Вся лента некрологами полна. Скорбят публично. В голосе натуга. Прощаются ошибка и вина, Как будто смерть — важнейшая заслуга.

Попытка объективности? Не сметь. Учтиво подбирайте выраженья. Не ройтесь в прошлом. Уважайте смерть. В России жизнь не стоит уваженья.

Ругать покойных может только скот, Кощун (на убежденья не посмотрим) — Или Аркадий Бабченко. (Но тот — Имеет право, так как побыл мертвым).

Когда лежал я в коме, как дурак (меня спасла московская больница), — Меня уже хвалил такой и так, Что мне, боюсь, поныне не отмыться.

Но, слава Богу, я пришел в себя — И тут же оказался виноватей, И на меня обрушилась, трубя, Гора разочарованных проклятий.

Здесь что-то глубоко искажено. Покойник — не боец, не враг, не воин. Покойнику, ей-богу, все равно. Ваш плач ему не нужен. Он — покоен.

Мне жаль живых. От нищих — до элит. Живой способен плакать, задыхаться, Ему приятно, если похвалить, И больно от насмешки или хамства.

Что мертвые? О мертвых не радей. Отмучились — и не заплачут снова. А надо — как Россия про вождей. О мертвых — все. А о живых — ни слова.

Действительно! Давайте их беречь. Хранить, как королеву — англичане. Их оскорбит презрительная речь И радует тактичное молчанье.

Притом клеймить живых — напрасный труд. Никто не изменяется, похоже. А главное, что все они умрут. Буквально все. И ты, читатель, тоже.

И вот тогда мы скажем все, как есть — Как, помнится, о Сталине Никита. (Тем более что он не мог прочесть, И каждый мог усердствовать открыто.)