— Глеб Олегович, зачем нужна была такая жестокость при разгоне акций? Зачем вообще власть разгоняет эти протесты, чего она боится?

— По-моему, вопрос не в этом, а в успехе акции. В ошеломляющем, с моей точки зрения, успехе акции, которую проводит движение за освобождение Алексея Навального.

— Это, вы считаете, успех?

— Конечно. И этот успех связан с тем, что оппозиции удалось в значительной степени перехватить стратегическое управление действиями власти. Потому что эти действия были предсказуемы и глупы. Отсюда — этот огромный успех.

— Так в том-то и дело: почему надо действовать так жестко — и так глупо?

— А это очень важный фактор — глупость. Глупость власти — важный фактор в революционизировании масс. Сначала как минимум Москву, а потом и всю Россию они известили о чрезвычайной важности этой акции тем, что перекрыли весь центр Москвы. Столицы, между прочим, нашей Родины. Я даже не помню, впервые с какого времени это сделали. Это началось заранее, объявили, что это связано с возможной акцией. Этим они привлекли по меньшей мере 30 процентов добавочных участников. Сразу, заранее. Во-вторых — это известная ошибка всех, кто проводит операции на улицах города. В города ввели чудовищное количество ОМОНа и полиции, которое в общем-то было не нужно. Что они могли сделать? Центр был перекрыт, поэтому они стали гонять протестующих по переулкам, улицам и районам. Дальше им пришлось закрывать добавочно станции метро.

О том, что это ошибка, было известно еще со времен киевского Майдана, когда закрыли центральные станции метро — и тем самым разъярили горожан. Обычных людей, не собиравшихся ни в чем участвовать. Это сутки продержалось, потом метро вернули, потому что это очень сильное послание со стороны власти.

— О чем?

— О том, что у нее, у власти, дела не в порядке. В итоге полиция и ОМОН начали гонять людей по улицам — и фактически распылили акцию по всему городу.

— Но они и задерживали людей очень жестко.

— А что означают эти задержания? Это единственное, что есть в руках у власти. Они не могут больше ничего сделать. Не могут же они вытеснить жителей из города. Они могут уменьшать или увеличивать число задержанных и арестованных. От них ведь требуется статистика, отчетность о достижениях, каждый ведь должен показать, что он действует. Соответственно, растет число задержанных. Но тем самым они масштабируют акцию: возникает ощущение, что в ней участвуют чуть ли не сотни тысяч человек. Если в середине дня уже зашло за две тысячи, то у человека возникает ощущение, что надо умножить как минимум на сто, чтобы получить число участников.

— Вы в этом видите успех движения за освобождение Навального?

— Думаю, движение добилось даже большего, чем хотело. Представьте, если бы им просто разрешили провести этот митинг. Собралось бы тысяч тридцать–сорок, померзли и разошлись по домам. Но в итоге они создали крупное политическое событие всероссийского масштаба. Особенно в столицах, в Москве и в Питере, это очень наглядно.

— Так вот я же и спрашиваю — зачем это все? Все, о чем вы говорите, было понятно заранее, задолго до начала акции, даже организаторы всех этих задержаний могли додуматься.

— Так вы же имеете дело не с мыслящим существом. Вы имеете дело… Это такой моллюск.

То есть, конечно, был создан оперативный штаб по предотвращению митинга. И именно этот штаб в наибольшей степени накачивает хаос.

— Неужели на весь этот штаб нет хотя бы одного мозга, который…

— Ой, слушайте, не надо! Это же система. Найдется, конечно, человек, который скажет «не надо». Но кто будет отчитываться потом перед шефом?

— Задержания были и раньше, но не было такого безумия.

— Путин выронил управление процессом, он перестал быть сдерживающим звеном между гражданскими и силовиками, поэтому силовики гуляют. Вот эти прогулки силовиков по политической сцене мы и видим. Ими теперь управляет штаб Навального. Он и задает стратегию. Смотрите, они огородили центр после заявления штаба про Лубянку. Видимо, слово «Лубянка» произвело на них ошеломляющее впечатление. Штаб направил их к Сухаревской. Они кинулись туда изо всех сил — и дальше фактически сами работали, как насос, перегоняющий демонстрантов в сторону «Матросской Тишины». Это очень смешно было наблюдать…

— Вы назвали это успехом штаба Навального…

— Это объективный успех.

— Но цель-то все-таки — чтобы Навальный вышел на свободу.

— Нет, это неизвестно и совершенно необязательно. Навальный — это такой двигатель процесса. Мы же не знаем, что он сказал, что он думает. Мы не знаем, что он вообще знает. Его держат в искусственной изоляции. В положении Железной маски. Из Дюма известно, что с Железной маской запрещали разговаривать даже тюремщикам и то же самое делают с Навальным. Это очень неприятно, это психологическое давление, в определенном смысле — пытка. Тем не менее это — их представление о том, что они могут.

—Может ли Путин забрать у «моллюска» управление процессом и инициировать какую-то осмысленную реакцию на протесты?

— Путин может взять в руки контроль. Не думаю, что он это сделает, но он может. Возникло шаткое неравновесие между силовиками, которые запороли политическую ситуацию, и этими… технократами, которых отстранили. А это очень «путинская» ситуация: он очень любит балансировать.

— И что он может сделать, чтобы сбалансировать?

— Ну дело-то начисто липовое. Я имею в виду не дело «Ив Роше», которое тоже липовое, а дело о нарушении Навальным условного режима. Приняв во внимание представленные Навальным справки о причинах его пребывания в Германии, его можно совершенно спокойно выпустить домой.

— Фильм Навального о дворце не столько разоблачительный, сколько очень обидный. И вы считаете, Путин пойдет на то, чтобы Навального освободить?

— Это ведь конфликт внутриличностных интересов: хочет Путин потворствовать своим эмоциям — или он хочет спастись политически. Если он хочет политически спастись, он должен начать действовать хоть сколько-нибудь рационально.

— Вы же хорошо знали Путина лично. Последние поступки президента говорят вам о том, что он полностью управляет своими эмоциями?

— Тот Путин управлял эмоциями.

— А сегодняшний?

— А сегодняшний — не похоже.

— Такое ощущение, что российские силовики копируют действия белорусских: жесткие и массовые задержания, перекрытые центры городов, перебои с сотовой связью.

— Нет, я не думаю, что они копируют. У них своей собственной глупости достаточно. Но идет просачивание белорусских техник и технологий в Россию с двух сторон. С одной стороны, через оппозицию: движение Навального явно учитывает белорусский опыт. Иначе достаточно было поставить вопрос: на кой черт нам нужен митинг, люди будут ходить по улицам и дворам, за ними будут гоняться, что они услышат на митинге впечатляющего, тем более что и не от кого, лидеров почти всех пересажали. С другой стороны, идет заимствование репрессивного полицейского опыта Беларуси. Пока — осторожное. Но оно будет продолжаться.

Вы нас погоните — мы уйдем дворами на соседнюю улицу.

— Есть другой вариант «что сделать»: мы вашего Навального закатаем лет на десять, а то и пятнадцать.

— Навального и так закатают. Навальный, если его закатают, будет сидеть столько, сколько будет сохраняться нынешняя режимная ситуация. А она может измениться, поэтому торговаться бессмысленно. Здесь нет ситуации компромисса. Они ничего не предлагают для торга.

— В Беларуси протестами ничего не добились.

— Ой, перестаньте сравнивать с Беларусью, а то я сразу начинаю тосковать. В Беларуси совсем другая ситуация, точно так же, как в Украине. Там живут другие люди, у них совершенно другая эмоциональность. Мы это видели во время тех самих гуляний. Какой нам смысл кивать на Беларусь?

— Вы, мне кажется, видите какое-то позитивное развитие ситуации для штаба Навального.

— Для штаба Навального — не знаю. Люди идут в атаку, позитивное развитие для них — это достижение хотя бы промежуточной цели. Но в принципе пока они действуют успешно, это несомненно. Хотя это ничего не говорит о том, смогут ли они действовать успешно всегда. Но пока это успех.

— Какая тактика была бы успешной сейчас для власти, лично для Путина?

— Наверное — компромисс. Путин мог бы отодвинуть в сторону идиотов в погонах и передать управление политическому блоку своей же — своей же! — администрации. Тот, наверное, справится чуть-чуть лучше.