В этом году соревнование прошло в онлайн-формате: зрители и жюри видели слэмеров на экране проектора. Даже участники из Москвы, которые находились в Центре Вознесенского, выступали онлайн из соседнего зала, чтобы у них не было преимущества перед поэтами из других городов, которые приехать не смогли.

Само действие — нечто среднее между литературными чтениями и версус-баттлом. Практически каждое выступление перетекало во что-то еще: в рэп, оперу, танец или шаманский ритуал — простым высказыванием современного слушателя не удивишь. На слэме царила свобода слова, и темы затрагивались очень разные: от политической обстановки до хинкальных и пуделей в розовых колготах. Так, красноярский поэт Сергей Цветков посвятил свое стихотворение ситуации в Белоруссии, подытожив его строками: «Мы живем в стане ОМОНа: кто не с нами, тот убит». Сергей превысил регламент конкурса (вместо трех минут читал три с половиной), и после долгих обсуждений организаторы все-таки сняли его с соревнования. Но, похоже, высказаться поэту было важнее, чем победить.

Интересно было отметить господство верлибра, которому благоволило жюри.

Один из приверженцев классики, Григорий Гольдман, в кулуарах назвал своими любимыми поэтами Пушкина и Лермонтова, а рифму — главным составляющим стихотворения. Но своим выступлением, посвященным пьесе Чехова «Вишневый сад», удивить жюри ему не удалось.

Победу в конкурсе одержала поэтесса Анна Русс , которая уже неоднократно становилась лауреатом слэмов. Теперь она будет представлять Россию на Международном слэм-кубке в Париже.

Анна Русс: «Я чувствую себя шаманом»

**— Вы всегда волнуетесь? **

— Да. Это как первая брачная ночь, а аудитория — это твой жених. Когда я участвовала в слэмах в 2006 году, я была красивой молодой девчонкой с длинными ногами — понятно, что многим я нравилась. А сейчас я в два раза шире и не могу на этом выезжать. Но оказалось, что и такой я зрителям нравлюсь, и это гораздо приятней.

**— Что для вас слэм? **

— Для меня слэм — это дополнительные возможности. У каждого поэта есть своя аудитория, а слэм позволяет ее расширить. Кроме того, это азартная игра, совсем как «Что? Где? Когда?». Причем я восхищаюсь всеми поэтами и не могу назвать их соперниками. Это лотерея — сегодня жюри оказалось на моей стороне. А еще слэм — это возможность сделать что-то новое. Я готовлю, занимаюсь ювелиркой, шью лоскутные одеяла, пишу сценарии, но никогда не танцую. А сегодня танцевала. Я чувствую себя шаманом: между мной и зрителем возникает фантастический энергообмен. И даже если я читаю тяжелый или непонятный текст, я всегда этим текстом говорю: «Я тебя люблю». Вот это исключительная возможность, а выиграть, конечно, классно, но это уже второй вопрос.

— В чем разница между слэмом и конкурсом чтецов?

— Есть актерская подача, которую я всячески отрицаю:

Недавно умерший Виктор Коваль, которому посвящен сегодняшний конкурс, когда его спрашивали, может ли кто-то читать стихи так, как он, говорил: «Может, если я его научу». Мне кажется, что я тоже могу научить актера читать стихи не так, как учат обычно, а так, как надо. Многим нравится, как Казаков читает Бродского, но я не вижу там Бродского — просто хороший актер читает стихи. Самое лучшее выступление в слэме — это когда зритель может пересказать твое стихотворение. Вот тогда у тебя все получилось.

**— Современный любитель поэзии готов к такому восприятию? **

— Пока существует рэп-баттл, мы все беспомощны. Он сделал то, что долгое время не могли сделать поэты в силу своей миролюбивости. Реперы разносят друг друга в рифму, и это восхитительно, такое пещерное ощущение, как на войне. Люди ведь раньше ходили за острыми ощущениями на казни, на гладиаторские бои — это очень похоже. А слэм — это условный бой, мы не можем друг друга разнести, потому что любим и уважаем. Теоретически можно было бы сделать слэм в формате шоу «Голос». Но, к сожалению, зритель не всегда готов к встрече с поэтом. На телевидении ты такой, как есть, никого не устраиваешь: тебе накрутят волосы, замажут второй подбородок, уберут морщины, чтобы людям нравилось. А мы не готовы ставить форму выше содержания. Построить мост между поэзией и аудиторией пока получилось только у Веры Полозковой. Ее стихи понятны читателю и вместе с тем находятся в очень высоких сферах.

**— Классическая поэзия жива или пора переходить к верлибру? **

— Я люблю силлаботонику и считаю, что русская рифма не может умереть. Мы сильно отстаем от Запада в этом смысле: когда у нас были былины, у них уже был Шекспир. Поэтому пока рифма и силлаботоника в русском языке себя не исчерпали. Это не значит, что верлибра у нас нет, но он как веганская кухня: может быть вкусно, но очень сложно. По большому счету то, что я читала, это тоже классическая поэзия. И ничего, даже выиграла.

**— Как зацепить зрителя? Вы думаете об этом, когда читаете? **

—Конечно! Я закидываю бумеранг, а зрители мне его обратно посылают — возникает энергетическая волна. Но бывает, что ее нет. Стоишь на сцене и понимаешь, что с этой аудиторией у тебя не возникает контакт. Но сегодня был мой день. Я сама из Казани, но почувствовала, что мне надо быть сегодня в Москве, и приехала. Если бы я осталось там, наверное, ничего бы не получилось.

— Нужно ли поэту образование?

— Я отучилась на переводчика в Казанском университете, а из Литинститута сбежала через два года. Я не видела смысла в нем больше. Там добрые люди, но не очень уважают студентов — на меня много кричали, а я к этому не привыкла. Лит дает стартовую площадку для поэтов: общежитие в Москве, связи, но я была поражена, насколько он зациклен на себе: вот наши преподаватели, друзья, возможность печататься в «Литературной газете» — и все. Я ходила на литературные вечера и осознавала, что мои однокурсники понятия не имеют об актуальных московских поэтах. У меня сейчас у самой есть ученики, но я учу их не писать, я учу их поэтическому видению. И несколько человек делают успехи, я ими горжусь.

**— Какое будущее у современной поэзии? **

— Российская поэзия великолепна, сейчас живет много потрясающих авторов. Они переводятся на разные языки, ездят на фестивали, но никто про это не знает. Я бы хотела, чтобы у нас в России поэты были так же популярны, как за рубежом, чтобы они могли жить на гранты от государства, публиковались, имели возможности переводов, чтения лекций. Но пока к поэтам относятся совсем несерьезно. Вот Ахматова, Цветаева — это поэты, а ты что о себе возомнила? Докажи, что ты чего-то стоишь! А мы не можем без своих людей, нам нужна аудитория, чтобы ощущать поддержку, — это как лайки. И когда нам дадут наши лайки — мы полетим. Пока же мы сидим в своих маленьких коконах, дружим и восхищаемся друг другом. А среди нас есть великие авторы, ничуть не хуже, чем те, кто получает Нобелевскую премию. Но когда-нибудь и на нашей улице будет праздник.

**— Кто основная аудитория поэтов? **

— Западные слависты — у нас классная аудитория за рубежом. А в России это адекватные преподаватели, журналисты, критики, но чаще всего это те, кого ты случайно зацепил своим поэтическим гарпуном. Человеку трудно найти хороших поэтов. Например, если загуглить мое имя, первое, что вылезет, — мой двойник с сайта «Стихи.ру». Кто-то назвался моим именем и пишет довольно слабенькие стихи. Поэты называют это место помойкой. Но помойка-то популярная! Я вот не пишу туда. Поэтому нужен продюсер, который поможет с публикациями, с видео, с фильмами.

— Поэт в нашей стране может зарабатывать?

— За победу на слэме дадут приз, и это будут мои главные поэтические деньги. Мне несколько раз перепадали литературные премии, но это не способ заработка — зарабатывать стихами невозможно. Из хороших поэтов это получилось только у Веры Полозковой. Я пишу сценарии. Стихов мало — всем нужно шоу. А я люблю слэм, когда есть только ты и микрофон.

Генеральный директор Центра Вознесенского, член жюри Ольга Варцева: «Поэтический слэм — это фан и драйв»

— Чем вы руководствовались, когда выставляли оценки участникам?

— Честно скажу, я в этом деле дилетант. Я голосовала сердцем, а поскольку оно у меня холодное, оценки, возможно, получились не совсем справедливые. Но мне очень понравилась атмосфера слэма: несмотря на онлайн, я четко почувствовала эмоциональный заряд от участников.

**— В Центре Вознесенского слэм прошел впервые. Почему вы пошли на это? **

— Центр Вознесенского устраивает множество литературных мероприятий, и мы видим, как много молодежи интересуется этой темой. Поэзия сейчас — это зарождающаяся форма чего-то модного, и нам хочется эту тенденцию поддержать.

Когда Андрей Родионов и Катя Троепольская пришли к нам с запросом провести слэм онлайн, мы обрадовались. Сегодняшняя действительность научила нас жить в новом формате, и если получится, мы будем поддерживать эту инициативу каждый год — она ложится в то направление работы, которое мы для себя определили. Хочется, чтобы больше городов принимали эту эстафету. Поэтический слэм — это фан и драйв. А сейчас, когда в нашей жизни полно неприятностей, такие объединяющие позитивные мероприятия просто необходимы. Да и вообще поддержка поэзии важна в любое время.

**Екатерина Тарарак — ** специально для «Новой»