9 мая 1942 года снаряд попал в группу детей детского садика табачной фабрики имени Урицкого, который находился на Среднем проспекте, 53. Десять детей были ранены, двенадцать погибли. 11 мая их похоронили на Смоленском кладбище. Кинооператор Владимир Страдин оказался на месте трагедии 9 мая случайно, он включил камеру и снял кадры, которые фигурировали на Нюрнбергском процессе. В СССР эти материалы не вернулись, а вот кадры похорон — их Страдин тоже снимал — хранятся в Красногорском архиве кинофотодокументов. В 1966 году на могиле поставили гранитный памятник, здесь всегда лежат цветы и игрушки.

В этом году около памятника василеостровцы организовали стенд с именами погибших детей, историей трагедии и фотографиями из семейного архива Инессы Павловны Булат. В минувшее воскресенье она вместе с дочерью Ксенией Годес, создательницей сообщества «От Стрелки до Гавани», принесла сюда цветы.

Инессу Булат в этот садик еще до войны устроила работавшая на фабрике Урицкого бабушка, Анастасия Андреевна Сироткина: она разыскала Инессу и ее старшую сестру Мэлу, детей своей арестованной дочери, в детском доме и взяла их к себе.

«Папу с мамой арестовали в 37-м, папу расстреляли, маму — в лагерь (Нина Сироткина получила восемь лет лагерей. — Прим. ред. ), а нас — в детдом, где бабушка нас нашла, — вспоминает Инесса Павловна. — Мы поехали в полуподвальную комнату — из квартиры выселили. Я боялась бабушку на работу отпускать».

В начале войны шестилетнюю Инессу бабушка отправила в эвакуацию и осталась в городе со старшей внучкой. Мэлу вывезут через Ладогу в январе сорок второго, после смерти Анастасии Андреевны. Нина, мать девочек, в лагерях выжила, приехала в Ленинград, чтобы забрать дочь в Магадан, — в ста городах СССР бывшей лагернице жить запрещалось. Так Инесса в 14 лет оказалась в «столице золотой Колымы». Мать поехала поездом, а девочку взял с собой в самолет академик Семен Александров — руководитель Магаданского научно-исследовательского института золота и цветных металлов.

Отношения с мамой складывались непросто. Хоть они и переписывались, но увиделись спустя много лет после разлуки из-за ареста. Одна прошла детдом, эвакуацию, другая — лагеря Колымы. «Я вышла из самолета, а меня встретил отчим, — вспоминает Инесса Павловна. — С годами все более-менее утряслось, в Ленинград мы вернулись вместе».

Про то, что случилось с детьми в садике фабрики Урицкого, Инесса узнала лишь после победы. Она вглядывается в фотографии на стенде: «Мало помню, мальчик Валя Прянишников запомнился, но в эвакуации его не помню. Женя Лифанова, Вера. Это Коля Потемкин, Носова Люда — с ней мы танец исполняли». Погибших детей Инесса Павловна не запомнила.

После кладбища все поехали на 12-ю линию, 41, к деревянному домику, шелушащемуся от слоев старой краски.

Особняк первой половины XIX века в 1906 году был переделан под жилой дом для совладельца фабрики красок, масел и эссенций «Братья Бремме». В блокаду особняк Бремме стал витаминной аптекой. 18 ноября 1941 года Ленгорисполком принял решение «О мероприятиях по предупреждению авитаминоза»,

Производство располагалось на фабрике за старым особнячком, а в нем самом — «витаминная аптека». Пакетики с хвоей в пакетах продавали в разных аптеках города, но вот этот дом, который чудом сохранился и, увы, находится в очень плачевном состоянии, стал воплощением памяти о том, как ученые-химики пытались поддержать голодающих людей.

Василеостровцы из сетевого сообщества предложили укрепить на воротах у особнячка фотографии блокадников: «Мы принесем туда фотографии своих родственников, заставших блокаду на Васильевском. Надеемся, что между двумя блокадными годовщинами (то есть с 18 по 27 января) все, кто захочет присоединиться к акции, принесут фото своих родных: тех, кто в блокаду оставался на Острове; тех, кто ушел с Острова защищать Ленинград; блокадников и ветеранов, которые сами не имели отношения к Острову, но потомки которых сейчас живут на Васильевском. Приносить фото можно в любой день акции и в любое время. После 27 января мы снимем все фотографии (мемориал задуман как временный) и сохраним их до следующего января».

Сейчас у особняка Бремме укреплены несколько десятков фотографий и цветы, которые лежат на окнах старого дома. Люди идут мимо, останавливаются, вчитываются.

Есть здесь и фотография бабушки Инессы Павловны — Анастасии Андреевны Сироткиной.

Дмитрий Мантуров:

— Когда началась блокада, моя бабушка Татьяна Мантурова жила на Большом проспекте Васильевского острова, 39. Ее отца расстреляли в 1937 году (прах Бориса Мантурова, капитана 3-го ранга, служившего в штабе Балтийского флота в Кронштадте и расстрелянного 31 августа 1937 года, покоится в Левашовской пустоши. — Прим. ред.) . В блокаду она работала в штабе МПВО на 4-й линии, 23 (там теперь Городская наркологическая больница), принимала телефонограммы. Однажды, когда мне было лет 12, бабушка привела меня к этому дому и сказала: «Если бы не эта дверь, ни меня бы не было, ни тебя». Именно в эту дверь 31 января 1942 года зашел военный, который помог бабушке и прабабушке эвакуироваться на грузовике через Ладогу.

Анна Егоян:

— Моя прабабушка Мария Дмитриевна Иванова осталась в блокадном городе и выехала с внучкой только в июле 1942 года. После эвакуации она смогла вернуться в свой дом только потому, что устроилась в нем мыть лестницы. А ведь моя семья с перерывом на эвакуацию жила в этой квартире с 1918 года — в доме, выстроенном специально для квалифицированных рабочих Балтийского завода, теперь там мама моя живет.