Генерал (Париж, 1978 год)
4:29
Он проснулся быстро, как кошка. Генерал всегда умел стремительно проваливаться в глубокий, беспамятный сон и так же быстро просыпаться, словно включал в голове швейцарские часы.
Но сейчас его разбудил не сигнал внутреннего будильника, а запах. Чужой, настырный запах, которому не было места в номере парижского отеля.
«Это свои, — подумал генерал. — Французы включили бы свет и разбудили меня. А русские просто не дали бы мне проснуться. Но как они пришли сюда ночью?»
Последний раз генерал слышал такой запах тринадцать лет назад, в Бухаресте. Он был тогда старшим лейтенантом. В тот день он оказался помощником дежурного по Академии, когда адъютант министра Вооруженных сил прибыл в Академию и приказал дежурному подполковнику выделить в его распоряжение надежного офицера для выполнения специального задания командования.
Старший лейтенант сразу понял, о каком задании пойдет речь.
За заборами воинских частей одиночные выстрелы хлопали уже с утра — там убивали сотрудников особых отделов.
Армия поддержала назначение товарища Чаушеску на пост Первого секретаря Центрального комитета и теперь помогала партии очистить ряды государственной безопасности от политически сомнительных лиц.
Перед входом в бомбоубежище Генерального штаба, куда привезли арестованных директоров департаментов Секуритате, старший лейтенант прошел короткий инструктаж (ему сказали, что стрелять надо не в затылок, а в то место, где череп соединяется с шеей), получил под роспись пистолет и четыре обоймы, а потом спустился в подвал в сопровождении адъютанта и коменданта убежища.
Предстоящее задание старший лейтенант воображал себе несколько иначе. Он думал увидеть столбы, к которым будут привязывать исполняемых, ожидал, что будут долго и с выражением зачитывать приговор трибунала и спрашивать о последнем желании, представлял, каким голосом отдаст команды «Взвод! Целься! Огонь!» и как пойдет вдоль ряда тел, чтобы сделать контрольные выстрелы… Старший лейтенант видел такую штуку в кинохронике расстрела маршала Антонеску.
Но все произошло совсем не так. Вместо столбов были деревянные щиты, чтобы не случилось рикошета, а вместо приговора был обычный список на липком листе желтой бумаги. Исполняемых, растерянных, плачущих и визжащих, со скованными руками и ногами, приволакивали два каких-то пыльных солдата,
вместо последнего желания у них спрашивали инициалы, а потом засовывали в рот резиновый детский мячик.
Адъютант министра долго искал в списке фамилию, разбирая нечетко пропечатавшиеся буквы… Потом комендант ставил против фамилии крестик, солдаты ставили исполняемого на колени и наклоняли так, чтобы голова оказывалась над желобом в полу, и старший лейтенант нажимал на спуск.
Первый раз получилось неудачно, он приставил ствол к самому затылку корчащегося человека, и всех пятерых, столпившихся вокруг исполняемого, обдало облаком красных брызг… Зато резкий запах пороха и крови сразу же заглушил длинный приторный запах оружейной смазки.
На следующий день сам товарищ министр Леонтин Сэледжан вручил старшему лейтенанту погоны майора и сообщил о переводе на службу в Секуритате, поскольку товарищ Чаушеску решил укрепить несколько прореженные ряды защитников государственной безопасности. С этого дня он никогда больше не брал в руки оружия — ни когда получил назначение в разведку, ни когда ездил по всей Европе, ни когда возглавил резидентуру в Германии…
Через десять лет оперативной службы товарищ Чаушеску лично вручил ему генеральские погоны и орден «За особые заслуги в защите государственного и социального строя» второй степени. Генерал возглавил в Управлении специально созданный для него отдел, став исполнителем самых деликатных поручений «великого гения Карпат». Перед последней командировкой в Париж генерал получил на погоны еще одну звезду.
«Нику Чаушеску — дурак, какого свет не видел», —
рассуждал тринадцать лет назад генерал Сэледжан перед доверенными офицерами своего штаба. «То ли дело товарищ Маурер, вот это голова! Но вот… нравится Нику-долбозвон нашим телкам-комсомолкам, — кривил губы министр, вспоминая, что карьеру Нику Чаушеску начинал в Коммунистическом союзе молодежи. — Так что пока пусть будет Нику, что ты с бабами проклятыми сделаешь!»
Давно нет генерала Сэледжана, умершего в госпитале во время операции по удалению жировика, товарища Маурера уже шесть лет спецконвой не выпускает из-за забора его трехэтажной виллы, а Первого секретаря Николае Чаушеску называют не иначе как «полноводным Дунаем разума»…
4:30
Генерал открыл глаза. Ствол пистолета почти касался его щеки. Пистолет был зажат в руке коренастого человека с одутловатым лицом. Второй, высокий и сутулый, стоявший у окна, отодвинул штору, впуская в комнату свет фонарей, приглушенный утренним туманом, и генерал рассмотрел его лицо.
Генерал сразу вспомнил, что сутулого человека он видел этим вечером в баре отеля, и обратил внимание, как продуманно человек одет. «Как на картинке из Monsieur magazine, — подумал генерал. — Только старого журнала». Аккуратный гардероб сутулого отставал от моды лет на пять. Генерал даже хотел поделиться своим наблюдением с барменом, но потом передумал, выпил третий коктейль, положил на стойку новенькую бумажку в пятьсот франков и пошел к себе. Сутулый его не заметил: сгорбившись, он смотрел в окно и трогал губами край бокала.
Генерал вздохнул, и ствол тут же уперся ему в скулу.
— Только не кричать, — сказал человек с одутловатым лицом.
«Четыре тридцать утра, — подумал генерал, — все верно. Сейчас ему прикажут протянуть вперед руки, потом щелкнут наручники,
потом ему сделают укол, и ему станет весело, очень весело, он окончательно проснется и, хихикая, вприпрыжку пойдет вниз, к выходу из отеля, где его ждет длинный ситроен с дипломатическими номерами.
Одутловатый будет поддерживать его под правую руку, а высокий — страховать слева и вытирать струйку слюны, которая побежит изо рта.
Потом будет комната в посольстве, кожаный диван, потом ВИП-салон аэропорта, еще два укола, которые вернут ему часть сознания перед стойкой паспортного контроля, а потом пилоты компании «Таром» помогут ему подняться в кабину. Через три часа он будет в Бухаресте. Потом будет большой, залитый солнцем зал с панорамными окнами, кафельным полом, шлангом с холодной водой и металлическая рама, к которой он будет прикован. «Ток! Выключить… Ток! Выключить… Ток! Выключить…»
— Руки, пожалуйста, — сказал коренастый человек, наслаждаясь своей вежливостью.
Генерал протянул руки, и сутулый защелкнул на запястьях тонкие, острые наручники, тщательно их затянув.
— И ноги, пожалуйста, протяните вперед, — так же вежливо и тихо сказал одутловатый.
Вторая пара наручников врезалась в щиколотки генерала. Теперь, когда он сидел перед ними голый и закованный, они его совсем не боялись и успокоились.
Коренастый человек спрятал пистолет в наплечную кобуру под пиджаком.
4:32
— Давай шприц, доктор, — сказал он, обращаясь к сутулому.
«Доктор, — подумал генерал. — Я буду называть его «доктором». Это наверняка прозвище, а не кличка. И оно ему нравится».
Даже в полутьме было видно, как дрогнули в улыбке губы сутулого, и генерал понял, что не ошибся.
Доктор вытащил из кармана пиджака два тюбика и начал рассматривать надписи. Он шагнул к окну и стал подносить их по очереди к глазам.
«Все верно, — отметил для себя генерал, — в одном препарат, в другом — антидот. На всякий случай, вдруг что-то пойдет не так. А свет они зажгут потом, когда поведут его из номера, чтобы увидел водитель и группа поддержки на улице. Плюс, если номер под наблюдением полиции или французской разведки, пусть там думают, что генерал в номере и у него все в порядке. Он просто включил свет. Может, человеку не спится…»
Доктор положил один тюбик на стол и снял наконечник с иглы у другого. Генерал сидел неподвижно, глядя прямо перед собой.
— Ну что ты копаешься, — заторопился коренастый.
— Подожди, — сказал «доктор», — он же голый. Ты его потом будешь одевать? Я не собираюсь его трогать.
— А что ты предлагаешь?
— Пусть оденется сам, — пожал плечами «доктор», — трусы, носки, брюки. Руки в браслетах, он у тебя под стволом. Куда ему деваться?
Коренастый заколебался.
— Генерал, — сказал он вкрадчиво, — вы ведь все понимаете? Мы не хотим делать вам больно, мы просто хотим, чтобы вы сами оделись.
«Генерал, — подумал генерал, — он называет меня генералом. Конечно, они хотят, чтобы я думал, будто я еще генерал. Чтобы продолжал надеяться. Сейчас он скажет, что сам посол просил их позаботиться о моей безопасности и комфорте».
— Сам товарищ посол, — сказал одутловатый, — инструктировал нас, чтобы мы позаботились о вашем комфорте. Мы должны только обеспечить вашу полную безопасность…
«…и защитить от возможных провокаций», — подумал генерал.
— …и защитить от возможных провокаций, — закончил фразу одутловатый.
4:35
— Дайте костюм, — сказал генерал, — он в шкафу. Синий костюм, в мелкую клетку.
Доктор открыл дверцу и стал шуршать одеждой.
«Он совсем не видит в темноте, — подумал генерал, — почему он без очков? Ах да, наденет очки, могут отстранить от заграничных командировок. Видимо, зрение начало падать совсем недавно, иначе он не прошел бы медкомиссию. Мне надо было обратить на него внимание еще вчера. Я ошибся. Он следил за мной и дал сигнал своим, что я в номере».
Сутулый бестолково возился в шкафу.
— Крайний слева, — подсказал генерал, — слева.
Доктор аккуратно вытащил вешалку с костюмом, снял брюки с перекладины и внимательно провел по ним ладонью.
— Какая хорошая шерсть, — сказал доктор, — дорогая вещь?
— Не очень, ответил генерал, — сотен семь.
— Семьсот лей? — уточнил доктор. — Действительно, недорого…
— Семьсот франков, — решил блеснуть осведомленностью одутловатый.
— Семьсот долларов, — закончил дискуссию генерал.
Доктор обернулся к шкафу, словно решив оценить стоимость генеральского гардероба.
— Давайте не будем тянуть время, — повысил голос одутловатый, — сейчас мы освободим вам ноги, и будьте добры одеться.
Одеваться со скованными руками было неудобно. Наручники врезались в запястья и кисти распухли.
— Мы что, его с такими руками поведем? — спросил одутловатый.
— Все будет в порядке, отек спадет, — заверил доктор.
— Да он пуговицы на рубашке не застегнет, — сказал одутловатый. — А галстук?
Доктор пошарил по полкам шкафа и вытащил белый кашемировый свитер.
— Вот, — пробормотал он, — его и натянем…
4:38
Теперь надо было освободить генералу одну руку. Одутловатый снова достал пистолет и направил его генералу в пах, а доктор, зажав одно кольцо наручников на правой руке так, что зрачки генерала расширились от боли, снял второе кольцо с левого запястья и быстро вставил обе руки в рукава свитера. Потом он так же быстро защелкнул наручники и натянул свитер. Генерал не сопротивлялся. Закончив процедуру, доктор ослабил наручники, и боль в руках перестала быть режущей.
— Ну вот, — сказал доктор, сейчас мы его уколем, потом расстегнем, пиджачок набросим, и все.
— Так и надо было колоть, как он штаны натянул, — удивился одутловатый. — Зачем я тогда с пушкой стою?
— Да, — сказал доктор, — я просто не подумал. Сядьте к столу, генерал, и положите руки. Я сделаю все быстро.
Генерал послушно сел к столу, вытянул руки, а доктор закатал рукав его свитера и взял тюбик с препаратом. Одутловатый опустил пистолет и наклонился через плечо, чтобы лучше рассмотреть, что будет делать доктор.
«Наверное, в первый раз», — подумал генерал.
— Ему не надо протереть руку? — спросил одутловатый, облизывая губы.
Доктор подслеповато огляделся, генерал перехватил его взгляд и кивнул в сторону мини-бара. Побрякав стеклом, доктор вытащил бутылочку джина, свернул пробку и вылил жидкость генералу на руку.
Теперь он примеривался, куда ввести иглу.
4:42
— Посвети мне, — прошептал доктор, — я ничего не вижу.
Над столом заплясал маленький огонек зажигалки. Тонкая игла повисла над веной.
— Сто тысяч долларов, — сказал генерал без всякого выражения. — Сто тысяч долларов каждому. Выведите меня отсюда и отпустите.
Зажигалка погасла. Игла дрогнула.
Доктор и одутловатый стремительно переглянулись.
— Нет, — сказал одутловатый, — я же сказал, не мешайте нам.
Генерал почувствовал, как ствол пистолета упирается в шею. Прямо «туда», вспомнил генерал.
Доктор хлопотливо взялся за тюбик.
— Двести тысяч каждому, — сказал генерал, — этого хватит, чтобы начать новую жизнь в любой стране. Вы знаете, кто я.
Доктор положил тюбик на стол.
Генерал чувствовал пистолет рядом со своей головой, но ствол уже не давил ему на шею.
— Давайте говорить серьезно, — сказал одутловатый, — вы же понимаете, что мы не примем это предложение. Я не буду вспоминать красивые слова, но вы должны понимать нас. У нас дома семьи. Родители, жены, дети.
«Вы же знаете, что может быть с ребенком, у которого папа не вернется из заграничной командировки. У вас ведь тоже дети! Если мы привезем вас, с ними ничего не будет. А если нет?»
«Да, — подумал генерал, — у меня были дети. У меня была семья и были дети. До сегодняшнего утра. А теперь я один, и я хочу жить. Мне сорок шесть лет, и я просто хочу жить… «Ток! Выключить… Ток! Выключить…»
— Да, я знаю, — сказал генерал. — Дети есть дети. Пятьсот тысяч каждому. Миллион долларов на двоих. Такой шанс бывает один раз.
Генерал никогда не слышал такой тишины, которая заклубилась вокруг стола, как туман за окнами.
— Нет, — выдохнули одутловатый и доктор, в одно дыхание.
— Вы знаете, кто я, — сказал генерал, — значит, вы должны понимать, что у меня есть эти деньги. Если вы отпустите меня, получите миллион долларов тут, в Париже. Если поможете мне уехать в Лондон и посадите там на самолет в Штаты, я заплачу вам еще по пятьдесят тысяч фунтов. Британия не выдает перебежчиков, с острова вы можете улететь куда угодно. Вам хватит на всю жизнь.
— Ну да, — удивился одутловатый, — как же мы попадем в Лондон? Если мы не приедем в посольство через сорок минут, там сообщат в полицию, что мы с вами украли миллион долларов, или даже два, и бегаем по стране. Вы же знаете, как это делается. Нет, — продолжил одутловатый скороговоркой, — мы говорим «нет».
«Через сорок минут они должны привезти меня в посольство, — подумал генерал, — значит, у меня есть минут пятнадцать».
Доктор молчал, разглядывая кончики пальцев.
Генерал не стал настаивать на своем предложении и замер, глядя на тюбик с препаратом, который доктор положил на стол.
4:46
— Ну что ты тянешь, — стряхнул оцепенение одутловатый.
Доктор посмотрел на него так, словно видел напарника первый раз в жизни. Он снова ухватил тюбик, как будто боялся, что тот выскользнет из пальцев.
— Подождите, — снова заговорил генерал, — даже смертник имеет право на последнее желание. Всего один коньяк.
— Вон, — просипел одутловатый, — в шкафчике полно бутылок… Когда мы все сделаем, мы вам нальем…
— Если вы не возражаете, — сказал генерал, — я хотел бы выпить свой последний бокал еще до того, как… вы понимаете.
Доктор с облегчением повернулся к мини-бару, но генерал опередил его.
— Ну что вы, — возразил он, — что тут за коньяк? Вот что… возьмите у меня в бумажнике тысячу франков, а лучше две, и пусть кто-нибудь принесет из бара внизу бутылку чего-нибудь настоящего…
Доктор опустил тюбик в карман, протянул руку к бумажнику на прикроватной тумбочке и вытащил пачку пятисотфранковых купюр.
— Вот, — показал он деньги.
— Ну так и принеси ему коньяк, — завозился одутловатый.
Доктор продолжал стоять с протянутой рукой, сжимая деньги.
«Что-то не так», — насторожился одутловатый.
— Пошел — и принес.
— Да, — сказал доктор растерянно, — да. Сейчас принесу.
В нем словно ослабла какая-то пружина, и доктор ссутулился еще сильнее. Он скомкал деньги и вышел из номера.
Генерал смотрел в окно. Туман становился все гуще, свет фонарей едва проникал в комнату.
Одутловатый обошел стол, закрыл собой окно и наклонился к генералу.
— Миллион долларов, — сказал он одними губами, — на двоих?
— Миллион, — также одними губами повторил генерал. — Миллион долларов здесь. И еще сто тысяч фунтов в Лондоне.
— Где деньги? — спросил одутловатый. — Их надо забрать из банка?
— Нет, — сказал генерал, — мы пойдем вместе к моему тайнику. Его никто не знает, потому что это мой тайник.
— Если они были заложены там меньше чем неделю назад, — сказал одутловатый, — то у нас это знают. Вы были под наблюдением все время в Париже.
— Не знают, — ответил генерал, — это было давно. Ты не боишься, что твой напарник может прийти не один?
— Не боюсь, — сказал одутловатый совершенно серьезно, — в отеле сейчас только мы. Вторая группа страхует на улице, еще есть машина у служебного входа.
«Да, подумал генерал, — я бы посадил еще резервную группу где-нибудь на этом этаже, в другом номере. Может быть, она и сидит там, а ты о ней просто можешь не знать. Но у меня нет другого выхода».
— Как мы выйдем отсюда? — спросил генерал.
— Это мое дело, ответил одутловатый. — Твое дело — отдать деньги.
Генерал кивнул, глядя, как одутловатый внимательно осматривает пистолет, снимает его с предохранителя и опускает в левый карман пиджака.
Туман сгущался, свет фонаря едва пробивался через него, в комнате стало темно.
— Откройте окно, — сказал генерал.
— Нет, — качнул головой одутловатый. — Могут заметить с улицы. Потерпишь.
4:51
Терпеть не получалось. Кровь приливала к рукам, и боль вспыхивала при каждом движении. Генерал постарался оцепенеть и замедлить дыхание. «Успокойся, у тебя есть пять минут, — сказал он себе, — пока не придет доктор. Успокойся и подумай».
«Я все сделал правильно, — убеждал себя генерал, — у меня не было другого варианта. Только в кино безоружный человек расправляется с подготовленными оперативниками и бежит к свободе по парижским крышам… Теперь я могу только ждать. Мне сейчас надо думать, как мы пойдем к тайнику и как добираться до Лондона…»
Одутловатый сидел совершенно неподвижно, положив локти на стол и прикрыв ладонью глаза, но генерал чувствовал, что тот следит за каждым его движением.
«А вдруг я ошибся дважды?! — с ужасом подумал генерал. — Что, если все это — еще одна проверка? Фальшивая эвакуация! Почему нет?
Проверяют, как я отреагирую… Расчет здесь простой: «свой» никогда не окажет «своим» сопротивления и не будет склонять их к побегу — если он чист, ему нечего бояться. Я сам организовывал и не такие трюки…»
«Если мне не верят или даже если Нику решил избавиться от меня, ему проще было бы не выпускать меня из Румынии, — встревожился генерал. — А он присвоил мне новое звание и приказал выехать в Париж. Но это не последний пункт командировки, я просто должен был провести здесь несколько дней и получить новое задание. Еще день-два, и я мог бы уехать очень далеко».
«Этот, с пистолетом, сказал, что за мной смотрели все время в Париже, — вспомнил генерал. — Ну и пусть, это как раз обычное дело. Кстати, аккуратно смотрели, я ничего не заметил, за исключением вчерашнего случая в баре. Но я ни в чем не мог проколоться, потому что ничего не делал, не встречался с агентурой, не искал ни с кем контактов».
«Дорогие женщины? Ну, это как раз странно, если бы их не было… Черт, наверное, это и могло защищать меня, — вздрогнул генерал, — сегодня я первый раз спал один, и они сразу пришли».
Генерал заметил, что человек за столом отреагировал на его движение, отняв руку от лица и вытаращив глаза. Генерал показал взглядом на свои скрюченные руки и изобразил грустную улыбку, но одутловатый только качнул головой и снова прикрыл веки ладонью.
«Может быть, посольских насторожила слежка за мной со стороны французов, — торопливо соображал генерал. — А французам-то это зачем? Официально я сотрудник Народного банка Румынии, эксперт по международным кредитам. Нику много занимает на Западе, ему здесь верят… Конечно, они могут знать, кто я на самом деле, но я никогда не работал против французов, находясь на их территории, это основа разведки. Тем более Нику так дорожит своими особыми отношениями с Елисейским дворцом, что старался не пачкать доверенных людей акциями в Париже…»
«А что, если все это устроили посол или дипломатический резидент? Служебная ревность? Они вполне могли попытаться отделаться от меня сами, вдруг я приехал с проверкой их работы? Я отметился в посольстве, а у них есть право проводить контрольные провокации в отношении наших людей за границей. И они знали, где я буду жить. Нет, здесь я неправ, — ответил себе генерал, — я выше их по рангу, для такого дела им нужна санкция Бухареста».
«Нет, это мог приказать только сам Нику, — рассудил генерал. — Что-то случилось, и он решил, что в Париже я ему больше не нужен или даже опасен».
«Но почему эти пришли только вдвоем, а не большой группой? Но так и проверяют, — пришло в голову генералу, — если со мной что-то не так, от двоих я мог бы попытаться сбежать. Или подкупить их. Что я и сделал… И кем бы они ни были, теперь у них есть железное доказательство против меня».
Генерал попытался сжать кулаки, и боль разбежалась искрами по всему телу. Ему показалось, что окно открылось и комната наполняется утренним туманом, в котором тонет фигура одутловатого человека за столом.
Генерал медленно втянул в себя воздух.
«Нет, — снова сказал он себе, — что бы ты ни сделал, назад пути нет. Ошибся ты или не ошибся, это уже не имеет значения. Теперь, если тебя вернут в Бухарест, ты все равно будешь висеть на металлической раме в солнечном зале с кафельным полом, с уклоном в угол…
Чтобы было легче смывать все, что из тебя выйдет… Там в полу еще есть такая ржавая решеточка…»
Генерал думал о себе в третьем лице, стараясь избавиться от физического присутствия ужаса. Ужас был рядом, в виде человекоподобного существа, сидящего напротив, ужас настороженно рассматривал его из-под полуприкрытых век. Мерзкий холодный запах ужаса смешивался с туманом и разливался по комнате. Генерал снова задержал дыхание, чтобы не вдохнуть его.
«Все кончено, — подумал генерал, — я уже мертв. Я сказал им, что они начнут новую жизнь на деньги, которые я им заплачу. Значит, другая жизнь, если все будет в порядке, будет и у меня. Если же что-то пойдет не так — я все равно должен не дать им сделать мне укол и затащить в машину».
Существо за столом зашевелилось, и генерал увидел, как одутловатое лицо выплывает из тумана и поворачивается к двери. Приподнялась короткопалая лапа, и засветились стрелки часов на запястье. «Четыре пятьдесят восемь, — отметил генерал. — Доктору пора бы уже и вернуться. Только бы он был один!»
4:58
Доктор открыл дверь номера совершенно бесшумно и так же осторожно и бесшумно закрыл ее. В руках у него был маленький поднос, на котором стояла бутылка и три пустых бокала.
— Ну вот, — улыбнулся доктор, — подойдя к столу, сейчас мы выпьем и поедем домой.
— Конечно-конечно, — торопливо ответил его напарник. Он поднялся и передернул плечами, опуская левую руку в карман пиджака. Разливай.
Доктор переставил бокалы на стол и взялся за горлышко бутылки.
Генерал знал, что выстрел должен быть негромким, но не думал, что он будет таким тихим, словно щелчок.
Одутловатый стрелял, не вынимая пистолет из кармана, через подкладку.
Доктор качнулся и повалился вперед.
Правой рукой одутловатый ловко подхватил падающее тело и опустил его на ковер. Потом вытащил пистолет, прижал ствол к груди доктора и выстрелил еще раз, в сердце.
Мертвый доктор, показалось генералу, ссутулился еще больше.
Бутылка не разбилась, упав на ковер, одутловатый поднял ее и поставил на стол.
— Вот, — сказал он. — Теперь можно выпить. Ты будешь?
Генерал кивнул.
«Он не снимает с меня наручники, — подумал генерал. — Он мне не верит. Он просто хочет, чтобы я привел его к тайнику, а потом убьет меня».
Одутловатый открыл бутылку, плеснул коньяк в два бокала, себе чуть больше. Он крутанул бокал, и генералу показалось, что в запахе коньяка он уловил какую-то незнакомую ноту.
Одутловатый выпил коньяк одним глотком и улыбнулся генералу. Он улыбался все шире, потом открыл рот и замахал руками, как будто хотел поймать воздух, схватить его и засунуть в открытый рот…
Согнувшись, одутловатый потянулся к столу. Генерал понял: ищет антидот — и, выбросив вперед руки, столкнул оставленный доктором тюбик на пол.
Одутловатый упал на колени. Он держался за горло так, будто хотел удержать жизнь, уходящую из него с каждым вздохом. А потом уткнулся лицом в ковер и повалился на бок.
«Что-то уж больно быстро, — подумал генерал, — наверное, доктор, забрав в баре бокалы, обработал их какой-то новой дрянью… Есть много штук, которые вместе с алкоголем остановят человеку сердце».
Генерал встал, перешагнул через скорченное тело и подошел к окну. Туман окончательно закрыл улицу, и свет фонарей казался совсем далеким.
«Они должны были перекрыть основной и служебный входы, — подумал генерал. — Тот сказал, что в посольстве объявят тревогу через сорок минут, но вывести меня из отеля они должны были уже сейчас. Вторая группа может прийти за мной минут через пять. Как же он хотел меня вытащить отсюда?»
Генерал опустился на колени и стал ощупывать карманы пиджака одутловатого. Пальцы наткнулись на ключ от двери.
«Ключ, — вздохнул генерал, — ну конечно же, ключ! Господи, они просто сняли номер напротив и сидели там сутки, дожидаясь, пока я вернусь в отель».
5:02
Номер, действительно, был напротив, и едва генерал закрыл за собой дверь, как услышал шаги в коридоре.
«Хорошо, что я взял с собой не только бумажник, но и ботинки, — подумал генерал, — я не могу их надеть, руки сейчас разорвутся от боли, но они этого не знают, они решат, что я убил этих двоих и сбежал. Сейчас они придут за мной, обыщут номер, потом позвонят начальству и запросят инструкции, а потом? Будут ломиться сюда. Что я могу сделать? У меня теперь есть пистолет, но я не могу его даже удержать в руках. Окно? А вторая машина у служебного входа? Она должна там быть…»
Генерал открыл окно и впустил туман в комнату. Он помахал руками, и ему показалось, что в тумане кистям не так больно.
Потом он повернулся и подошел к телефону на столике. «Пальцы распухли, и телефонный диск придется крутить мизинцем», — подумал он.
«Полиция! Убийство, — скажет генерал, — убито двое. Огнестрельные ранения. Адрес отеля и номер. Кто звонит? Ночной портье».
«А потом? Приедет полиция, а они покажут им мою фотографию и скажут, что я бежал из посольства, что я сошел с ума, что я вор и убийца, а когда меня задержат, генеральный консул потребует встречи со мной. Я могу говорить все что угодно, но им наверняка дадут такую встречу — здесь любят Нику и его людей, потому что он позволяет себе плевать на Москву и гнуть свою особую линию. А после того как я встречусь с консулом, я буду смеяться и у меня потечет слюна. Нет, так ничего не получится. В полицию идти нельзя», — думал генерал.
«Национальная жандармерия! Они могут помочь мне связаться с разведчиками, и тогда меня не выдадут. Но как мне до них добраться? Если бы я планировал побег, я бы все это продумал, а сейчас… В посольстве поднимут тревогу через двадцать минут, и тогда на меня начнется охота».
Генерал сел на пол и почувствовал, как шаги, шуршащие по коридору, затихли. Человек стоял около двери.
В дверь постучали.
— Месье, — услышал генерал знакомый голос бармена, — ваш заказ, месье. Бармен говорил совершенно спокойно.
«Заказ? Что за заказ? — подумал генерал. — Нет, это их штучки…
Но если бы они стояли рядом с ним, он не мог бы говорить так весело и спокойно. Но почему он стучится сюда? Я же живу напротив… И они это знают…
5:03
— Какой заказ, месье? — спросил генерал, приоткрывая дверь.
Бармен стоял в коридоре один.
— О, месье, — улыбнулся он, — ваш друг взял коньяк и попросил приготовить для вас немного закусок: икра, паштет, сыр… И принести в этот номер. Он сказал, у вас маленький праздник.
«Конечно, — сообразил генерал, — он же забрал мои деньги…» Он уже догадался, что произошло, и понимал, что это его единственный шанс.
— Скажите, месье, — весело спросил он бармена, — а другие мои друзья ждут меня в баре, верно?
— Именно так, месье, — улыбнулся бармен, — три ваших друга хотели пройти наверх, но ваш высокий друг поговорил с ними, и они остались ждать. Он купил им вино… Три самые дорогие бутылки.
— Месье, — сказал генерал, распахивая дверь, — обстоятельства сложились так, что я не смогу сейчас встретиться со своими друзьями. Мне нужно срочно попасть в ближайшее управление Национальной жандармерии. Помогите мне.
Бармен с ужасом смотрел на его посиневшие кисти.
— Может быть, вызвать полицию? — спросил бармен. — Или скорую помощь?
— Нет, качнул головой генерал, — отвезите меня в Национальную жандармерию. Я должен сделать важное заявление. Помогите мне, — повторил он.
— Давайте я помогу вам надеть туфли, — сказал бармен.
— Не надо, — ответил генерал. — У нас нет времени. И я не хотел бы ни с кем встречаться по дороге.
— Пойдемте со мной, месье, — кивнул бармен. — Я только оставлю здесь ваш заказ — вдруг ваши друзья поднимутся сюда и будут вас искать. Я не хочу, чтобы они сомневались в моей аккуратности.
5:32
Капитан национальной жандармерии встревожено смотрел на высокого человека в дорогих брюках и кашемировом свитере, но без обуви и со скованными распухшими руками.
В руках капитан держал паспорт, по которому генерал приехал во Францию. Пистолет, который генерал забрал у одутловатого, лежал на столе в прозрачном пакете. Длинный дождевик с логотипом отеля, который бармен дал генералу, был брошен на спинку стула.
«Что я сейчас скажу? — думал генерал. — Представлюсь своим именем и попрошу убежища? А если он мне не поверит?
И позвонит в полицию — уточнить, не было ли зафиксировано каких-нибудь происшествий сегодня утром? Попрошу соединить меня с графом де Мареншем, директором Службы внешней документации? Ну и что, имя начальника разведки во Франции не секрет, мало ли дураков приходит к жандармам, чтобы с ним пообщаться… особенно в пять утра. Бармен может подтвердить только то, что он нашел меня в наручниках. Почему жандарм должен поверить мне?»
— Мне сообщили, что вы хотите сделать важное заявление, месье Сербанеску, — уточнил капитан. — Я вас слушаю.
— Я высший офицер секретной службы одной из стран Восточного блока, — сказал генерал. — У меня есть важное сообщение для полковника Мишеля Руссена.
«Простой эмигрант из-за железного занавеса не может знать имя начальника штаба французской разведки, — решил генерал. — Теперь здесь должны мне поверить».
— Сейчас ночь, месье, и я не могу просто позвонить руководителю такого ранга, — ответил капитан очень вежливо и спокойно. — Я доложу по команде, утром нам дадут ответ — сможет ли полковник поговорить с вами. Сообщите мне предмет разговора, чтобы я мог объяснить суть вопроса.
— Тогда… тогда позвоните прямо сейчас полковнику Дидье Фор Больё, начальнику аппарата месье де Маренша, — сказал генерал, — и сообщите, что с ним хочет говорить Ион Почепа, дивизионный генерал румынской Секуритате.
Капитан выпрямился, и генералу показалось, что он услышал щелчок каблуков.
— Сейчас с вас снимут наручники, — сказал капитан. — И дадут обезболивающее.
— Не надо уколов, — возразил генерал. — Я потерплю.
5:43
Боль уходила, но генерал все равно не мог взять в руки телефонную трубку и поэтому прижимал ее плечом.
— Я обязан предупредить вас, — отчеканил капитан, — все разговоры записываются.
— Да-да, — шепнул генерал, — я понимаю.
— Говорит полковник Фор Больё, — услышал генерал, — я рад приветствовать вас в Париже, месье Почепа. Чем я могу вам помочь?
— Да, — сказал генерал, — это я, генерал румынской разведки Ион Почепа. Это официальное заявление. Я перехожу на сторону Французской Республики…
— Скажите, генерал, — перебил его полковник Фор Больё, — ваше решение просить защиты у правительства Республики как-то связано с сегодняшним инцидентом в Hotel Beauvoir? Румынские дипломатические представители очень обеспокоены происшедшим там неприятным эпизодом.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, полковник, — ответил генерал.
— Мы в этом не сомневались, — весело ответил Фор Больё, — но я должен был задать этот формальный вопрос. Мои люди в пути, они будут у вас через десять минут. Месье де Маренш уже информировал премьер-министра, что вы у нас в гостях, и у нас есть все основания предполагать, что правительство с пониманием отнесется к вашему желанию наслаждаться нашим гостеприимством как можно дольше.
— Спасибо, месье, я жду, — сказал генерал.
— До встречи, — отозвался полковник.
Капитан взял трубку и опустил ее на аппарат.
— Может быть, хотите кофе? — спросил он.
— Да, — кивнул генерал, сжимая губы. — И круассаны, — улыбнулся он дрожащими ресницами. — Только, похоже, вам придется поить и кормить меня самому, — генерал поднял распухшие кисти.
— Это скоро пройдет, — сочувственно сказал капитан.
— Не знаю, — ответил генерал. — Может быть, «это» будет со мной всю жизнь.
