У журналистов канала появился перечень выражений, которые употреблять можно и нужно, и список слов-«иноагентов», которые подлежат выдворению.
Оба списка представляются мне вполне нормальными: в самом деле, сам термин «футбол» бессмысленно менять на уже опробованный много лет назад «ногомяч», для «хет-трика» в русском языке аналогов не придумано и даже «ноу-хау» заменять бессмысленно: ну поставите вы вместо него два других заимствования, «эксклюзивный метод», — это будет и длинно, и, в сущности, тоже иностранно.
Можно, конечно, сказать «исключительный способ», но это неточно и еще длинней, а спортивному комментатору положено говорить быстрей, чем думать.
Мне совершенно не хочется вышучивать эту идею — в ней нет ровно ничего нового, особенного или вредного. Еще Ленин писал, что мы злоупотребляем иностранными словами, вдобавок не понимая их смысла («Об очистке русского языка»). Говорим «будировать», думая, что это значит будить, будоражить, — а это значит «сердиться»; и зачем употреблять слово «дефекты», если есть «недостатки»?
И Маяковский писал на эту тему — «Сказано: Пуанкаре терпит фиаско. Задумались: что за фиаска за такая? Из-за этой фиаски грамотей Ванюха чуть не разодрался: «Слушай, Петь! С фиаской востро держи ухо: даже Пуанкаре приходится его терпеть!»
И лично я не вижу ничего дурного в том, чтобы телекомментаторы или газетчики перестали вставлять в речь всяческие «андердоги», «ковер-шадоу», «мидфилдеры» и пр.
Недавно один молодой автор сообщил мне, что я трендсеттер. Помилуй, отрок, какой я тебе сеттер? Ленин, как часто случается, прав: избыток англицизмов (да и галлицизмов в иное время) всегда означал желание блеснуть просвещенностью, продвинутостью, знакомством с новейшими тенденциями и т. д. Никто не запрещает комментатору употреблять само слово «комментатор», потому что поиск русского аналога может далеко нас завести — вспомнить хорошее русское слово «балабол»; а там уже только шаг до вечернего комментатора, подлинную профессию которого мы все знаем.
Проблема тут ровно одна: даже если учесть, что оба списка носят рекомендательный характер и исходят не от собственника канала, а от некоего консенсуса экспертов (совета мудрецов, по-нашему говоря), — это все равно вмешательство в творческий процесс, то есть акт цензуры, вне зависимости от того, введены штрафы за англицизмы или нет.
Кстати, в таких штрафах тоже не было бы ничего оригинального — во время Отечественной войны 1812 года Жюли Карагина у Толстого взимала дань за французский язык, что и приводило к перлам вроде «Мы все восторженны через энтузиазм к нашему обожаемому императору».
Трудно сомневаться, что Россия сегодня находится в состоянии гибридно-холодной войны с так называемыми англосаксами, преподавание иностранных языков в школах сворачивается (обязательный ЕГЭ по английскому уже отменен, на этом настаивала «Единая Россия»); общение с иностранцами потенциально опасно, ибо все они шпионы, а их собеседник — агент. Штраф за англицизмы — дело ближайшего будущего, и тень адмирала Шишкова уже ложится на газетные страницы.
Но это как раз очень плохая примета — вторжение в реальность второго порядка, т.е. в языковые проблемы, свободное творчество и т.д. Партия начинает принимать постановления о литературе, музыке и кинематографе, когда не может изменить реальность первого порядка; Сталин пишет о вопросах языкознания, когда филология остается единственной дисциплиной, где его слово что-то значит. Людям предписывают, что им говорить, только тогда, когда не властны над их критическими настроениями и тем более экономическими обстоятельствами; это опасно не потому, что является признаком тоталитаризма, а потому, что является признаком бессилия.
Цензура свирепствует там, где власть догадывается о критическом настрое читателя, не говоря уж о писателе.
Иными словами, списки рекомендованных или табуированных слов возникают там, где все зашаталось, — и вот это по-настоящему неприятно, потому что им-то руководить (ничем, в сущности, не руководя), а нам-то жить.
Так что опасаться нам следует вовсе не тоталитаризма и не агрессивного национализма — какой, помилуйте, тоталитаризм, где никто и ничто не работает, а единственной сферой влияния власти остаются аресты и телекомментарии? Не будет здесь никакой реальной борьбы с иностранными заимствованиями, потому что без них никуда, в том числе в быту. Не бывает борьбы за чистоту расы, которую вели бы Миллер (мельник, нем.) и Канделаки (светильник, греч.). Настораживаться пока приходится как раз людям с беспримесно русскими фамилиями — Навальный, Соболь, Яшин, так что я-то как раз вполне спокоен — и как Зильбертруд по отцу, и как Быков по матери.
А если вы хотите, чтобы больше русских слов входило в международный лексикон, — надо побольше делать таких вещей, какие больше никто не делает. Например, перестройка. Или спутник. Или «Новичок».
