6 сентября 2019 года, накануне памятного дня начала блокады, в Музее политической истории России была открыта выставка «Люди хотят знать», приуроченная к 40-летию выхода «Блокадной книги», 75-летию полного снятия блокады и 100-летию Даниила Гранина. Ее кураторами стали Наталия Соколовская и Марина Чернышева-Гранина, дочь писателя.
«Надо внимательно читать то, что зачеркнуто», — говорит Наталия Соколовская. Действительно, даже на обложке слова «Люди хотят знать» перечеркнуты крест-накрест — как остро отточенным карандашом цензора. Именно так эти слова было вычеркнуты из журнальной верстки. Читатель погружается в историю того, как создавалась и трудно шла к публикации «Блокадная книга», как, чтобы сохранить и донести до людей целое, авторам и редакторам «Нового мира» (первые главы появились именно там) приходилось жертвовать важными фрагментами текста.
«Компромиссы. Компромиссы. Во всем. Делаем благое дело и сами вынуждены его портить, — напишет потом Диана Тевекелян, завотделом прозы, член редколлегии журнала «Новый мир». — Уродуем «Блокадную книгу». Цензура бдит, за любым эпизодом (а этот эпизод — документ, крик души, дневник, записка, нередко пришедшая к нам с того света, автор умер от голода или погиб от снаряда), за любым эпизодом им чудится недооценка. Патриотизма блокадников, воли партии, ее всеобъемлющего влияния.
Очень нужно, хочется, чтобы читатель не сомневался: даже в осажденном Ленинграде с его страшным бытом и дикими жертвами все равно все было под контролем. А как же!..
Но главное требование каждый раз одно: «Нужен светлый кусок. Люди же от души, искренне работали на победу, жертвовали собой». Кто спорит — конечно, от души. Чтобы покончить с адом, в котором оказались».
В книге «Люди хотят знать» надо внимательно вчитываться в воспроизведенные факсимильно страницы старой машинописи с цензурными изъятиями и правками, надо вглядываться в старые фото блокадников и в предоставленные музеем «А музы не молчали» рисунки блокадных художников, запечатлевших тот самый ленинградский ад, который создатели «Блокадной книги» сравнивали с Дантовым. Данте, кстати, тоже был выкинут советской цензурой.
«Боль души лечится правдой», «идет накопление правды», «книга о пределах человеческих» — так цитатами из авторов «Блокадной книги», цитатами из писем и отзывов блокадников — героев и читателей — называются главы, в которых прошлое недавнее и более далекое — военное, осадное — открывается нам слой за слоем. Вот засекреченная переписка о порядке публикации текстов о блокаде — об умерших от голода: в 70-е годы Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совмине СССР стояло на страже нужной цифры. Вот голоса гибнущего хора — прямая речь самих блокадников. А вот один из сильнейших текстов — письмо Алесю Адамовичу и Даниилу Гранину москвича Игоря Перепечина, блокадного подростка. Перепечин, прочтя в «Новом мире» первую часть «Блокадной книги», решился на письмо, которое писал много дней, прерываясь, размышляя, извиняясь за предельную откровенность и тем не менее анализируя предельно честно то, что произошло с ним тогда, в осаде, и происходит в мирное время, в 1982 году. Игорь ассоциирует себя, свою судьбу с историей одного из самых трагических героев «Блокадной книги» — погибшего подростка Юры Рябинкина, чей дневник публикуют Адамович и Гранин. Взрослый человек вспоминает историю своего выживания безжалостно, вскрывая все самые дальние душевные тайники.
Почти сорок лет назад Игорь Перепечин писал Адамовичу и Гранину: «Думаю, что «Блокадная книга», как и сама ленинградская блокада, дает людям быть собой. Есть давняя теория (Достоевский), что страдания делают человека лучше. Есть и противоположная теория (Сомерсет Моэм), согласно которой страдания превращают человека в зверя. Я считаю, что страдания являются лакмусовой бумажкой: плохих они делают совсем плохими, хороших — совсем хорошими. Страдания обнажают человеческую суть. «Блокадная книга» помогает человеку — осознанно или чаще неосознанно — обнажить свою суть».
