В конце 50-х годов прошлого века, когда я начал прислушиваться к новостям из постоянно включенной дома черной тарелки радиоточки, я понял, что «общий рынок» и страны «шестерки» — это плохо для моей страны и, наверное, для меня лично. Лучше, чтобы эта «шестерка» распалась. Как потом выяснил, этого хотела не только моя страна, но и немало других, в том числе эталонно-европейская Британия. В 73-м, правда, она вместе с Ирландией и Данией присоединилась к «шестерке», та стала «девяткой». И пошло поехало.

В 1988 году, когда в горбачевский СССР с визитом прилетели глава Еврокомиссии Жак Делор и премьер-министр Бельгии, действующий председатель Совета ЕС Жан-Люк Деан, немногие знали, кто это такие и почему их так встречают.

Когда я весной 1994-го, прилетев на работу в Брюссель, пришел представляться пресс-секретарю комиссара ЕС по иностранным делам Ханса ван ден Брука, тот был странно взволнован. Оказывается, накануне Ельцин заявил, что Россия вот-вот вступит в ЕС. На самом деле Москва и Брюссель тогда готовили Соглашение о партнерстве и сотрудничестве, которое Ельцин подпишет в июне на саммите на острове Корфу. Оно устанавливало тесные отношения и блестящую перспективу, правда, о членстве в Союзе речи не было.

Отношения поднимались с уровня сотрудничества на уровень партнерства, согласования действий ради достижения общих целей. Провозглашались и общие принципы: защита прав человека, верховенство права, демократия, социально ориентированная рыночная экономика.

В 2003 году к соглашению добавилось стратегическое партнерство через формирование четырех общих пространств (экономического; внутренней безопасности и правосудия; внешней безопасности; науки и образования) и даже составлены «дорожные карты». Они должны были привести к сближению экономик России и ЕС, углублению сотрудничества в борьбе с организованной преступностью, терроризмом, незаконной миграцией, а в перспективе — и к отмене визового режима.

Потом что-то пошло не так. В 2009 году на стокгольмском саммите ЕС–Россия, куда приехал президент Медведев, обсуждался проект «партнерство для модернизации». Как нам объяснили люди из президентской свиты, разногласие было в том, что ЕС предлагал содействовать всесторонней модернизации России: технологической, политической и правовой. Наши хотели только технологическую…

А потом были 2014 год, Крым, Донбасс, малайзийский «Боинг». Евросоюз притормозил российские проекты, заморозил наработанную годами и дорогую дипломатам бюрократическую архитектуру с проведением саммитов два раза в год, постоянным советом партнерства на министерском уровне, секторальными диалогами. Рухнули механизмы, существовавшие на основе старого соглашения о партнерстве и сотрудничестве, прекращены переговоры о новом, забыты четыре общих пространства, прерван диалог о безвизе. Пошла череда санкций…

Подготовка к встрече нового, 2021 года в Европе проходила в напряженности и суматохе не только из-за ковида, но и из-за финального акта Brexit. Опасались, что выход Великобритании из ЕС без соглашения о новом сожительстве может стать катастрофой. Вплоть до того, что британская грузовая фура не сможет проехать по европейским дорогам, если не соотвествует экологическому, трудовому и прочему законодательству ЕС. В последний день старого года была совершена сделка, которая позволила избежать выхода по жесткому сценарию. Больше пришлось отступить Лондону.

Это я к тому, что Россия не член ЕС и не так тесно связана с ним, как Великобритания. И даже не так, как Швейцария или Норвегия, которые никогда не были членами ЕС, хотя исторически вросли в европейскую ткань.

Речь идет не столько о том, может ли Россия прекратить отношения с ЕС, сколько о том, могут ли члены Союза строить с ней самостоятельные отношения. ЕС сегодня — уже не тот рыхлый общий рынок, в который полвека назад вступала Британия, и даже не то еще не Шенгенское пространство, с которым подписывала соглашение ельцинская Россия, а крупнейшая экономическая держава, крепко склеенная единым рынком.

Внутренние границы открыты для свободного перемещения товаров, услуг, рабочей силы и капиталов. Есть единая валюта. Рынок регулируют единые законы, и все страны ЕС, строя торгово-экономические отношения с остальным миром, обязаны их выполнять. И самое главное, выросло поколение, которое не видело иного. Динамичное, мобильное, космополитичное. Ведь ковид когда-нибудь и пройдет.

История отношений показывает, что Москве действительно сначала было легче договариваться с ведущими странами Евросоюза, чем с институтами ЕС. Да и сами эти страны часто предпочитали напрямую с ней обсуждать самые крупные проекты экономического сотрудничества, особенно нефтегазовые. Наглядный пример — «Северный поток — 2», когда Берлину пришлось преодолевать сложности согласованной энергетической политики ЕС.

Жозеп Боррель, парируя в Европарламенте претензиии к строительству СП-2, сказал, что это проект частных фирм с согласия Германии как государства. Евросоюз не может воспрепятствовать, хотя эта труба не вписывается в общую энергетическую политику ЕС. Но эксплуатироваться будет по законам ЕС, а они писаны и для Германии.
В России даже в «больших» СМИ часто путают Евросоюз с Советом Европы, совершенно другой организацией, в которой суд по правам человека и ПАСЕ.

В Совете Европы Россия — полноправный член и обязана выполнять его правила.

Правда, и ЕС создавался не только как экономический, но и как идеологический проект. В последние годы это проявляется все больше. Он старается продвигать заявленные ценности демократии и прав человека, включая их в экономические соглашения с третьими сторонами. Например, в недавнее соглашение о торговле и инвестициях с Китаем. Он осуждает поведение Пекина в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, в Гонконге и включает это в торг.

Боррель на пресс-конференции в Москве напомнил, что последний визит в Россию его предшественницы Федерики Могерини состоялся в апреле 2017 года. Но в перерыве Москву посетили 19 из 27 министров иностранных дел стран — членов ЕС. Чем не свидетельство тому, что и без брюссельской бюрократии европейские страны прекрасно найдут общий язык с Москвой?

Но свои решения эти министры в беседе тет-а-тет с Лавровым не примут. Только вместе в своем кругу на Совете ЕС в Брюсселе. Принимают решения они, а не какие-то безликие «брюссельские бюрократы», как гласит молва. То же и на высшем уровне — не Шарль Мишель, председатель Евросовета, а лидеры всех 27 стран. Консенсусом. Конечно, Москва может работать с каждым и через них влиять на политику ЕС. Но в итоге они все равно поступят так, как договорятся между собой в Брюсселе.

На пресс-конференции с финским коллегой Хаависто министр Лавров смягчил акценты по сравнению со скандальным интервью Соловьеву, уточнив, что сомнения Москвы насчет продуктивности диалога с ЕС не следует понимать как намерение «уйти из Европы». Мол, не надо путать Евросоюз с Европой, в которой «у нас много друзей, много единомышленников».

Кто бы спорил? Только списки друзей и единомышленников у всех разные. «Системный» политический пейзаж ЕС многолик. Из депутатов Европарламента, например, героями телеканала «Россия-1» выступают Тьерри Мариани и Николя Бей из лепеновского «Национального объединения», Йорг Мойтен из «Альтернативы для Германии». То есть кого недавно считали неонацистами и перестали только из уважения к депутатскому мандату. А предметом ненависти — выходец из России, депутат Европарламента от германских «Зеленых» антифашист Сергей Лагодинский. «Изменник» и «предатель», как вырвалось из луженой глотки Ольги Скабеевой.

ЕС в своих последних документах об отношениях с Россией подчеркивает, что его санкции распространяются на тех, кто злостно нарушает международное право и права человека. За Крым и Донбасс, за Навального и репрессии… Даже если таких нарушителей будет в разы больше, то на фоне России это капля в море коррумпированных чиновников, придворных олигархов, жестоких силовиков и неправедных судей, их родственников-бенефициаров, которые лишатся шенгенских виз и европейских активов.

Сведя к минимуму контакты с российской властью, ЕС стремится расширить их с гражданским обществом, с НКО, свободными СМИ, творческой интеллигенцией, студентами. Но натыкается на законы об «иностранных агентах», на то, что слово «иностранец» стало в сегодняшней России ругательным, связи с заграницей — порочащими, шпиономания — всеохватывающей.

Неважная атмосфера для возвращения в Европу.

По следам событий 2014 года ЕС ввел в отношении России три пакета санкций (точнее, ограничительных мер): персональные, секторальные и «крымский пакет». Все они увязаны с требованием выполнения Минского соглашения. В 2018 и 2019 годах их дополнили санкции в связи с обвинениями в применении химоружия в британском Солсбери (дело Скрипалей) и инцидентом в Керченском проливе. Недавно добавились — за предполагаемое отравление боевой химией Алексея Навального: против шести физических лиц и одного НИИ.

Фигурантам персональных санкций, которые исчисляются несколькими десятками, запрещен въезд в ЕС и транзит через него, их активы в ЕС замораживаются, граждане ЕС не вправе предоставлять им какие-либо экономические ресурсы.

Секторальные санкции включают запрет на поставки в Россию и вывоз из страны вооружения и «связанных с ним материалов», «товаров и технологий двойного назначения», на предоставление инновационных технологий для нефтедобывающей промышленности. В частности, был введен запрет на долговое финансирование учреждениями ЕС трех топливно-энергетических компаний («Роснефть», «Транснефть», «Газпромнефть») и трех оборонных концернов («Уралвагонзавод», «Оборонпром» и Объединенная авиастроительная корпорация), включая ограничения на торг их облигациями. Поставки технологий двойного назначения запрещены девяти российским оборонным концернам (АО «Сириус», «Станкоинструмент», «Химкомпозит», «Калашников», Тульский оружейный завод, «Технологии машиностроения», «Высокоточные комплексы», «Алмаз-Антей» и НПО «Базальт»).

Ограничено предоставление займов и инвестиционных услуг пяти российским банкам — Сбербанку, ВТБ, Газпромбанку, ВЭБ и Россельхозбанку. Также сотрудничество с РФ в сфере услуг по глубоководной разработке месторождений и добыче нефти.

Для отмены регулярно продлеваемых санкций достаточно, чтобы хотя бы одно государство — член ЕС проголосовало за отмену. До сих пор такого не произошло, потому что в целом ЕС считает, что причины, по которым рестрикции введены, не исчезли.

Боррель после визита в Москву не исключил, что после ареста Навального, подавления протестов в российских городах и высылки трех европейских дипломатов могут последовать новые рестрикции в отношении России. Брюссель может применить появившийся у него в декабре новый юридический механизм глобальной защиты прав человека. Он позволяет наказывать за серьезные нарушения прав человека, где бы они ни произошли и кто бы их ни совершил. Фигурантами могут быть как физические, так и юридические лица. Формы наказания те же, что описаны выше.

Эксперты и журналисты в Брюсселе перебирают варианты новых санкций, решение о которых предстоит принять министрам иностранных дел 22 февраля. Они требует консенсуса, в то время как в странах Союза на этот счет значительное разномыслие. Варианты — от персональных санкций полицейским и судебным начальникам до остановки строительства «Северного потока — 2», ограничения доступа иностранных инвесторов к владению суверенным долгом России и даже отключения России от платежной системы SWIFT.

Но тема предстоящего 22 февраля Совета министров иностранных дел ЕС шире, чем санкции. Как и встречи глав государств и правительств 25–26 марта, которая начала готовиться задолго до «дела Навального». Это начало размышления о будущей стратегии отношений ЕС с Россией, о ее месте в системе глобальных координат объединенной Европы.