Быт дальнобойщика

Иван — отец пятерых детей, среднего роста, крупный, лет пятидесяти на вид. Единственный кормилец в семье. За рулем более 30 лет.

Рассказывает, что обычно его день начинается рано: бывает, что в 4 или в 5 утра, в зависимости от рейса. Но сегодня повезло: погрузка только в обед, и он смог поспать до 8. Стандартный рабочий день:

Треть зарплаты дальнобойщика уходит на еду. На бытовую технику и одежду тоже хватает. Но никак не хватает на обновление автопарка: а это для дальнобойщика, тем более собственника грузовика, потребность насущная: машина Ивана старенькая, 2007 года, и часто ломается. Иногда чтобы устранить поломку, приходится занимать деньги.

«Ваня, все готово», — техник вылезает из-под грузовика. Получает 1700 рублей и уходит. На улице начинает темнеть.

«Ну все, залезай, поедем», — командует дальнобойщик. Перед дорогой крестится. Забираюсь в кабину. Быт нехитрый: два сидения, за ними люлька для сна и радио.

«Платон» не приговор

Не говорить о главной головной боли дальнобойщиков, рассекая на траке по Уралу, невозможно. Заработавшая в 2015 году система «Платон», взимающая плату с грузовиков в счет «вреда дорогам», привела к массовым забастовкам водителей и владельцев грузовиков: их доходы заметно упали.

Сейчас, говорит Иван, дальнобойщики приспособились.

—Я, бывает, где-то включаю «Платон»: подсоединяю кабель питания к коробке регистратора, а где-то — выключаю. Включаю там, где рамка на дороге стоит. Перед рамкой включаешь, проезжаешь ее — выключаешь. Она считывает, сколько ты проехал. Люди покупают от «Платона» глушилки за 1500 рублей. Толк есть. Включаешь «Платон», тут же глушилку — и все: тебя не видно. С космоса ГЛОНАСС не видит тебя. Но это делают только частники. Кто на фирму работает — им все равно, за «Платон» хозяин платит.

— Сколько вы последний раз заплатили за «Платон»?

— 10 тысяч. Чтоб до Москвы доехать, выйдет 15–16 тысяч. Первый год-полтора, как ввели систему, многие бросили «дальнобой», продавали машину, меняли профессию. А те, кто остался, приспособились.

Иван говорит, что у «Платона» есть и положительные последствия.

— Дороги стали лучше. Федеральные трассы стараются держать в хорошем состоянии. Чуть-чуть выбоина пойдет по асфальту — тут же снимают и кладут новый. До «Платона» такого не было: если асфальт положили, то все — лет 20 никто не поменяет.

MAN выезжает из Златоуста. Унылые сталинские бараки за окном сменяются горами и хвойным лесом.

Уход романтики

Своим детям, говорит Иван, быть дальнобойщиками он не посоветует.

— Будущего на этой работе нет. Все менее и менее доходная работа. Сейчас загоняют в такую кабалу, что если работаешь на своей машине, то вообще ничего иметь не будешь. А если работаешь на фирму, то дома ты не бываешь. У меня брат работает на фирму, у него в месяц 4 выходных. Он дома не живет, по стране мотается постоянно. Получается, дома тебя не бывает — и семьи у тебя не будет. Кому ты такой нужен?

Сам, признается, работает уже по инерции: «Ничего другого я не умею, и никто меня на другую работу не возьмет. От властей как предприниматель никакой помощи не вижу: только налоги увеличивают. Как овец нас стригут». Проработать «по инерции» Иван планирует 15 лет — до пенсии.

Говорит, что из профессии дальнобойщика ушла романтика.

—Когда я начинал ездить в 90-е, было такое: видишь земляка с номерами своего региона — всегда здороваешься. Даже братаешься. Сейчас это пропало. Нет взаимовыручки.

Даже машешь руками — мимо проезжают. Человек человеку стал волк.

На вопрос, почему ушло братство и взаимопомощь, Иван отвечает, что раньше профессия дальнобойщика была престижней — до поездок на дальние расстояния нужно было дорасти: 5–6 лет люди работали на городских перевозках, потом сдавали специальные экзамены. Сейчас же в профессию приходят все, у кого есть права категории E.

— У водителей сегодня нет такой ответственности за груз и за машину. Машина сломалась на трассе, могут просто ее бросить вместе с грузом и уехать. В порядке вещей. Мы раньше жгли костры, чтобы не замерзнуть, но ни груз, ни машину не бросали.У меня было: в январе под Сургутом машина заглохла. Солярка замерзла в баке. Пришлось разводить костер прямо под баком, чтобы размерзлась. И так через каждые 50 километров.

Дальнобойная романтика — часто невеселая. Иван вспоминает, как в 90-х приходилось встречаться с вымогателями на дороге.

— Спим с напарником на стоянке, как раз пригнал машину из Германии в 1994 году. Под Самарой было дело, настала ночь, остановились заночевать. Подходит один к кабине машины с пистолетом и говорит: «Здесь дорога платная, надо платить». Тогда было модно возить гуманитарную помощь. Мы везли одежду. Объяснили ему, что везем гуманитарную помощь в церковь. Не стал нас трогать.

Милицейские тоже пытались обирать. И обирали. В 1998 году поехал я с грузом в Дагестан. Ехал пустой, а за это было не принято платить деньги. Если бы с грузом ехал, то должен был бы заплатить небольшие отступные. В Дербенте остановил меня человек, одетый по гражданке, но с палочкой. Где он меня остановил, там я и остановился. А он меня спрашивает: «Почему ты здесь остановился»? Начал со мной спорить, что я, мол, не должен был на дороге останавливаться, а должен был съехать, поэтому мне штраф. Гляжу, другие машины подъезжают, водители сами деньги кладут и дальше едут. А мне после споров пришлось им отдать в итоге не 20 рублей, а сотню.

Сейчас, правда, говорит Иван, гаишники брать взятки боятся — за ними усилили контроль. Да и сам он теперь водитель опытный, почти не нарушает. Разве когда выключает «Платон».

В Верхнюю Пышму мы прибываем в час ночи. Ивану предстоит сдать груз, получить новый, на обратном пути — поесть в придорожном кафе и немного поспать. Домой он вернется только к обеду.