«Я еду в Сахарово — и моя ладонь, которая теребит коробочку с помолвочным кольцом, уже вспотела»

Слава Тихонов,
корреспондент,
32 года

(девушка Славы была приговорена к 10 суткам ареста по обвинению в участии в несогласованном массовом мероприятии 31 января в Москве)

Яна — потрясающая.

Ей уже далеко не девять (и вроде бы даже не семнадцать), но она с восторгом ребенка смотрит любые мультики, особенно красочные.

Словно гостья с другой планеты, каждый раз, как в первый, она восхищается земными закатами и рассветами, пытаясь поймать солнечные лучи кончиками пальцев.

Под любимую музыку и на концертах любимых групп полностью отдает себя богу танцев, ничего не прося взамен.

Провожает тебя на работу глазами грустного щенка, а встречает, прыгая в коридоре, как та счастливая альпака.

Обожает путешествовать и всегда отправляет себе и друзьям открытки из мест, где удалось побывать.

Королева мыльных пузырей, радуги, конфетти и глиттера.

Даже 31 января гулять в центр Москвы Яна шла в блестках на лице.

Тем страннее было видеть ее сидящей в автозаке, тем страшнее представлять ее на фоне железных дверей и серых стен в Сахарово.

Меня задержали задолго до митинга, на пустой Сухаревской площади выходящим из «Макдоналдса» с бумажным пакетом с едой в руках.

Яна побежала за мной, буквально напросившись в автозак.

Позже в ОВД на Вернадского нас разлучат, меня отпустят, найдя при обыске пресс-карту, а Яне в Никулинском суде дадут десять суток ареста за то, что «находилась в толпе граждан (около 500 человек), скандировала лозунги политического содержания, <…> полностью перекрывая собою пешеходные тротуары и проезжую часть».

В первые сутки, когда с Яной не было связи, я не мог найти себе места. Беспомощность и отчаяние компенсировались только осознанием того, что на свободе от меня будет больше пользы, чем с ней рядом. Есть кому сообщить родным, друзьям, на работу. Да и просто накормить кошку.

Начались звонки в ОВД-Инфо, правозащитникам ФБК* и знакомым юристам; передачки с едой и одеждой, рукописные записки и даже на коленках сверстанная и напечатанная газета «Вестник с Воли», которая волею полиции до адресата так и не дошла.

Позже, когда с Яной появится связь, она убедит меня, что волноваться за нее не стоит и вообще она воспринимает свой арест как своеобразный ретрит, о котором давно мечтала.

Сейчас она завела новых подруг среди сокамерниц, они там гадают, медитируют, плетут друг другу косички и дерутся подушками в коротких маечках (наверное).

Эта история научила меня двум вещам.

Говорят, это самая частая причина задержания девушек на митингах.

Своим отчаянным жестом вы свою любовь не докажете, а на свободе от вас будет точно больше пользы, чем от сидящей в соседней камере.

А иначе вы переживаете за него, он за вас, родные и близкие не знают, где вы, кошка доедает лук из тазика.

И касается это не только девушек.

Ну а второе: Яна научила меня бесстрашию. В суде она сказала адвокату: «Я рада, что задержали именно меня, ведь по-любому кого-то бы арестовали, а я к этому готова и не буду унывать».

Сейчас я еду в Сахарово встречать ее из спецприемника.

Моя ладонь, которая теребит коробочку с помолвочным кольцом, уже вспотела и нервно дрожит, а значит, у меня еще есть чему у нее поучиться.

Хорошо, что у меня на это будет целая жизнь.

«Осталось подождать всего семь тысяч двести минут»

София Денисова,
писательница, драматург
23 года

(парень Софии арестован на 14 суток по обвинению в участии в несогласованном массовом мероприятии 31 января в Москве)

Раньше между нами было 7506 км и экран телефона, а сейчас между нами 150 км, стекло с перфорацией и колючая проволока.

Я очень скучаю. Я очень скучаю. Я очень скучаю.

Стефана забрали ночью 2 февраля, последнее сообщение я получила от него в 00:56: «Мы все еще в автозаке».

После этого я потеряла его на десять часов. Спать в ту ночь не представлялось возможным, я просто звонила по всем горячим линиям и в ОВД. Меня посылали и говорили, что такого человека не существует.

Хуже всего страх — он парализует, стягивает своими липкими щупальцами и заставляет паниковать. В голову лезли страшные сцены избиений и беззакония, которые подпитывались тем, что из того самого ОВД начали приходить сообщения о пытках. Я отключалась минут на десять, и мне снилось, что Стефан открывает дверь, ложится со мной на кровать и гладит по голове. Просыпаясь, я плакала.

Где-то в 12 утра очередной звонок и без того зашивающимся людям из ОВД-Инфо увенчался успехом, Стефана обнаружили в суде.

Я рванула туда в надежде отдать передачку.

Сперва охранники и полиция грубовато сказали мне, что никакие передачки они относить не собираются, тут мне не зона отдыха. Но уходить я отказалась и так и стояла, мозоля им глаза, около часа. Я подумала, что не сдвинусь с места, пока суд не закроется. Им меня не выгнать! А потом неожиданно накатила вся усталость, отчаяние и бессилие. Из глаз начали снова течь слезы. Охранник все это время смотрел на меня в упор, затем произнес что-то вроде: «Хрен с тобой, пошли, сама передашь ему».

Радость сразу придала сил, я подумала: «Вау, я увижу его хотя бы на пару минут».

Мы поднимались на лифте, охранник теперь рассматривал свои ботинки.

Двери раздвинулись, и в коридоре я увидела Стефана, растерянного и удивленного.

Мы обнялись и поцеловались. Охранник сделал невразумительный жест рукой и ушел.

В суде мы со Стефаном просидели еще 12 часов. Было страшно, непонятно, некомфортно. Бесконечные часы ожидания. Я превратилась в один маленький сгусток нервов. Но мы верили, что все обойдется, раз уж меня каким-то чудом пустили и оставили с ним на весь день — это, должно быть, хороший знак. Где-то в час ночи судья вынес приговор: четырнадцать суток ареста.

Я очень скучаю. Я очень скучаю. Я очень скучаю.

Мы со Стефаном вместе уже два с половиной года, из которых год провели в отношениях на расстоянии. Я умею ждать. Но одно дело знать, что он в другой стране, в безопасности, в окружении близких людей. И другое дело, когда он сидит в спецприемнике без связи, в окружении полиции, лишенный свободы.

После суда он успел отдать мне колечко, которое сделал накануне митингов, теперь я ношу его каждый день.

Первые два дня невозможность хоть как-то изменить ситуацию выкачивала все силы, оставляя только злость и грусть. Но потом мы с друзьями придумали самодельный фонд, скинулись, собрали немного денег среди знакомых и начали ездить по спецприемникам с большим запасом горячего чая, бутербродами, пледами, грелками, раздавая все это тем, кто замерз в очереди на передачки. Это занятие помогало нам, придавало сил и давало возможность сделать хоть что-то.

Стефан выйдет на свободу 16 февраля. Я его очень люблю. Осталось подождать всего семь тысяч двести минут.

«Это катастрофа. Возможно, лучшая катастрофа в моей жизни»

Тивур Шагинуров,
художник, активист, в 2011-м спускался в костюме ангела и противогазе со здания Министерства образования РФ в знак протеста против милитаристских и клерикальных тенденций в образовании,
37 лет

Мои ангелы. Сидят на моих плечах и переругиваются через голову.

— Да ты че, мужик, че ты творишь, пропадёшь ни за грош! Дурной, ты че…

— Да ладно, расслабься, чувак, все нормально.

А я че? Я ниче. Ничего я не творю. Я просто смотрю в ее серые глаза и смеюсь…

— А чего это ты смеешься? — спрашивает она.

А я ничего не смеюсь. Я просто радуюсь. Я радуюсь потому, что умру. Да, вот так вот. Потому, что был бы я вечным, как мой Бог, разве я мог бы влюбляться в людей, мимолетных как вспышка спички. А вот была бы она вечной как Вселенная, она была бы непостижима для меня. Впрочем, она такая и есть. Поэтому я как дурак смотрю в ее серые глаза и смеюсь. И так каждый раз.

Флаги, лозунги, менты, митинги… Мы, контуженные любовью к Родине и небезразличные к ее судьбам, редко видимся в других обстоятельствах. Тут и смеяться нечему. Это вам нечему. А я бежал, не касаясь мостовой подметками, перепрыгивая через лужи, дома, шлагбаумы, полицейские заграждения и автомобили депутатов. Я запыхался, поэтому я просто смотрю в ее серые глаза и смеюсь.

Я обязательно ей скажу, обязательно ей скажу…

— Дурак, не надо… ты забыл, как тебя бросали, предавали, забывали, делали больно миллионами разных способов?

Конечно, помню: и бросали, и предавали, и делали больно миллионами разных способов. Я и сам предавал, бросал и делал больно миллионами разных способов.

— Ну ты просто прикинь, лапоть, кто она и кто ты!

— Да ну скажи же! Это же просто сказать. Ты ж не в мужья ей навязываешься. Просто скажи…

— Мужик, это катастрофа, это цунами, братан…

— Чува-а-а-ак, расслабься, возможно, это лучшее, что может быть в жизни.

Да, я влюбился. Придется это признать. Это катастрофа. Возможно, лучшая катастрофа в моей жизни.

— Почему ты так сутулишься? — спрашивает она, и все мои слова тут же разлетаются, как бусы с разорванной нитки. А как не сутулиться, когда у меня на плечах сидят ангелы и переругиваются мне через голову: скажи, не скажи… У меня такой бедлам в голове, и поэтому я просто смотрю в ее серые глаза и смеюсь. Я всегда смеюсь, когда смотрю в ее серые глаза. Я смеюсь, когда думаю о ней. У меня всегда все получается, когда я о ней думаю.

И я весь вечер буду смеяться и ворочаться у себя в постели — и не засну, пока первые утренние прохожие не застучат каблуками под окном. И ангелы слезут с моих плеч и усядутся на подоконнике.

— Да скажет, конечно.

— На пиво мажем, что нет?

— Да че я, дурак, что ли?

Скажу, конечно. Сегодня же скажу. Но не так прям, а так: знаешь, скажу, у меня все получается, когда я о тебе думаю. Поэтому ты будь, пожалуйста, счастлива, и пусть у тебя тоже все получается.

— У нее, кстати, голубые глаза, Ромео хренов.

«Собранный в прогулочных двориках Матросской Тишины гербарий превратится в перелетных птиц»

Леша Миняйло,
волонтер ОВД-Инфо, экс-фигурант «московского дела»
36 лет

Я не знаю, что такое любовь. Я знаю, что распустившиеся васильки в зимней Москве можно достать только по адресу ул. Фрэнка Заппы, 0, и больше нигде, зато летние фиолетовые цветут аж до заморозков и красиво покрываются инеем.

фольга к утру превратится в тыкву, но сами кольца останутся навсегда. Что деревьев гинкго в Москве всего около пяти, два из них возле павильона «Лесная промышленность», и в середине июня на закате есть ровно 17 минут, когда солнце светит сквозь их листья, пока не скроется за «Химической промышленностью». Я точно знаю, что добро имеет обратную силу, а значит, любое зло в прошлом может быть преображено будущим. Что боязнь высоты пасует перед восходом на вершине заброшенного небоскреба, и его звенящая нота отразится в рассветных колоколах Иерусалима много лет спустя, а собранный в прогулочных двориках Матросской Тишины гербарий превратится в перелетных птиц. И что всего один добрый поступок может изменить всю жизнь.

«Он как-то всегда был со мной и сильно мешал своим вечным присутствием другим моим мужчинам»

Ольга Романова,
правозащитница, журналистка, общественный деятель, основательница фонда «Русь Сидящая»,
54 года

Девочки в допубертатном возрасте всегда влюбляются в актеров. Или в рок-звезд, но в моем детстве никаких рок-звезд не было.

А актеры были, и их фотокарточки на плотном картоне продавали в киосках «Союзпечати». Но, конечно, продавались не те, кого девочки хотели. Девочки искали «своих» в журналах, вырезали и сами наклеивали в специальные тетрадки про кумира, и туда же записывались рецептики и стишки.

Алая роза упала на грудь, Милый Боярский, меня не забудь.

Да, Боярский лидировал в нашем классе по числу разбитых сердец. На втором месте был актер Игорь Костолевский. Еще одна девочка любила солиста ВИА «Пламя», блондинистого такого.

Я смотрела на всю эту любовную вакханалию с прищуром этнографа. Я никогда никого не полюблю. Ну, может, когда стану совсем взрослой, лет в 16, и это будет любовь на всю жизнь.

Дело было так. Родители мои прятали от меня всякое запрещенное. Это были странные книжки: репринты или какая-то третья-четвертая копия, иногда в папках, но часто в клеенчатом или картонном переплете. Что-то про Сталина, что-то переводное, Булгаков, стихи Высоцкого. У Булгакова мне понравилась одна вещь про собачку, которую доктор превратил в человека, а потом обратно. Это все, что я тогда про это поняла. «Роковые яйца» мне больше понравились. Хотя я думала, что будет про секс, но про змей даже лучше.

Коллекция родительская пополнялась, они не знали, что я знаю, где что лежит. Однажды я поняла, что пополнение прибыло, вернулась из школы и, пока все на работе, залезла в шкаф.

Среди новых каких-то самодельных журналов я обнаружила две фотографии.

И все. Я влюбилась в него. Уж тем более потому, что он явно был в СССР запрещен.

На одной фотографии он был с сигаретой, и я тут же решила, что тоже буду курить. А на другой он был с президентом Картером, его-то я знала.

Подписано не было, кто это.

Я стала читать и смотреть все, что было связано с изменниками, предателями и литературными власовцами. Я искала его. Быстро обнаружила Солженицына. Синявского и Даниэля. Заодно выяснила про Пастернака и обнаружила у родителей «Доктора Живаго». Тоже очень интересный мужчина, но не он.

Все это длилось довольно много лет. Однажды я увидела актера Трентиньяна и уж было смутилась — неужели он? Но нет, просто похож очень. Мой глубже, интересней.

Только в перестройку — а мне уж было лет 20 — я узнала, что это был Владимир Буковский. Конечно, стала все читать. Любовь обрела имя, характер, судьбу. Недостижимую, мы никогда не встретимся, но он как-то всегда был со мной и, как я сейчас понимаю, сильно мешал своим вечным присутствием другим моим мужчинам.

В общем, лет через 40 после того, как я нашла его фотографии, я поехала к нему в Кембридж. Нам уже было о чем поговорить.

И мы говорили. Выпивали. Курил он столько, что я, кажется, стала с тех пор курить меньше.

Я ему рассказала эту историю про фотографии. И увидела, что он правда польщен. Да и мне было хорошо от того, что выбрала в свое время правильного мужчину.

Он много и тяжело болел, мои лондонские подруги помогали ему с врачами, консультациями, перелетами. Мне не хотелось к нему приезжать, мне показалось, что он тоже хочет, чтобы я запомнила его другим, но я ему звонила довольно часто. Сейчас полезла в телефон, проверила, остался ли у меня его номер. Да, остался.

Я думаю, что мне страшно повезло с моей первой любовью.

И понятно, отчего ж меня так всю мою жизнь тянет к хулиганам. Именно ему было посвящено самое известное, наверное, четверостишье авторства Вадима Делоне:

Обменяли хулигана На Луиса Корвалана. Где б найти такую ***, Чтоб на Брежнева сменять?

«Париж — серая роза»

Виктор Файнберг,
участник демонстрации на Красной площади 1968 года против ввода советских войск в Чехословакию «За нашу и вашу свободу!», диссидент, правозащитник, бывший политзаключенный, борец с карательной психиатрией,
89 лет

С Франсуазой мы познакомились в феврале 1976-го. Это было вечером, в Париже, на берегу Сены в микромире Виктора Гюго (собор Парижской Богоматери), Аполлинера («Сена течет под мостом Мирабо»), Шекспира (одноименный магазин английской книги). Мы посмотрели друг на друга… и вдруг сказали «хором»: «Париж — серая роза».

Мы шли по набережной-летописи, где дворцы, башни, мосты выступали как вехи богатой и трагичной истории Франции. Мы говорили обо всем. И тогда каждый из нас почувствовал зарождение чувства, настолько глубокого и естественного, что оно выдержало испытания почти полувековой и далеко не всегда доброй эпохи.

(14 января 2021 года, спустя 45 лет после знакомства, Виктор и Франсуаза поженились.)

* ФБК (Фонд борьбы с коррупцией Алексея Навального) включен Минюстом в список организаций, выполняющих функцию иноагента