Долгое время аргументы сторонников возрождения монументов тоталитарным вождям были довольно скудными. Они, как правило, утверждали, что, хотя такие памятники посвящены противоречивым персонажам, они являются отражением национальной истории, от которой не имеет смысла отмахиваться.

Однако этот аргумент представляет собой не более чем попытку спрятаться за спину исторической науки. Да, от истории действительно не нужно отмахиваться. Но каналами передачи исторического знания являются отнюдь не памятники тиранам, а учебники истории, научные статьи, книги, документальные фильмы и лекции. Именно благодаря им люди знают и помнят свою историю.

Если на постаментах стоит тот, кто повинен в массовых смертях, то выходит, что именно с него общество призывает молодое поколение брать пример.

Однако недавно к этому аргументу добавились и другие. Например, главный архитектор Москвы не видит ничего зазорного в возвращении монумента Феликсу Дзержинскому по той простой причине, что тот может играть роль «доминанты» на Лубянской площади. Это, однако, еще более странный аргумент: очевидно, что проблема возвращения памятников тоталитарным лидерам не ограничивается архитектурным измерением. На площадях могут быть установлены самые разные альтернативные доминанты, абсолютно нейтральные с неархитектурных точек зрения.

Еще один аргумент привел историк-византинист Роман Шляхтин. Он фактически предложил не расставлять красные флажки порицания и либерализовать общественное отношение к монументам разным историческим персонажам.

Аргумент Романа заключается в том, что части российского общества жилось при советской власти лучше, чем без нее. И памятники тоталитарным лидерам каким-то образом вносят в жизнь таких людей определенное успокоение. Монументы Владимиру Ленину, видимо, представляются собой своеобразные надгробия «светлому прошлому», а их расположение в центральных общественных местах придает им высокий статус. Или создает такую иллюзию.

Вообще говоря, в строгом соответствии с этой логикой города мира можно заставить монументами абсолютно любым персонажам. Есть люди, которым неплохо жилось и при Пол Поте или Муссолини. И утрату этих режимов некоторые индивиды до сих пор воспринимают с сожалением. Поводов для ностальгии можно найти бесчисленное множество.

Однако ностальгия едва ли является безусловным критерием установления памятников в общественных местах. Основания для этого появляются тогда, когда речь, в частности, идет о масштабной трагедии. Например, чернобыльской катастрофе или сталинских репрессиях. Поэтому память о них увековечена в виде монументов.

Трансформационный спад 1990-х, лишивший многие семьи даже довольно небольшого благополучия, а не ностальгия по советскому прошлому, определенно заслуживает сопереживания. Но вот только памятники Ленину не имеют к нему никакого отношения. Владимир Ленин не является символом страданий и лишений переходного периода, среди которых наиболее тяжелым был вооруженный конфликт в Чечне. Ленин — архитектор многочисленных бед.

Утрата благополучия многими из тех россиян, кто столкнулся с тяжелейшими проявлениями трансформационного процесса, определенно является глубокой несправедливостью. Однако реакцией на эту трагедию должно, прежде всего, стать формирование функциональной социальной системы в виде достаточных для достойной жизни пособий по безработице, пенсий или хороших больниц. Нельзя избегать и честного обсуждения всех неблагоприятных результатов, упущений и ошибок того времени. Страдания, которые многим пришлось пережить в ту эпоху, совершенно определенно заслуживают монументальной памяти.

Но никоим образом ответом на беды 1990-х не могут служить памятники архитекторам еще больших бед. Такая реакция уничтожает с огромным трудом формирующиеся моральные ценности, поскольку фактически делает допустимой прославление одной темной эпохи в ответ на недостаточное внимание и признание бед другой. Такой ответ лишь усиливает атмосферу конфликтности и недоверия в российском обществе, затрудняя кооперацию и консолидацию между людьми, столь необходимую для решения важных общественных задач.