Коллективные обращения или петиции к сильным мира сего — жанр неблагодарный. Они не приносят ни славы, ни денег, ни даже внимания литературных критиков. И все-таки в нашем Отечестве жанр этот не умирает.

Иногда за подобные инициативы приходилось платить. Попытка петербургских рабочих в 1905 году подать петицию императору обернулась расстрелом участников петиционного шествия. Похожая история повторилась в 1962 году в Новочеркасске — и тоже с кровью на улицах и приговорами к смертной казни. В сталинские времена коллективных петиций в защиту своих прав или несправедливо преследуемых не было — за одно такое намерение можно было попасть в ГУЛАГ лет на двадцать. Но чуть потеплело, и самые смелые вновь начинали собирать подписи под коллективными обращениями.

Тогда это было опасно.

Когда в 1964 году по обвинению в тунеядстве в Ленинграде судили поэта Иосифа Бродского, в его защиту писали письма десятки людей. Двумя годами позже в Москве по обвинению в антисоветской деятельности судили писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля — тогда в их защиту в нашей стране открыто выступали уже сотни людей.

Коллективные обращения с протестами против государственного произвола и судебных приговоров, в защиту арестованных и политических заключенных стали инструментом в руках совестливой части советского общества, не желающей молча мириться с коммунистической властью и творимым ею насилием. Других инструментов почти и не было.

Сначала писали в органы власти, руководителям государства, прокурорским и судейским чиновникам. Скоро убедились в бесполезности этих усилий. Начали писать главам зарубежных компартий, западной интеллектуальной элите из числа «друзей СССР». Эффект был ничтожным. Стали писать руководителям западных государств и в международные организации — ООН, Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе, Всемирную психиатрическую ассоциацию, другие международные институции. Эффект постепенно нарастал, но сломать таким образом жесткую тоталитарную систему не удавалось.

Все, решившиеся поставить свою подпись под документом, который впоследствии мог бы фигурировать на суде в качестве доказательства антисоветской деятельности, прекрасно понимали, что своим смелым жестом они не перебьют хребет тоталитарному режиму. Но каждая из этих подписей свидетельствовала о том, что коммунистическая власть не пользуется единодушной поддержкой народа.

И когда в начале 90-х карательный ресурс иссяк и угроза репрессий исчезла, коммунистический режим, а затем и советская власть рухнули в одночасье и никто об этом не пожалел, кроме оставшихся без работы партийных функционеров и советских работников.

Сегодня жанр коллективных обращений вновь возвращается в общественную жизнь. Инструментов легальной политической борьбы все меньше; политических репрессий, неправедных судебных приговоров и полицейского произвола все больше. С грустью видим мы реставрацию советских тоталитарных порядков. Благополучно издохла коммунистическая идеология и у нынешней российской власти теперь новые идеологические декорации. Но это ничуть не мешает ей так же, как и в советские времена, преследовать тех, кто претендует на свободу слова и манифестаций, на открытую оппозиционную деятельность и участие в управлении государством; тех, кто остается верен своему религиозному выбору или просто не желает участвовать в государственной лжи и пропагандистских акциях.

Число их непрерывно растет, приговоры крепчают, а списки новых жертв политических репрессий уже лежат на столах оперативников полиции и ФСБ. Возврат к государственному политическому террору особенно хорошо виден тем, кто однажды уже прошел этой дорогой — от открытых писем и мирных протестов до мрака тюремных спецпсихбольниц и безнадежности мерзлых уральских зон.

• Александр Подрабинек