«Русский марш» — главный способ отмечать День народного единства 4 ноября, придуманный за последние десять лет, — в этом году запретили, формально, конечно: из-за эпидемиологических ограничений. Националисты тем не менее попытались выйти на акции в Москве в своей традиционной ссылке — в Люблино, а также в центре города на Цветном бульваре. На бульвар были стянуты большие силы полиции, более 30 участников акции оказались задержаны. Один из активистов трогательно позировал в автозаке с букетом алых роз и портретом покойного Максима Марцинкевича. Вот и весь праздник.

Придуманный в эпоху Суркова «День народного единства» когда-то был призван ослабить влияние КПРФ, лишить коммунистов общенародного выходного дня и повода для их собственных выступлений. К середине нулевых партия Зюганова еще представляла собой угрозу для правящего большинства, а 1996 год был близок. С точки зрения политических технологий, изобретатели «народного единства» тогда все сделали правильно. Подменив 7 ноября на 4-е, они оставили гражданам выходной день, а риторику народного революционного гнева скорректировали в сторону военно-исторического величия: мол, выгнали внешних захватчиков — и можем повторить. В роли грозных врагов внезапно оказались поляки XVII века — не то чтобы эта тема была на слуху в последние столетия российской жизни. Но в нашем идеальном календаре все праздничные дни идут от 9 Мая к 4 ноября и посвящены вооруженному триумфу государства.

Чего изобретатели нашего нового единства не продумали, так это детальные методы ликования. С учетом официальной легенды праздника хорошо бы подошел, наверное, еще один военный парад с символическим изгнанием узурпаторов из Кремля. Но парады зарезервированы за более важными датами, включая выдающийся постмодернистский момент: День памяти военного парада на Красной площади 7 ноября 1941 года — парад памяти парада имени умершего праздника революции. Идея с изгнанием узурпаторов в свою очередь может быть понята превратно.

Первые — потому что этот праздник официально одна из тех конструкций, которая поддерживает их власть, поэтому им «по работе надо высказаться за единство», вторые — потому что увидели в политтехнологии «4 ноября» свой шанс на реванш.

Большая часть граждан России не ассоциирует себя ни с российским начальством, ни с профессиональными русскими, и потому к нынешней мемориализации событий Смутного времени безразлична. Ликующих горожан на улицах не было и прежде, но важнее, что сегодня — на фоне общенациональной ковидной депрессии, в которой даже евро по 95 рублей не вызывает больше паники, — не осталось и намека на политическое единство страны. Иными словами, к 2020 году проблема «4 ноября» состоит не в том, что этот праздник чужой для страны, но в том, что нет тех нас, которые готовы объединиться ради большой общенациональной цели.

Единство, определенное через победу над внешним врагом, не объединит страну, которая не получила от государства помощи в ходе эпидемии. Люди беспокоятся о будущем своих семей, они предоставлены себе самим и своим страхам. Даже если мы снова победим всех реальных или воображаемых врагов, это не даст гражданам России никакой надежды на лучшее будущее. Официальная идеология единства застряла в далеком прошлом и отчего-то предполагает, что народу нужны лишь более частые и громкие крики «Ура!» под пролетающими над городами военными самолетами — этой зримой демонстрации нашей мощи.

Но кого бы ни победила на этот раз наша пропаганда — украинцев, Западную Европу или США, — это никак не улучшит жизнь людей в нашей стране. На осознание этого факта у нас ушли долгие годы.

Более того, в обществе растет число новых конфликтов. В те исторические моменты, когда правят страх и неопределенность, шанс появляется и у многочисленных пророков, и у учителей мудрости. Политизация российских религий изначально должна была укрепить позиции Кремля: ставка делалась на доктрину РПЦ как платформу для несменяемой власти и ее коррелята — народного единства в духе архаичной триады графа Уварова. В реальности политизация религии опережающими темпами разворачивается на российском Северном Кавказе (см. «Кавказское чувствилище»).

Неслучайно Владимиру Путину приходится делать специальное заявление к 4 ноября: о «…сохранении межрелигиозного мира как основы» российского общества.