чтобы до встречи с союзником несколько дней заслуженно отдохнуть на горнолыжном курорте. В день его отъезда в Беларуси начали судить журналистку Катерину Борисевич и врача Артема Сорокина — за правду о нуле промилле в крови убитого Романа Бондаренко, отправили в колонии и на «химию» еще десяток участников протестов, зачитали длиннющее обвинение Виктору Бабарико, лишили лицензии адвоката Марии Колесниковой Людмилу Казак, продлили срок содержания под стражей Павлу Северинцу, сидящему в СИЗО с 7 июня, и признали убитого 11 августа в Бресте Геннадия Шутова посмертно виновным в сопротивлении сотруднику милиции. Это — та реальность, в которой сегодня живут белорусы.

Можно ли упрекать людей в том, что они перевели протесты в районно-дворовый партизанский формат? Нет, конечно. Можно ли утверждать, что Лукашенко сдастся и уйдет уже завтра? Очень хочется сказать «да», но — нет. Можно ли говорить о том, что протесты проиграны и сотни тысяч больше не выйдут на улицы? Нет, нет и еще трижды нет.

Конечно, выйдут. Эта зимняя пауза была необходима. Во-первых, вторая волна коронавируса, которая требовала выздоравливать и беречься. Во-вторых, масштаб потерь, которые на некоторое время действительно оглушили людей: сотни надолго выведенных из строя после пыток, тысячи арестованных по уголовным делам, десятки тысяч покинувших страну. Но,

годовщина образования Белорусской Народной Республики. Независимое государство белорусов было провозглашено в оккупированном германскими войсками Минске в 1918 году и просуществовало до декабря, когда в город вошли советские войска. В этот день белорусы всегда выходили на улицы, даже если остальные 364 дня в году сидели дома. И всегда — с бело-красно-белыми флагами.

Именно акцию 25 марта они сейчас и обсуждают: на вечерних, ставших традиционными, прогулках с соседями, в очередях на почте, в транспорте, в социальных сетях. Белорусы ждут Дня Воли. И им совершенно неинтересно, что там подавали на обед двум обретшим друг друга где-то в Сочи.