Наш мир не слетел с основ еще, но запах уже гиений: Повсюду стоят чудовища и требуют извинений.

Простите, ваше кладбищенство, что я осудил убийство. Прости меня, оскорбившийся, за то, что ты оскорбился.

Простите, наше сатрапище, за то, что мы ходим маршем, Мешающим вашей трапезе публичным презреньем к старшим.

Простите меня, омоновцы, простите меня, Росгвардия, За то, что мы плохо молимся на чудище ваше главное.

Простите за то, что слушали про веру мою в единство, За то, что я верил в лучшее, забывши, где я родился.

Живем мы в пространстве суженном, как будто в отдельной луже, — Простите. Я думал: хуже нам, но вижу, что всюду хуже.

Прощенья мы просим сутками — везде, от Бали до Сити. Пора назвать проститутками всех тех, кто просит «простите».

Но как не просить прощения на столь неуютном свете, Где matter вся дичь ущербная, а мы ничего не matter?

Когда-то, во дни прошедшие, в стране поумней, чем ныне, Я думал: просить прощения – спасение от гордыни.

Всю жизнь я просил прощения у ратников и корсаров — И дожил до воплощения мерзейших своих кошмаров,

До темной такой расселины, где жители всех берложин На жаб и гадюк поделены, и выбор меж ними ложен.

И сын мой запомнит истину, назло старинным романам: Ты можешь быть дважды искренним и даже вполне гуманным, —

Не верь, мой сын безалаберный, посулам врага и босса. Подправим девиз концлагеря — «Не верь, не проси, не бойся».

Нелепо ждать покаяния, не стоит желать награды, Нельзя просить подаяния, прощения и пощады.