Свежая «ковидная» статья 207.1 появилась в УК РФ — кстати, в День дурака — 1 апреля 2020 года. Диспозиция ее сформулирована противоречиво: «Публичное распространение под видом достоверных сообщений заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан…», а санкция предусматривает штраф от 300 до 700 тыс. рублей, а то и ограничение свободы на срок до трех лет.
В разъяснении, которое Верховный суд РФ дал 30 апреля, «заведомо ложная» трактуется как «информация, которая изначально не соответствует действительности, о чем достоверно было известно распространителю».
С точки зрения журналистов, это разъяснение закономерно лишает статью 207.1 всякого смысла:
если журналист понимает, что информация ложная, он и не станет ее распространять, а если все-таки так сделает, тогда это уже не журналист, а кто-то другой, и состав преступления тут подошел бы тоже какой-то другой.
Проблема в том, что «правоохранительные органы», которые тут надо понимать довольно широко, включая разного рода надзор и по факту даже руководство больниц, инициирующее такие репрессии, с разъяснением ВС РФ то ли вовсе не знакомы, то ли это для них помеха, на которую не стоит обращать внимание.
После сообщения СМИ о смерти ряда пациентов в Городской больнице № 20 Ростова-на-Дону 11 октября в результате перебоев с поставкой кислорода (а «Новая» написала об этом одной из первых) администрация больницы, по сообщениям журналистов, поставила вопрос о возбуждении дела за «фейк-ньюс», а губернатор области публично заявил, что верит администрации, а не журналистам. Уголовное дело не было возбуждено лишь вследствие того, что
часть врачей сразу же стала подтверждать версию о перебоях с кислородом.
Сейчас в Ростове, как сообщает наш корреспондент Елена Романова, рассматривается вопрос о возбуждении дела уже по этим фактам, причем врачи рассказывают, что истории болезней переданы следственным органам без последних записей о времени смерти пациентов, что могло бы подтвердить версию о дефиците кислорода.
Разумеется, в критической и требующей быстрых решений ситуации, которая образовалась в связи с новой волной эпидемии, труднее всего приходится врачам и руководителям лечебных учреждений, но и журналистам тоже нелегко, а они должны выполнять свой долг. Сейчас в Ростове предпочитают говорить, что угрозы уголовным делом журналистам только померещились, но, выражаясь юридическим языком,
они их «воспринимали как реальные» и даже весьма.
Ведь этот трагический и показательный случай — не первый и не последний, когда в ответ на добросовестную работу чиновники обвиняют журналистов в создании паники и отвечают преследованием, в том числе с помощью уголовных дел.
Пожалуй, самым памятным в этом смысле стал прецедент с легендарным журналистом из Абакана — чемпионом по числу возбужденных против него и прекращенных дел Михаилом Афанасьевым, о котором как раз недавно вспоминала «Новая» (№ 109 от 5 октября). В августе 2009 года он опубликовал обращение родственников пропавших при аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, которые ошибочно полагали, что часть сотрудников станции еще живы, но отрезаны водой, и их можно спасти. Против Афанасьева было возбуждено уголовное дело (одиннадцатое или двенадцатое, точно он не помнит) о клевете на руководителя МЧС Хакасии и главного инженера ГЭС. На помощь пришли коллеги, пригласившие Афанасьева в эфир «Эха Москвы» вместе с Михаилом Федотовым — автором закона о СМИ, и на тот (и на этот) момент секретарем Союза журналистов. Федотов дал в эфире разъяснение, что в действиях Афанасьева нет состава преступления, и это было услышано — дело было сразу же прекращено.
На этот прецедент надо ориентироваться и в сегодняшней ситуации. Когда обнародование информации может спасти жизни и здоровье людей, а времени и возможностей для ее полноценной проверки нет, незамедлительное придание ее гласности допустимо как с этической, так и с правовой точек зрения. Желательно указать на предварительный характер информации, но не на ее источник, если сообщивший сведения, как это часто делают врачи, хочет сохранить имя в тайне. Мнение противоположной стороны (администрации) тоже должно быть отражено, если оно представлено вовремя (что в последнее время становится все реже), но верить ему или нет — решает журналист, который в этой ситуации берет ответственность на себя. Опубликованная в таком порядке информация должна затем проверяться и, в случае невозможности ее подтверждения, опровергаться. Но следственные, а вслед за ними и судебные органы должны принимать во внимание тот факт, что журналист руководствуется вовсе не желанием снискать себе славу, а профессиональным долгом и стремлением избежать более тяжких последствий.
Задача пожарного на каланче — завидев дым, сразу звонить в колокол, а не спускаться, чтобы сначала проверить, не чья-то ли это шутка.
Такое применение закона (впрочем, фактически рекомендованное и в разъяснении Верховного суда), конечно, требует творческого подхода и сопротивления судей репрессивному ражу местных чиновников. К сожалению, сегодня все меньше таких судей (и следователей), как председатель Верховного суда Хакасии Виктор Носов, понимающий, что такое журналистика и для чего она нужна — я уверен, что в случае с Афанасьевым в 2009 году без него дело не обошлось.
Только что комиссия СПЧ по свободе информации и правам журналистов поддержала большинством голосов заявление аналогичного содержания, которое будет опубликовано в одном из блогов на сайте Совета.
