Международный конкурс «Слово года» проходит в России уже в 14-й раз (с 2007 года) и в очередной раз подводит свои итоги. Как ни странно, 2020-й оказался плодотворным для развития языка (хоть это и слабое утешение, как с иронией замечает председатель Экспертного совета конкурса, философ и лингвист Михаил Эпштейн): в этом году списки для голосования были длиннее, чем в предыдущие. Но итогами голосования в результате удивлены все, в том числе и сами эксперты. Победитель, слово года, не карантинное — «обнуление» (появилось после поправок в российскую Конституцию в марте 2020 года, в соответствии с ними нынешний глава государства может избираться снова на два срока).

Стоит, наверное, напомнить принципы нашего конкурса: слова и выражения должны отражать «специфику года, воплощать его дух, очерчивать движение времени» (Михаил Эпштейн). Частота употребления слов не является единственным критерием — иначе наша задача сводилась бы к простой арифметике. В то же время «обнуление» как раз и отражает «специфику года», и логика экспертного совета конкурса становится понятнее: обнуление включает в себя и физическое — в связи с пандемией — замирание жизни, ее новый отсчет, и одновременно — наше внутреннее, политическое обмирание-обнуление, которое притворяется единицей жизни.

Впрочем, следующие по списку слова-призеры совокупно наверстывают актуальную повестку: «коронавирус», «ковид», «самоизоляция», «удаленка», «пандемия»… Все эти слова — тоже в своем роде обнуление нашего повседневного словаря. Но при этом мы понимаем, что новые слова связаны с ситуативными ограничениями и являются временными.

А вот обнуление (в значении «самовоспроизводство», «самоповтор») политической конструкции — то, что будет определять нашу жизнь минимум еще на десятилетие. Кстати, где еще в российском информационном поле сегодня встретишь упоминание о поправках в Конституцию, которые, как еще в марте нам говорили, «давно назрели»?

Показательно, что официальные медиа о них уже забыли, словно и не было ничего. То, что важнейшее событие политической жизни оказалось теперь намеренно забытым, также напоминает нам об обнулении общества, обнулении нравов и самой этики. Из важных слов в списке этого года также неологизм «наружа» — пространство за периметром комнаты, квартиры, дома, которое в этом году стало враждебным по отношению к человеку. А также слово «самосожжение», которое ляжет отныне болезненным швом на всей постсоветской истории: 2 октября 2020 года журналистка Ирина Славина (1973–2020), главный редактор сетевого издания Koza.Press, совершила акт самосожжения перед зданием ГУ МВД России по Нижегородской области. Обратим внимание и на слово «насиловики» — так теперь называют в Белоруссии тех, кто жестоко подавляет протесты.

Парадокс: с одной стороны, тотальное замирание жизни, но с другой — страсти переполняют и зашкаливают. У нас — Хабаровск (где протесты продолжаются уже полгода!), а почти на другом конце земли — конечно же, Белоруссия.

Но это лучше, чем ничего. Войнам, заметим про себя, карантин тоже ничуть не мешает, увы. Как и садизму Окрестина (название улицы, где находится самая страшная белорусская тюрьма). Потому и выражением года стало «Жыве Беларусь!». Заметим, что хотя выражение это — из политического словаря, однако содержит слово «жыве», имеющее общий славянский корень со словами «жизнь», «жить», «здравствовать». Этот лозунг протестующих в Белоруссии можно также считать символической победой — над смертью и над небытием. Политическим и физическим.

Два других выражения-лидера — «масочный режим» и «социальное дистанцирование» — в общем-то родом из одного языка, отчужденно-бюрократического. «Масочно-перчаточный режим» звучит механически, бездушно, не по-человечески — в нем нет ни участия, ни сочувствия, ни понимания. Возможно, именно из-за этой формальности люди у нас в таком огромном количестве игнорируют меры безопасности? Потому что эти слова не взывают к реальности, а как бы намекают, что выполнение жизнеспасающих правил — лишь формальность. Власть хотя и поддерживает на словах меры индивидуального спасения, но одновременно и боится с ними переборщить: а ну как народ совсем разбежится?..

Поскольку подлинный девиз российской власти — теснее сплотиться вокруг лидера. Выражение «лица старше 65»— опять бесчувствие в каждом слове, в каждой цифре. То ли люди, то ли цифры, перефразируя известную песню «Машины времени». Не лица, а сплошная статистика. Исключением в этом ряду остаются, пожалуй, три выражения: крик души «Когда все это закончится?!», призыв «Оставайтесь дома!» (каким-то чудом единственные живые слова во время пандемии) и «кормить голубей» (эвфемизм хабаровских протестов).

Политический лидер нации традиционно занимает первые строчки в номинации «Антиязык года». В 2018 году победителем стало выражение Владимира Путина «Мы попадем в рай, а они просто сдохнут». В 2019-м его фраза «пещерные русофобы» заняла второе место. В этом году опять побеждает фраза Владимира Путина: «Навальный мог сам себя отравить» (из телефонного разговора с президентом Франции Макроном, содержание которого сообщила французская пресса).

В представлении российской власти, вероятно, оппозиция если и существует, то она саму себя стремится поскорее аннулировать. Другие призеры номинации — «государствообразующий народ» и «изменения в Конституцию» (здесь неправильный падеж, на что еще раньше указывали филологи, но власть не посчиталась с грамматикой) — также отражают мир официальных языковых игр, с помощью которых нам что-либо пытаются сказать и одновременно не сообщить ничего конкретного.

Имя этой стратегии — информационные эвфемизмы: «жесткая посадка» в значении «крушение самолета», «задымление» в значении «пожар», «ограничить» в значении «запретить», «подтопление» в значении «наводнение», «хлопок» в значении «взрыв».

Например, выражение «сдвинуть с мертвой точки мирный процесс». Или «режим самосохранения», который пришел на смену «режиму самоизоляции»: мол, вы уже сами себя теперь сохраняйте, мы уже устали. И еще два потрясающих оксюморона, прямо из учебника риторики: «гуманно применим оружие, включая огнестрельное» (белорусское МВД) и «гуманный теракт» (об отравлении Навального, в том смысле, что «хотели бы — отравили»). «Да здравствует гуманизм!» — только и остается воскликнуть.

Наконец, в номинации «Протологизм года» места также распределились в соответствии с новой традицией: на первом месте, отдавая дань политике, — неологизм «обнулидер» (вариант — «самоизолидер»; лидер, прошедший обряд обнуления). На втором и третьем местах — слова пандемические. «Расковидиться» — увидеться после карантина (по типу «разговеться»).«Гоминицид»(ср. «инсектицид», «пестицид») — то, что убивает людей; средства их истребления. Ввиду того, что общественная мысль в этом году почти полностью переместилась в Сеть, понятие «френдетта» (планомерное уничтожение фб-френдов за те или иные их ужасные провинности) стало как никогда актуальным. Из этой же серии и «начекизм»(от «начеку») — сверхбдительное отношение к любым отступлениям от политической корректности. «Начекисты» — воинствующие представители прогрессизма, которые осуществляет функцию контроля за неблагонадежными вплоть до доносительства и публичной травли.

Виртуальная ненависть становится явлением «злобовечным» — тем, что составляет злобу не дня, а века или вечности. Еще из пандемийного — «наруженосец» (тот, кто ходит в маске, но оставляет нос снаружи). «Окаянные ковидни» — период пандемии, изоляций, карантина (по аналогии, конечно, с «Окаянными днями» Бунина). «Узники вирусовести» — наиболее сознательная и оттого наиболее уязвимая часть населения, по призыву собственной совести добровольно забаррикадировавшаяся в квартирах в надежде, что коронавирус обойдет стороной, а мэр подкинет немного денег. Наконец, «хронидельник» — день рабочего сурка, тяжелое начало недели, распространяющееся на все остальные дни, хронический понедельник. У нас по аналогии выдался тут целый «хроногод». Ну, хоть на что-то он оказался годным — подвести его словесные и смысловые итоги.