Знаете ли вы по-русски написанную вещь более русскую, чем «Мертвые души»? Нет, вы не знаете такой вещи. Потому что ее нет.

Поэма «Мертвые души» объединила фантастический вневременной и глубоко абсурдный космизм русской души — с убийственной сатирой на «здесь и сейчас». А 180 лет ее существования блестяще доказали, что — «здесь и всегда».

Это «здесь и всегда», конечно, и привлекало главным образом толкователей Гоголя из пограничного с литературой лагеря — кино и театра. Ну и, само собой, ТВ с его дьявольской возможностью растягивать и сокращать время.

В этом году телевидение предприняло шестую попытку экранизации «Мертвых душ».

Три фильма-спектакля (1960-го — МХАТ, 1969-го — БДТ и снова МХАТ в 1979-м), строго говоря, продуктами ТВ-кино не являются и представляют скорее интерес историко-театральный. «Мертвые души» Михаила Швейцера 1984 года — добросовестная пятисерийная (по количеству помещиков) иллюстрация с блестящими актерскими работами (Калягин, Богатырев, Невинный, потрясающий Смоктуновский-Плюшкин и др.), — несмотря на робкое введение фигуры как бы размышляющего автора-декламатора (Александр Трофимов), по методу мало чем отличается от театральных постановок. Это все то же сведение «русской одиссеи» к махинациям Чичикова, скачущего от помещика к помещику, где один только Смоктуновский, в силу своего актерского могущества, способствует поэтическому расширению сознания зрителя.

Все это школьный Гоголь, Гоголь-сатирик, который для многих поколений советских школьников воплотился в ненавистную «птицу-тройку», клюющую трофические язвы многострадального русского общества.

Наконец, в 2005 году появился самый интересный проект телевизионной «гоголианы» — двухсерийное «Дело о "Мертвых душах"» Павла Лунгина и Юрия Арабова.

Арабов как поэт понимал природу гоголевской фантазии: абсурд и слово. Абсурд как метод и неистовой пышности словесная ткань, делающие этого больного автора, в котором метастазами проросла вся чудовищная Россия, безнадежно непереводимым. В том числе и на киноязык. Поэтому единственный способ создать текст, адекватный бездорожью гоголевской прозы, разбегающейся миллионами тропок, притоков, рукавов, — именно создать текст. Что и сделали Арабов как сценарист и Лунгин как режиссер, сочинив собственную поэму — замечательную по нелепости, диковинности и карнавальности. Не сатиру, но сновидение о безумии, бессистемности, бессмысленности и мóроке российского бытия.

И вот шестая экранизация. Снятый на платформе ivi Григорием Константинопольским за четыре с небольшим месяца мини-сериал из четырех эпизодов.

Когда-то Юрий Арабов посетовал, что «телевидение неизбежно придает всему какой-то неистребимый налет пошлости». Этот разговор происходил 15 лет назад, с тех пор пошлость на «ящике» стала брендом, трендом, дискурсом и профессиональной нормой. Но, с другой стороны, у этого злосчастного ящика имени Пандоры появился мощный партнер в лице сетевых ресурсов. Только за последние три-четыре года киноплатформы накачали впечатляющую мускулатуру.

Но налет, проклинаемый Арабовым, никуда не делся. Как накипь на чайнике, он действительно практически неистребим. Что не мешает при наличии хорошего дорогого чая изготовить напиток не без благородства. Да и что уж сразу пошлость! Небрежность, скажем, поспешность… Или вот — легкость в мыслях, как у одного бессмертного персонажа. Еще удачное слово — клиповость. Все это бывает присуще даже очень хорошим сериалам. Потому что телевидение — это всегда сроки. И часто — кратчайшие.

Григорий Константинопольский придумал шикарный игровой ход. Чиновник министерства культуры современной РФ Чичиков (Евгений Цыганов) приезжает в город Бугорск впаривать местной элите виповские места на, соответственно, элитных кладбищах Москвы.

По комедийной продуктивности — не хуже «Домашнего ареста» Семена Слепакова, где мэр отбывает наказание по месту прописки: в коммуналке своего детства.

Но замысел — это всего лишь замысел. «Домашний арест» не был бы так хорош, если бы не отменная выделка каждой сцены, каждого сюжетного поворота, каждой линии отношений, не говоря уже о характерах.

На «Мертвых душах» штамп «сильно быстро делали» стоит, как в библиотечной книжке, на каждой десятой или там двенадцатой странице.

Первым страшным ударом для всех была смерть тяжко больного Сергея Колтакова, исполнителя одной из главных ролей — губернатора. Как он снимался и смог досняться? Буквально — на одном героизме и божьем даре. Сергей ушел 7 сентября, а 8 сентября объявили приговор Ефремову. Теперь можно только догадываться и мечтать, как бы он сыграл Плюшкина.

Конечно, эта история отразилась и на Григории, да и на всей съемочной группе. Плюшкин отдан прекрасному Алексею Серебрякову и, случайно или нет, превратился в трагического персонажа. В результате весь эпизод с библиотекарем и несостоявшимся режиссером Степаном Плюшкиным совершенно вываливается, выламывается из контекста.

Потому что снимал Константинопольский однозначно комедию. И комедию однозначно сатирическую. И Серебряков сам по себе, как уже сказано, прекрасный — человек не отсюда. Не из этого он сериала, не из теста (и текста) этой экранизации. Мужики-то Плюшкина как прозвали?

Да уж помним: «дырявый …». Он, так сказать, сир и наг, потому что несокрушимо скуп. А скупость — смертный грех. То есть, по Гоголю, автору безусловно православному, он самый большой грешник из всех пяти помещиков. Собакевич — всего лишь грубиян и обжора, Ноздрев — игрок и враль, Манилов — мечтатель и прожектер, Коробочка просто дура. А этот — скупердяй, за копейку удавится. Великий грешник!

Константинопольский же, от души вываляв в перьях весь парад уродов Бугорска, бедность Плюшкина вывел из… честности. Он единственный не ворует. Он — среди книг. Он мечтает снять кино и скопил к старости, «откладывая всякую копейку», семь миллионов, а еще три ляма — государственные деньги, на нужды библиотек. То есть Плюшкин в этой истории кто? Да русский интеллигент, прости господи его мать! Да в придачу диссидент, уж как кроет власть, мало никому не покажется. С каких дел? Почему? Где автор откопал такого? Мы ж Гоголя снимаем, а не Чехова, господа! И на черта сдалось этому чеховскому честняге место на Новодевичьем рядом — оба-на! — с Бондарчуками? Ах, он учился с Федей во ВГИКе, и где, мол, теперь Федя, а где — он…

Григорий Константинопольский может возразить: а кто говорил о нелепости и абсурде как творческом методе Гоголя? Да, но тут не абсурд (которого не существует без кристальной внутренней логики). Не абсурд это, а каша. И я знаю, из какого топора она сварилась.

Понятно, что режиссер, хотя и комедиограф, но в большей все-таки степени романтик, чем сатирик, не хотел снимать голимую сатиру, и правильно. Отсюда и Ефремов, и заменивший его Серебряков, и Чайковский с Бетховеном на титрах, и капитан Копейкин, рыдающий под Гребенщикова… Вот в третьей четверти своего «роуд-муви» он как бы и переводит стрелки сатиры на художественно полнокровный и полноценный путь трагикомедии, которой драма Ефремова и смерть Колтакова добавили черных красок.

Не мне, конечно, учить мастера, но кто ж так делает? Трагикомедия не лего, куда можно вструмить один сильный драматический эпизод, типа кариатиды какой-нибудь, а дальше вернуться к прежней незатейливой постройке. Трагикомедия — сложный живой организм, где смех горек, а горечь комична. «Бешеная балерина» — трагикомедия. «Пьяная фирма» — трагикомедия. А «Мертвые души», как снял ее тот же мастер, — социальная сатира с кариатидой примерно посередине.

Впрочем, если бы речь не шла о Гоголе, то и в социальной сатире нет ничего плохого. Тем более что в «Мертвых душах» Константинопольского (хотя Гоголя тоже) много смешного и очень злого. А когда речь идет о современной мне России, я всеми руками за, и чем злее, тем лучше.

Никакая степень издевки и хлесткости не будет тут «слишком».

Это здорово, что начальник департамента культуры — Собакевич (и неплохо, что этот Собакевич — неизменный Александр Робак, и хорошо, что этот Робак на сей раз даже говорит членораздельно). Когда Собакевич — помещик, то он, хотя и хам, но не злодей. А когда он начальник культуры — он злодей.

Очень смешно, что Ноздрев — казачий атаман губернского разлива. И Тимофей Трибунцев лишь до поры отлично лепит накатанный образ шулера и пустомели (хотя и не такого роскошного, как Луспекаев). И не сразу замечаешь, что он опасен. Не тогда, когда сообщает о своей мечте лежать у кремлевской стены рядом с кумирами — Захаром Прилепиным и Сталиным. Это смешная сцена и тем отвлекает. Но позже — уж нельзя зевать: нет, брат, ты хоть и пьянь беззаветная, но ты — злодей. И предашь, и убьешь, как чихнешь.

И буддист Манилов (Дмитрий Дюжев) со своей буддисткой-женой (Александра Ревенко) вроде малахольная, помешанная на сексе и дури сладкая парочка.

Но буддистка командует аптеками, и в городе вместо нормальных лекарств — одна «аюрведа». Ну и наркотики, само собой, буквально клубятся в воздухе…

И прелестная Коробочка (Елена Коренева), дура из дур. Но она мэр этого злополучного Бугорска, хотя даже не знает точно, избрали ее или должность перешла ей «по наследству», от мужа. И в этом качестве она, конечно, злодейка.

В общем, как справедливо аттестует губернатор свою шайку-лейку, «господа воры, мошенники, коррупционеры»…

Вот уж кто без оговорок злодей, умный, подлый, вкрадчивый, неумолимый, страшный. Губернатор здесь почти так же важен, как сам Чичиков. Который, надо заметить, наименьший злодей из всех. Он жулик, разумеется, и вор. И анамнез у него впечатляющий. Но в исполнении Цыганова это тот ворюга, что именно «милей, чем кровопийца». И на Цыганова тут смотреть наконец-то интересно.

Наконец этот хороший артист не помирает от тоски, как почти во всех фильмах. Он волнуется, он азартен, он ловко сражается за свои мифические (поначалу) миллионы… Как Остап Бендер. И как Остап Бендер, едва не остается у разбитого корыта — не очень, впрочем, убиваясь. Легко пришло — легко ушло. Словно 30 миллионов Манилова — то ли они денежки, а то ли виденье… (Были, были, как выяснилось).

Оба они — герои плутовского романа. Гоголь первым придумал русского афериста с довольно противной биографией. Неприятного типа. Волоски из носа выщипывает… В сущности, Чичиков — это Бендер и Корейко в одном флаконе. Константинопольский со своим читательским бэкграундом совершенно правильно его расчленяет. В сухом остатке — обаятельный мастер сотен способов «честного» отъема денег и его спарринг-партнер. И вот вся гадость и дрянь, произрастающие на теле России, отданы режиссером этому партнеру, коллективному Корейко во главе с губернатором.

Надо сказать, Колтаков тут единственный, кто ведет свою роль чисто и строго, обдавая ледяным холодом на крупных планах. За ним реально стоит культура МХАТа.

Остальные купаются в игре — смачной и жирной, плюсуют вовсю — от хрустальной Кореневой до зубастого Дюжева, нашпигованного тестостероном. Что, в принципе, для комедии совсем неплохо. Хотя именно этот карнавал и рождает эффект клиповости, капустника и неослабным весельем отвлекает от главного. И тут довольно бесполезен костыль (Копейкина?) в виде фильма «Гоголь» с Петровым в телевизоре ВИП-камеры Чичикова.

Главное же… Главное — то, с чего мы начали. С бессмертного российского «здесь и всегда». Не для мебели же в кабинете большого минкультовского начальника Кувшинное-Рыло, наигрывающего «Лунную сонату» (Игорь Верник), висит портрет Салтыкова-Щедрина. И не для красного словца произносит подсудимый Чичиков фразу, которой нет у Гоголя:

«Разбойники сейчас не по лесам прячутся, они в костюмах по кабинетам сидят…»

Для Григория Константинопольского, затеявшего свой в хорошем смысле балаган и парад-алле по российскому бездорожью («Эх, трешка, бэха-трешка!» — бормочет разбитной конопатый Селифан — Максим Емельянов), смыслообразующей представляется мне последняя, четвертая серия — с инвалидом Копейкиным, дивными судейскими Бугорска и столичными властными структурами, перед которыми «постораниваются все народы и государства», ибо возносятся они в самые, по выражению Булгакова, «гибельные выси», а именно…

А вот этого я вам и не скажу.

С сегодняшнего дня все четыре серии выложены на платформе ivi. Монтаж закончен под утро. Ручаюсь, многим понравится. Ну а что я тут наворчала… «Таков уж русский человек. Попробуй он слегка верхушек какой-нибудь науки, такое выдумает мудрое постановление, что многим придется солоно».

Просто я Гоголя сильно люблю.