«Обнал», или «обналичивание», — это незаконный обмен безналичных денег на наличные.

У русских американцев в ходу был схожий термин «обкэшить».

В обнале самое главное — клиентура. Наладить схему, создать фирму, найти для нее фиктивного директора — ерунда, это было легко. Гораздо труднее заполучить клиента: коммерсанта, имеющего потребность в превращении безналичных сумм в бумажные купюры.

Обнальную контору мы основали в конце 1993-го, нас было двое компаньонов. Первый — босс, хозяин, отец-основатель. Второй — я. Серый кардинал, исполнитель черной работы.

Счета мы держали в одном из чеченских банков, оттуда же приходила и клиентура. Но не обязательно чеченцы, всякие появлялись. «Крыша» тоже была чеченская.

Банк проводил легальные операции, а наша контора фигурировала как «помойка» при банке: система, через которую прогонялись мутные, черные капиталы.

Российский финансовый рынок создавался как копия самого совершенного в мире рынка — американского. Схемы, комбинации, приемы работы были американские, программное обеспечение — американское, учебники — американские. Идеология тоже американская: «деньги не спят».

На столе в офисе у меня лежали три книги: «Алхимия финансов» Джорджа Сороса, «Как играть на бирже» Александра Элдера, «Алчность и слава Уолл-стрит» Джеймса Стюарта. Последняя книга (превосходная, всем рекомендую) известна тем, что легла в основу фильма Оливера Стоуна «Уолл-стрит». Фильм я к тому времени выучил наизусть покадрово.

Мы передирали у американцев все, что могли. Мы пили виски, курили сигары, клали ноги на стол, а главное — работали по 14 часов в день.

Заработанное почти не тратили, некогда было тратить. Купили себе пиджаки, ботинки и золотые часы «Лонжин».

Нужно понимать, что если российская экономика в середине 90-х находилась в кризисе, то экономика частная, торговая и финансовая, развивалась бешеными темпами. Новые и новые конторы и банки возникали сотнями.

Рынок рос — и росли все, кто был в рынке.

За 1994–1996 годы наш оборот увеличился в десятки раз. В лучшие месяцы мы пропускали через себя по 20 миллионов долларов.

Параллельно существовал смежный бизнес под названием «проплаты». Выглядит так: к тебе приходят деньги «за сахар», а ты — «проплачиваешь»: отправляешь «за мазут». Оформляются соответствующие фиктивные договора, шлепаются круглые печати.

Самыми выгодными считались валютные проплаты. Клиент переводил нам рубли, мы покупали на бирже безналичные доллары и отправляли их в Швецию или Корею. Из Швеции ехали йогурты, из Кореи — факсы и ксероксы. Валютные «проплаты» были проще и выгоднее обнала — но и опаснее. В тогдашнем Уголовном кодексе еще существовала статья 88 — за незаконные валютные операции, от трех лет до смертной казни. В 90-е годы статья вроде бы не применялась, но угрожающе маячила. Отменили ее то ли в 1994-м, то ли в 1996 году.

Чтобы не попадать под статью о незаконных валютных операциях, люди создавали легальные обменные пункты, но это было дорогое удовольствие: надо было платить банку за лицензию и оборудовать кассовое помещение, кассовое окно, ставить сигнализацию, железные двери, нанимать охрану.

Ну и, конечно, главными игроками на рынке обнала были сами банки.

Основную схему работы обнальной конторы я тут помещу в виде иллюстрации. Схему придумал не я, но, надеюсь, автор на меня не обидится. Сейчас он миллиардер.

В 1995 году наша контора ежедневно обрабатывала от одного до двух миллиардов рублей, из них три четверти — проплаты, четверть — обналичка.

Прокачал миллиард — заработал 10 миллионов.

Курс был — от 3 тысяч в 1994-м до 5,5 тысячи в 1996-м. То есть за миллион рублей в декабре 1994-го давали 250 долларов. Миллиард — это было 200–250 тысяч долларов.

И я строил планы купить банк. Перейти из черного, нелегального сектора хотя бы в «серый», сравнительно легальный.

Сделать банк было не так трудно. 40 тысяч долларов стоила лицензия на банковскую деятельность. Затем закон требовал оплатить минимальный уставной капитал: 20 миллиардов. Эту сумму, немалую, можно было просто одолжить ненадолго (если есть, у кого одолжить). Берешь 20 миллиардов, помещаешь на счет Центрального банка, получаешь справку об оплате уставного капитала, затем забираешь деньги и возвращаешь кредитору.

Справка остается у тебя.

Увы. Мой босс и старший компаньон не хотел покупать банк. Мой босс боялся «засветки», то есть — широкой известности. Босс хотел действовать тихо, незаметно. Уже будучи долларовым миллионером, он ездил на «Жигулях», на «девятке» — такой вот был малый, выдающейся скрытности.

В 1995-м в нашей конторе работало 20 операционистов, счетоводов, менеджеров и водителей. Был завхоз и отдельный дядька, главный по безопасности, бывший капитан МВД на пенсии. И еще на зарплате сидели три десятка фиктивных директоров: каждый получал по 300 долларов в месяц.

Соответственно, мы оперировали счетами тридцати фирм. Каждая фирма жила два месяца: когда подходил срок сдавать налоговую отчетность, фирму бросали, счета обнуляли, создавали новую. Регистрацией новых фирм занимались специальные люди.

Для доставки клиентам крупных сумм мы нанимали броневик и охрану с оружием. Но обычно возили сами, вдвоем, на «Жигулях». Сколько я перевез в багажнике «Жигулей» — никогда не считал, но, думаю, не так уж и много. Несколько миллионов долларов. К чести своей, сообщу, что ни разу за три года работы на меня не напали, не пытались ограбить.

Живой миллион долларов я видел один раз в жизни. Сто пачек, в каждой по сто листов сотенными купюрами. Никакого впечатления это на меня не произвело: просто деньги, наличная масса. Погрузили в чемодан и отвезли. Во второй чемодан поместили купюросчетную машину «Магнер», чтобы еще раз проверить сумму при приемке. Претензий не было.

Нашими клиентами были мощные торговые конторы, импортеры, их названия я не сообщу. Далее, мы обналичивали деньги для одной ныне широко известной киностудии под управлением известного кинодеятеля.

Примерно до 1995 года обнальщики давали рекламу в газетах, в частности, в самой популярной — «Из рук в руки». И существовали люди, набиравшие большую клиентскую базу только за счет такой рекламы.

То есть приезжает в Москву коммерсант из Твери или Красноярска, покупает рекламную газету, видит объявление: «ОБНАЛИЧИМ ЛЮБЫЕ СУММЫ», приходит в офис, знакомится — и работает.

Однажды, если не ошибаюсь, в 1996-м, по Москве загремела обнальная контора под названием «Обезьянки с Лубянки». Их реклама изображала трех обезьян, которые «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». Там ребята оперировали сотнями миллиардов. По слухам, они действовали под крышей ФСБ, набрали клиентуру и оборот — и потом лопнули. Оборотные деньги — насадили.

«Насадили» — значит, присвоили, украли.

Такая схема тоже была в ходу: создать обнальную контору, набрать по рекламе клиентов, дойти до серьезных оборотов — и сбежать с деньгами. В полицию никто из обманутых клиентов не пойдет, не дураки же.

Злодеями, преступниками мы себя не считали ни в коем случае. Мы гоняли частные, коммерческие, торговые деньги.

Не платить налоги — это было дело принципа. Государство мы глубоко презирали: начиная от вечно пьяного президента и заканчивая автоинспекторами, все они были нашими врагами. Государство шаталось, в Чечне шла война. Реформы превратили большую часть населения в нищих либо бедных. Дороги и дома не строились. В ближайшей перспективе — полный развал страны. Кому платить налоги, сборы, акцизы, НДС — зачем, за что? Мы едва сами поднялись, с какой стати нас обирать?

Первые зимние ботинки я купил себе в декабре 1994 года, после двух лет работы; никогда не забуду. Замечательные ботинки, мех внутри, толстая подошва.

В отпуск не ездил. По Москве перемещался на автомобиле «Нива».

Какие налоги, мы едва продышались. Никому ничего платить не будем: такой у нас был девиз.

Налоговую политику в области бизнеса мы считали государственным рэкетом. Половина моих друзей собиралась заработать в районе полумиллиона долларов и уехать в Европу, там купить отель — и успокоиться. Другая половина не собиралась уезжать, наоборот — остаться в стране и превратиться в олигархов. У некоторых получилось.

Сейчас 90-е оцениваются как времена национального позора и неудачного либерального экономического эксперимента. Широкие слои населения не хотят вспоминать 90-е. Книги о тех временах, фильмы и сериалы — не пользуются успехом. Коммерсантов, бизнесменов, порожденных 90-ми, — в лучшем случае презирают, в худшем — ненавидят. Я с этим неоднократно сталкивался. Но сам я, как и многие мои товарищи, считали себя, без ложного пафоса, созидателями новой страны и родоначальниками новой экономики, новой истории. 90-е высвободили громадный созидательный ресурс. Огромный потребительский рынок, который мы имеем сейчас, — еда, одежда, техника, услуги — был основан и отрегулирован именно в 90-е.

Мне до сих пор непонятно, почему в 90-е государство позволяло создавать финансовые пирамиды. Как бывший махинатор я понимаю, но как гражданин — понять не могу. В середине 90-х по всей стране работали десятки пирамид. «МММ», «Русский дом Селенга», «Хопер-Инвест», «Властилина» и так далее. Любой старшеклассник знал, как работает пирамида. Тем не менее гигантские мошеннические корпорации функционировали совершенно легально и с колоссальным размахом.

Давали рекламу по телевидению. Это было настолько позорно и цинично, что я до сих пор не люблю об этом вспоминать. Аферманы наживались на глупых стариках, а государство никак не реагировало.

Пирамиды начали рушиться с 1994 года, их владельцев частично пересажали, но деньги растворились «в тонком воздухе».

Когда меня самого арестовали и посадили в «Лефортово» — на одном этаже со мной сидела Валентина Соловьева, создательница пирамиды «Властилина». Я не видел эту выдающуюся даму, но на прогулку нас выводили в одно и то же время, в соседние дворики. Я бегал от угла к углу, а за щербатой стеной — Валентина Соловьева громко пела песню, все время одну и ту же: «Ах, какая женщина, какая женщина! Мне б такую!» В ноты не попадала, но голос был красивый, грудной.

Сейчас, задним числом, историки утверждают, что и «чеченские авизо», и финансовые пирамиды нужны были для того, чтобы тотально ограбить и государство, и население, а деньги направить на залоговые аукционы и скупить заводы, нефтяные и газовые предприятия. Но мне кажется, что это натяжка. Мошенничества происходили хаотично. Не было единого центра, не было группы злодеев, желавших ограбить страну.

Государственная конструкция слишком сильно шаталась. Это было наглядно и страшно. Невозможно было просчитать долговременные стратегии, все жили одним днем, увлекаемые инерцией распада, катастрофы. Делюганы, аферманы, кидалы действовали по принципу «хватай как можно больше и убегай как можно быстрее».

Люди быстро становились миллионерами, но так же быстро и разорялись.

Будет нелишним еще раз повторить, что на рынке обналички работа происходила только с частными капиталами. Деньги из бюджета, государственные деньги — мы не трогали; это было опасно. Наша контора никогда не брала бюджетных денег. В конце концов мы погорели именно на бюджетных деньгах.

Тогда в обнале я проработал три года: с конца лета 1993-го по конец лета 1996-го. И потом еще в нулевые, после тюрьмы, но то был уже другой бизнес, в других обстоятельствах.

В обнале важное — ответственность, гарантии, репутация. Клиента мы берегли и уважали. Клиент знал, что если он отправил нам деньги — он их вернет в ста случаях из ста. Чтобы гарантировать клиенту безопасность его денег — мы должны были иметь свои капиталы, страховые, резервные суммы, хотя бы в объеме ежедневного прихода. То есть если к тебе на счет сегодня упал миллиард, и вдруг этот счет, вместе с миллиардом, арестовала налоговая инспекция — у тебя должен быть свой, резервный, миллиард, чтобы покрыть потери. Этот миллиард мы заработали примерно в середине 1995 года, а потом и второй, и третий миллиард и больше. Эти средства можно было потратить, купить квартиры и «мерседесы», но мы не тратили, держали деньги наличными наготове.

Это сильно добавляло нам уверенности, и мы стали действовать с большим размахом.

В 1996-м мы работали с ГКО, с векселями ОНЭКСИМ-банка, с банком МДМ.

Я знаком с людьми, хозяевами банков, которые были монополистами на рынке обналички, контролировали от трети до половины всего объема российского рынка, назначали, поднимали и опускали цены, оперировали миллиардами наличных долларов. Сейчас эти люди сами миллиардеры, уважаемые граждане и владельцы яхт.

В целом мой стаж в обнале — 20 лет, с перерывами на тюрьму и Чечню.

В новом Уголовном кодексе есть статья за незаконную банковскую деятельность. По этой статье сейчас ребята заезжают на два, на три года общего режима.

Забавный случай: однажды я привлек к работе друга, а он был верующий, богобоязненный. Он поехал в Оптину пустынь и спросил там у одного старца: «Обналичка — это грех?» На что старец ответил: «Конечно нет, даже голову себе не забивай».

Я думаю, наличные деньги постепенно превратятся в анахронизм, и лет через 15 совсем выйдут из оборота. Через двадцать лет «обналичка» будет забыта насовсем, останется легендой. Деньги навсегда станут просто циферками на экранчике.