Политическая ситуация, сложившаяся в России после январских митингов и получения Навальным реального тюремного срока, выглядит очень напряженной. Путин и Навальный, которые сейчас (судя, по крайней мере, по числу запросов в интернете) являются самыми известными в стране политиками, намерены бороться до конца: первый наращивает репрессии против всех, кто кажется нелояльным; последний расстался со свободой ради иллюзорной будущей победы. «Генеральное сражение», которого три недели тому назад никто не ждал, серьезно изменило политический пейзаж, нанеся огромный ущерб престижу власти и разрушив любую несистемную, но и не «навальнистскую» оппозицию.

Российским обществом начала 2021 года управляют два главных чувства.

Первое из них — опаска. Двадцать путинских лет сформировали сильный запрос на перемены; коррупция, фаворитизм и местничество раздражают людей. В то же время становится понятно, что смена власти, если она состоится, может случиться только через майдан и насилие. Россияне вряд ли считают нынешние власти подчиняющимися даже ими самими сочиненным законам, но революционные перемены их также страшат. Стабильность как лозунг давно дискредитирована, но стабильность как устойчивость повседневной жизни ценности не потеряла. Поэтому основная часть общества колеблется, тогда как радикалы на обоих флангах поднимают градус риторики в надежде на завоевание публики.

Наиболее вероятным итогом станет отчуждение людей от обоих соперничающих лагерей и еще бóльшая апатия, вызванная ощущением полного отсутствия представительства. Когда голосовать за власть стыдно, а за радикальную оппозицию страшно, общество чувствует себя обманутым и брошенным.

Есть и другое сильное ощущение — разочарование. Последние двадцать лет поровну разделены на время уверенного роста, повышения уровня жизни, все большей личной и информационной открытости и на период стагнации, падающих доходов, пропагандистского беспредела и противопоставления страны остальному миру. Этот новый тренд уже видится практически неизменным, что убеждает: власть обманывает, обещая рост и развитие. При этом застой усугубляется постоянным ростом давления со стороны властей — налогового, правового, информационного. Аппетиты государства повышаются, число запретов и ограничений увеличивается, предлагаемые «для широкого потребления» идеологемы становятся все примитивнее. Сохранение прежних стандартов потребления и прежних паттернов поведения требует все бóльших усилий, но и они не всегда гарантируют успех.

Российская система утратила фундаментальную привлекательность в глазах значительной доли населения, и надежды на ее восстановление тают. Аргументами в пользу сохранения статус-кво остаются лишь «дружеская дубинка» омоновца и недоверие к тем, кто «расшатывает лодку». Вряд ли стоит надеяться, что их хватит надолго.

Если система не хочет подвергнуться запредельным перегрузкам, ей стоит признать, что ее нынешний курс давно отклонился от «центра» в сторону охранительского экстремизма, и задуматься о формировании/допущении на политическую арену новых сил. Как говорили в свое время Маркс и Энгельс, порой случается так, что очередной исторический акт классовой борьбы заканчивается взаимной гибелью борющихся классов, — и в нашем случае этот вариант не выглядит худшим. Он вполне допускает сохранение президента Путина в качестве легитимного лидера страны — тем более что новая Конституция позволяет ему править практически бесконечно, но при этом требует немедленного отказа от противопоставляющей одну часть общества другой тупой пропаганды и конфронтационной внешней политики, которые сегодня ведут Россию в тупик.

Не стоит считать, что положение власти незыблемо: с исторической точки зрения недавние события похожи на случившийся ровно сто лет назад Кронштадтский мятеж на фоне полного разгрома противника в Гражданской войне. Тогда Ленин счел его достаточным «звоночком» для перехода к нэпу, и нечто подобное стоило бы повторить и сейчас. Поворот на более устойчивый путь развития не должен предполагать обещаемых радикалами передела собственности, сведения счетов, гонений и люстраций; он должен иметь целью существенное обновление управленческих элит и возвращение от государства-собственности к государству-функции. Эта трансформация выглядит очень своевременной, так как для формирования в России более или менее правового государства, повышения качества управления и превращения нынешних олигархических конгломератов в нечто независимое от власти потребуются годы, что и могло бы стать содержанием того времени, что Путин гарантировал для себя голосованием 1 июля. Перемены нужны потому, что

Поэтому мне кажется, что оптимальным вариантом движения вперед было бы экстренное — и глубокое — переформатирование политической системы. Я имею в виду не комичные попытки учредить электоральные симулякры вроде новых российских партий, а реальную программу ускоренного формирования «нового центра». Хочу напомнить, что именно это было сделано Путиным двадцать лет назад, когда стремительным созданием блока «Единство», состоявшего из никому не ведомых организаций (кто-то сейчас помнит, что представляли собой Российская христианско-демократическая и Народно-патриотическая партии, движения «Моя семья», «Поколение свободы» и «В поддержку избирателей», а также ряд еще более экзотических образований?), власти отодвинули на периферию как либеральные правые партии, так и «крепких хозяйственников» и создали силу, вокруг которой произошла консолидация тех, кто с тех пор управляет Россией. Главными идеями для такого нового центра могли бы стать большая свобода предпринимательства, повышение эффективности госуправления, наращивание эффективной социальной поддержки незащищенных слоев населения и развитие элементов реального федерализма (не буду вдаваться в детали, но недавно появившаяся экономическая «программа академиков» при сравнении с радикальными идеями оппозиции заставляет и тут жалеть об отсутствии «центра»).

Для сохранения стабильности системы необходимо поддержание определенного баланса, который в начале 2000-х годов был быстро утрачен. Так, например, на ближайших выборах в Государственную думу новые центристские силы могли бы добиться довольно ограниченного успеха, сформировав фракцию в 20–25% от числа депутатов, что может изменить имидж парламента и вернуть ему статус «места для дискуссий».

При этом объединившиеся в новой группе профессиональные управленцы либерального толка (я в данном случае имею в виду не уличных манифестантов, а экономистов и менеджеров, понимающих современную экономику и готовых к вызовам наступающего десятилетия [а их будет много — от технологического отставания России до перспектив декарбонизации мировой экономики]) сформировали бы новое правительство, работающее над «перезапуском» экономического роста. Контроль президента за силовым блоком и внешней политикой обеспечит устойчивость властной конструкции, но за период до 2024 года ослабление регулятивного диктата над экономикой, более гибкая кредитно-финансовая политика, улучшение инвестиционного климата, снижение налогов при умеренном наращивании госдолга и многие другие меры могут обеспечить устойчивый экономический рост, выгоды от которого получат и граждане, и крупный бизнес. В таких условиях радикальная оппозиция будет терять свою поддержку, как теряли ее либеральные партии в начале 2000-х годов, а новая сила станет основным политическим лифтом, даже если Путин переизберется в последний раз на президентский пост в 2024-м.

В течение двадцати лет нынешняя российская политическая верхушка сумела решить две принципиально важные задачи: на первом этапе она через развитие экономики на относительно либеральных рельсах добилась существенного увеличения валового продукта, роста уровня жизни населения, но самое важное — повышения стоимости приватизированных ею активов и объемов контролируемых бюджетных потоков; на втором этапе была заложена основа для неэлекторальной легитимизации власти (по принципу «Путин — это Россия» и «командиров в бою не меняют»), закрепленная в измененной Конституции.

Сегодня страна стоит на развилке: Кремль может и далее подавлять выступления несогласных, и лично у меня нет сомнения в том, что нарастающий точечный террор позволит сохранять нынешнюю ситуацию еще много лет; или же снизить накал возмущений, пойдя на изменение политического курса и смену части представляющих его лиц ради восстановления общественного консенсуса в условиях экономического ускорения. Второй вариант представляется оптимальным и для населения, и для верхушки, так как позволит повысить благосостояние людей и постепенно легализовать накопленные бюрократией богатства, отделив их собственников от власти. Эта трансформация будет предполагать постепенное утверждение современного правового порядка, без которого Россия так или иначе окажется ввергнутой в серьезное гражданское противостояние.

В последнее время со всех сторон слышатся рассуждения о мифическом «трансферте власти», под которым понимается якобы планирующийся уход Путина и замена его представителем нового поколения продолжателей его курса. Такая стратегия не имеет шансов на успех — прежде всего потому, что, теряя своего создателя, любой персоналистский режим испытывает запредельные перегрузки, чреватые его разрушением; кроме того, простая замена первого лица не способна принести экономических дивидендов, а с высокой степенью вероятности вызовет паническое бегство собственников и распродажу активов в ожидании нарастания политической турбулентности.

Напротив, формальное наличие у Путина возможности оставаться у руля страны еще почти десять лет открывает уникальную возможность провести управляемую трансформацию политической системы, разделить экономические и государственные функции элиты, укрепить правовой порядок и разграничение компетенций ветвей власти и подготовить действительно новый период в развитии страны.

Было бы ошибкой считать двадцать путинских лет временем исключительно негативных тенденций в истории России: сегодня страна намного богаче, развитее и организованнее, чем она была на рубеже столетий; на современные институты существует большой спрос, и возможности их построения вполне очевидны. Единственным вопросом является наличие или отсутствие у элит стратегического видения будущего — и ответ на него мы узнаем уже очень скоро.