Мне почему-то кажется, что наше общество этими двумя энергично конфликтующими между собой «лагерями» не ограничивается. Есть еще и другие граждане — те, кому принудительное снижение дискурса до политического примитивизма представляется если не оскорбительным, то как минимум недостойным внимания. История с «приложением для доносов» — прекрасная тому иллюстрация.

На мой взгляд, рассматривать мобильное приложение «РКН» (ранний доступ) — так оно официально называется в магазине Google Store — в контексте политического противостояния совершенно неправомерно, потому что, во-первых, такой подход не учитывает исторических обстоятельств, а, во-вторых, искусственно вырывает феномен доносительства из универсального мирового контекста.

Что, разумеется, является ерундой, хотя бы потому, что русский язык — это, кажется, последний язык в западной цивилизации, в котором понятие «доносчик», «стукач», «информатор» до сих пор не обрели позитивных коннотаций.

На чисто лингвистическом уровне реабилитация «доноса» в англоязычном мире состоялась еще в начале 70-х годов прошлого века. Слова _informer _ (доносчик, информатор) и _snitch _ («стукач») были освобождены от негатива с подачи американского гражданского активиста Ральфа Нейдера, который ввел в широкий обиход термин _whistleblower _ (дословно: подающий сигнал тревоги с помощью свистка).

В середине 90-х я впервые очутился в Америке и на радостях накатал более 20 тысяч миль по дорогам страны от океана до океана. Знаете, что меня потрясло в культурологическом плане больше всего? Обилие плакатов, понатыканных вдоль хайвеев, которые призывали граждан проявлять «гражданский героизм» (!) и незамедлительно уведомлять компетентные органы обо всех правонарушения (обгоны в неположенном месте, нарушения скоростного режима, частое изменение рядности и т.п.) по такому-то телефону.

Эти плакаты меня потрясли, потому что в моей цивилизации (сначала советской, затем постсоветской) непреложный закон достойного поведения на дороге требовал (и требует поныне) предупреждать водителей встречной полосы кратким включением дальнего света об ожидающей его впереди полицейской засаде, а не стучать на нарушителей ПДД в ближайший полицейский участок.

Я не предлагаю сейчас обсуждать этичность или неэтичность гражданского дудения в свисток либо, напротив, солидарности общества против государственной власти. Я просто хочу донести до читателей, что попытка представить российское стукачество в виде уникального феномена — это, мягко говоря, передергивание фактов.

Задача моей реплики сегодня: вывести разговор о мобильном приложении «РКН» из насмешливого мема и примитива политического дискурса и поместить его в единственно адекватный контекст — социологии и культурологии. Паровозом к анализу пойдет неожиданная связь, которая обнаруживается между «приложением для доносов» и текстом, больше всего сегодня возбуждающим общественное мнение отечества — манифестом режиссера Константина Богомолова.

Мы начнем с того, что заглянем, как и полагается при объективном анализе, в первоисточник: то самое коммюнике Министерства связи и массовых коммуникаций РФ. Вот его квинтэссенция:

• цель приложения «РКН» — повысить оперативность удаления из Сети запрещенной информации;
• пользователи смогут подавать жалобу на зловредный контент, отслеживать этапы ее рассмотрения и проверить, ограничен ли доступ к интернет-ресурсам;
• к противоправному контенту, распространение которого в Сети законодательно запрещено, относятся материалы, имеющие отношение к детской порнографии, пропаганде суицидов, наркотических средств и т.д. Они включаются в Единый реестр запрещенных сайтов;
• приложение дополняет канал обратной связи , по которому с ноября 2012 года получено более 2,7 млн сообщений об информации в интернете, нарушающей российское законодательство.

За восемь с небольшим лет с начала действия профильного закона в ведомство поступило и рассмотрено более 315 тыс. сообщений о детской порнографии, почти 643 тыс. — о незаконном обороте наркотиков, 211,5 тыс. — о призывах к самоубийству, около 1,5 млн — о нелегальных азартных играх.

Жирным шрифтом я выделил главное, на мой взгляд, положение IT-инициативы Роскомнадзора:

Лично у меня нет оснований сомневаться в точности приведенных цифр о количестве поступивших жалоб за период с 2012 года. 2,7 млн раз граждане просили Роскомнадзор убрать из Сети содержание, нарушающее, на их взгляд, законодательство.

Читатель, надеюсь, понимает, что собственными силами штат РКН (да и целиком Министерство связи и массовых коммуникаций РФ) за 100 лет не смогло бы инициировать такое число ламентаций. Перед нами, несомненно, инициатива снизу, и уже по этой одной причине нелепо упрекать РКН в создании интерфейса для оперативной подачи и отслеживания жалоб по алгоритмам, опробованным в сервисе «Госуслуги». Вы просили — мы вам дали.

Я понимаю, откуда у либеральной общественности возникло желание ограничить обсуждение IT-инициативы РКН политическим дискурсом. Все прекрасно знают, что «детская порнография, пропаганда суицидов и наркотических средств» — это лишь стыдливый фасад черного списка Роскомнадзора. Запрещены бесчисленные народные библиотеки (вроде «Либрусека), энциклопедии («Луркморье»), торрент-трекеры («Рутрекер»), социальные сети (LinkedIn), подавляющее большинство сайтов, представляющих взгляды реальной политической оппозиции Кремлю.

В силу сказанного обсуждать мобильное приложение «РКН» в политическом контексте банально бессмысленно.

Посему не вижу смысла обсуждать очевидное.

Гораздо продуктивнее и интереснее обсуждать IT-инициативу Роскомнадзора в контексте, как я уже сказал, социологическом и культурологическом. А именно: откуда вообще взялась идея необходимости защищать какие-то ценности в интернете? Причем речь идет о ценностях не только абстрактной власти, но и значительной части населения (2,7 млн жалоб!).

Вот тут-то мы и переходим органичным образом к манифесту Константина Богомолова. Сразу скажу для исключения разнотолков: мне позиция режиссера близка и понятна. Как минимум в аспекте новой идеологической инквизиции западной цивилизации, которую Богомолов называет «этическим рейхом».

Эту инквизицию я чуть ли не под микроскопом изучаю уже более 25 лет (начиная с пятичасовой танковой атаки на резиденцию секты «Ветви Давидовой», которую дядя Сэм устроил в Уэйко в 1993 году под видом «защиты интересов детей»), поэтому разговоры о том, что Богомолов якобы что-то не знает или не понимает в западных реалиях, воспринимаю не иначе, как риторическую уловку.

При этом отчетливо вижу, где Богомолов то ли сам себя обманывает, то ли сознательно деформирует тему. Речь о попытке представить оборону идей («этический рейх») как некий эксклюзив Европы 2.0. **** В реальности никакого эксклюзива нет в помине, потому что перед нами кричаще универсальная тенденция, которая проявляется сегодня практически во всех частях света: и в США, и в ЕС, и в России, и в Китае, и в Индии, и в Латинской Америке.

Да что там Индия и Китай! Даже внутри Евросоюза нет единообразия «ценностей».

Не только в Польше, но и в Венгрии, даже шире — в Восточной Европе ценности во многом отличаются от ценностей Западной Европы. Особенно в плане мультикультурализма, традиционной семьи и религиозной терпимости.

Короче говоря, подавляющее большинство стран и народов во втором десятилетии XXI века встало в позу агрессивной защиты (переходящей в нападение) собственных «ценностей».

Именно эту универсальность тенденции по каким-то соображениям игнорирует режиссер Богомолов. Мобильное приложение «РКН», которое мы сейчас препарируем, выступает просто идеальной иллюстрацией моей гипотезы. РФ пытается оборонять собственные «ценности» (как они понимаются властью и большинством населения) ничуть не меньше, чем США и члены Евросоюза.

Показательно, что оборона ценностей не имеет ни малейшего отношения к удушению свободомыслия. Стоит расширить социологические рамки анализа IT-инициативы Роскомнадзора до культурологии, как тут же обнаружится, что экосистема «народных жалоб и черных списков» является проявлением мифологического ритуала, а не объективной реальности.

Звучит, знаю, страшно, но смысл прозрачен: черные списки и запреты — это на самом деле не всерьез, а, конечно же, понарошку. Это символические знаки, отдаленно напоминающие то, что делает песик, когда гуляет по парку и метит территорию, которую мнит своей.

Ритуальность и мифологизм запретов во имя защиты ценностей не нужно даже доказывать: достаточно установить на компьютер VPN, прокси или просто открыть «запрещенный» сайт в браузере Opera, Tor или Puffin. И — о чудо! — оказывается, никакого запрета нет, все сайты замечательным образом открываются и просматриваются.

Что же тогда защищает РКН? На что жалуются граждане?

Все, кому очень хочется посмотреть, почитать, скачать запрещенное содержание, легко преодолевает символическое «нельзя».

Соответственно, перед нами знаковый жест, а не упразднение свободомыслия. Государственное тело защищает ценности, которые разделяет большинство населения. Меньшинство и вообще всякий желающий защиту преодолевает играючи.

В завершении хочу еще раз вернуться к тому, что я сказал об универсальности оборонного сознания и агрессивной защиты ценностей, которые стали знамением нашего времени. По ощущениям, этот феномен определенно и тесно связан с событиями 11 сентября 2001 года и наступлением нового мирового порядка, который проявил себя в черед беспрецедентных репрессивных законов, уничтоживших завоевания гражданских свобод не только в США, но и в Западной Европе, и в России.

Что происходит с миром? Что за тектонические сдвиги заставляют нации и правительства становиться в боевую стойку? Как с этим вектором связано единое информационное пространство интернета и гиперинформированность общества?

Вот это было бы интересно исследовать. Но, увы: общественное мнение предпочитает хохмить на тему «приложений для доносов» и отмахиваться мемами вроде «ОК, бумер!».