ГКО — это российские ценные бумаги, Государственные краткосрочные обязательства, их начали выпускать в 1993-м. Просуществовали они пять лет, до августа 1998-го.

ГКО нельзя было потрогать руками, они не существовали в материальном виде — только как учетные записи на специальных счетах, на бирже и в Центральном банке.

Но их можно было свободно покупать и продавать.

Каждый выпуск государственных бумаг гарантировал доходность не менее 40% годовых — неприлично высокую доходность. Государство под такие проценты занимать деньги не может, оно столько не зарабатывает.

Это был финансовый инструмент, как говорят специалисты, «с высокой волатильностью», то есть бумага могла резко упасть и резко подорожать в течение короткого промежутка времени, даже в течение одной биржевой сессии.

Иными словами, можно было с утра купить, а вечером уже продать и выйти в плюс.

Слухи ходили о том, что ГКО изобрели участники тогдашнего финансового лобби, так называемой семибанкирщины. Фамилии их известны; сейчас иных уж нет, а те далече. Эти люди имели выход на западный финансовый капитал, он их поддерживал.

В обмен на победу президент превратил в финансовую пирамиду все свое государство.

Банкиры стали давать деньги государству под высокий, спекулятивный процент. Легко привлекли международный спекулятивный капитал: могли взять в Нью-Йорке под 10% годовых, а в Москве вложиться под 60 или 70. А некоторые выпуски давали доходность до 120% годовых.

Ничего не надо делать: на Западе одолжил, в России инвестировал.

Таким образом банкиры разорили Российскую Федерацию: в 1998-м был объявлен дефолт.

При таком высоком проценте капиталу невыгодно идти в реальный сектор, невыгодно создавать магазины и производства. Выгодно давать в долг казне.

Денег вроде бы стало больше — по крайней мере в Москве, про всю страну не скажу. «Мерседесов» на московских улицах тоже стало больше. Зарплаты бюджетникам вроде бы стали платить вовремя. И на какое-то время жизнь устаканилась. Но 40% в год — слишком высокая долговая нагрузка, подобных доходов не бывает даже на кокаине.

Таково лично мое видение ситуации, наблюдение изнутри и снизу. Я был мелким игроком, одним из множества. Возможно, я ошибаюсь. На ГКО я заработал несколько десятков тысяч долларов.

Ничего не тратил, деньги оставались внутри конторы, добавлялись к общему оборотному капиталу.

Для работы с ГКО нужно было открыть биржевой счет и положить туда депозит. В моем случае это был миллиард. По тому курсу — примерно 200 тысяч долларов.

Но иметь возможность внести депозит — не единственное условие. Второе условие — доступ к инсайдерской информации. Вся биржевая игра основывалась на циркуляции внутренних слухов и советов. Передача внутренней (инсайдерской, служебной) информации считалась незаконной, но на это у нас в России было всем положить.

Два моих товарища учились в Финансовой академии, их сокурсники устроились работать в ЦБ, в крупные коммерческие банки, на биржи.

Если что-то происходило, все знали заранее.

Новые выпуски ГКО выходили, по-моему, раз в квартал. За день до выпуска очередной серии на бирже и вокруг нее все уже знали, упадет новый выпуск или поднимется.

Покупались не сами выпуски облигаций (они стоили сотни миллиардов), а только форвардные контракты, то есть обязательства выкупить обещанный объем в обещанный день по обещанной цене.

Если цена в обещанный день оказывалась выше, ты получал разницу в карман. Если ниже — ты терял деньги.

Каждый раз я обзванивал друзей и точно знал, что делать.

С точки зрения классической теории биржевой игры я действовал как полный лох. Каждый раз, покупая или продавая, делая сделку, я платил бирже комиссию. Биржа зарабатывала основные деньги именно на таких суетливых активистах, как я: часто покупающих и часто продающих.

Серьезные игроки действовали иначе: покупали выпуски целиком, фиксировали будущую прибыль (например, 80% годовых) и держали выпуск до погашения.

Но мне нравился сам процесс. Я установил у себя в конторе биржевой монитор, следил за тем, как ползут вниз и вверх разноцветные графики.

Друзья снабдили меня компьютерными программами: они могли предсказывать падение или рост бумаг на основе так называемого технического анализа. Самые умные вникали в более сложный «фундаментальный» анализ, основанный на знании законов всего рынка в целом.

Но так или иначе — вместо того чтобы анализировать, фундаментально или технически — в определенный день и час все игроки просто звонили друг другу, обменивались слухами и делали выводы. Никакой честной биржевой конкуренции, свободной рыночной игры не существовало, поддерживалась лишь ее имитация; на самом деле

Сначала иностранцам было запрещено участвовать в покупке ГКО, потом запрет отменили, и в Москву хлынули международные спекулятивные капиталы.

Чтобы спокойно брать на Западе доллары и вкладывать в России в рубли, нужно было поддерживать устойчивый валютный курс, и в те годы он крепко стоял на 5,5 тысячи рублей; пока, повторяю, не грянул дефолт.

Вся страна превратилась в казино. В роли крупье выступали биржа и банки. А крупье, как известно, никогда не проигрывает, он или в нуле, или в плюсе.

Иногда по ночам, чтобы расслабиться, ходил я и в казино, в «Метелицу» на Новом Арбате. Я равнодушен к азартным играм, в карты играть не умею, к столам с блек-джеком не приближался, забавлялся исключительно рулеткой, ставил на цвета по маленькой — по двадцатке баксов. К тому времени у меня появился учебник по теории вероятности, и я примерно понимал, как устроена игра.

Крупье сразу заметил, что я играю мартингейл, но молчал, а я поднял что-то около 500 долларов и быстро ушел.

Казино тоже прибыльное дело.

Но, повторяю, самые большие прибыли и самая интересная игра — это финансы.

Однако фондовый рынок работает только тогда, когда в стране успешно функционируют другие рынки: продовольственный, промышленных товаров, услуг, недвижимости, экспортно-импортный, сырьевой и так далее. Российский фондовый рынок был искусственно надут, не опирался на экономику в целом и напоминал рынок «мусорных» облигаций 80-х, описанный в книге «Алчность и слава Уолл-стрит». Если государство катится к банкротству, как могут расти в цене его, государства, долговые бумаги?

Все понимали, что ГКО — это пирамида. Кто первый — тот заработал, кто последний — тот в пролете.

Каждое утро курьер доставлял мне в офис свежий бюллетень «Росбизнесконсалтинга», я читал его внимательно, потом садился за игру.

Разговаривать со мной было невозможно, я страшно задирал нос и надувал щеки, употреблял термины «фьючерс», «опцион», «захеджировать». Когда мы с компаньоном ругались, он называл меня «долбаный Сорос». А ругались потому, что я просил увеличить биржевой депозит с одного до трех миллиардов, обещая удвоить деньги за один год. Компаньон же кричал: «Опомнись, какой один год, все может рухнуть в любой момент!»

У него была любимая поговорка: «Миллион можно заработать только одним способом: тысячу раз по тысяче».

И он был прав: повсюду ощущалось приближение апокалипсиса, пира во время чумы. Кто не успел, то опоздал.

Будущее виделось как черная дыра, в нее однажды должно было засосать неудачников и дураков.

Потом пришли уважаемые клиенты, которых прогарантировали еще более уважаемые клиенты: попросили прогнать большую сумму, часть отправить на Кипр, часть обналичить.

Эти события достаточно правдиво я изложил в книге «Сажайте, и вырастет» — книга вышла сильно позже, в 2005 году, и имела успех.

От тех времен у меня ничего не осталось, ни одной памятной вещички, нет даже фотографий. Мы не фотографировались тогда: это было «палево», снимки могли попасть в руки полиции и послужить доказательством существования «преступной группы». Но осталось главное — опыт, я потом его успешно применял и, в общем, безбедно существовал следующие 10 лет.

Главное, что осталось в России от 90-х годов, — это люди. Сотни тысяч или даже миллионы опытных бизнесменов. Большинство из них действуют и поныне, только граждане их не видят: они предпочитают не высовываться.

Не читайте списки «Форбс»: это понты, я знаю нескольких долларовых миллиардеров, о которых «Форбс» не имеет понятия.

И последнее: 20 лет работы в бизнесе помогли мне понять, что классовая теория Маркса верна, она работает. Классовые противоречия нельзя преодолеть, они вечные. Бедные всегда не любят обеспеченных, обеспеченные не любят богатых, богатые не любят сверхбогатых. У каждого класса — своя мораль.

Цена перехода из одного класса в другой — вся жизнь.