— Минфин на прошлой неделе предложил реформу силового блока. Одним из пунктов стало сокращение численности сотрудников МВД на 10%. Я правильно понимаю, что речь идет не об увольнениях, а о переводе этих сотрудников в гражданских статус?

— Поскольку в публичном доступе нет конкретного документа, мы не можем быть на 100% уверены. Но в тех пересказах прямо говорится, что основная часть сокращаемых должностей — это должности вакантные или занимаемые ныне пенсионерами.

Поэтому обычно, когда объявляется сокращение, речь идет о сокращении вакантных должностей и об увольнении людей, которые продолжают работать, уже выйдя на пенсию. То есть они одновременно получают и пенсию, и зарплату. Поэтому о том, что на улицы выльется какое-то дикое количество людей, которые раньше служили в МВД, а теперь потеряли работу и им не на что жить, речи не идет.

— Но у какой-то части нынешних сотрудников МВД отберут льготы?

— Да, но у очень небольшой [части]. В основном это пенсионеры МВД, которые продолжат получать свою пенсию (ее у них никто не планирует отбирать) и все льготы, которые им положены. Просто они перестанут работать и перестанут получать зарплату за эту работу.

— Если перевести часть сотрудников МВД на гражданскую службу, сколько это может сэкономить бюджету?

— Одним из важных парадоксов российской системы правоохранительных органов является то, что все ее сотрудники носят погоны. Что это означает с точки зрения Минфина и с точки зрения налогоплательщиков? Что мы всем этим людям будем платить довольно большую пенсию, как только они отслужат 20 лет. Точные суммы сейчас выяснить не представляется возможным, но речь идет о 20+ тысячах рублей в среднем.

Соответственно, давайте представим, мы с вами в 17–18 лет поступили в университет, 4–6 лет отучились и в 23–24 года пошли работать, в 60 или 65 нас отправили на пенсию. А если мы с вами в те же самые 17–18 лет поступили в институт, университет, академию МВД, то эти пять лет учебы идут нам в зачет. И в 37 лет мы начинаем получать довольно ощутимую пенсию.

При этом для части сотрудников полиции или Росгвардии это в какой-то степени обоснованно, потому что работа в ППС — действительно тяжелая работа, это работа ночами, по очень плохо нормированному графику, это работа с ощутимыми рисками для здоровья. Не в том плане, что в вас может кто-то выстрелить, а в том плане, что вы все равно каждый день по несколько раз заходите в квартиры, где происходят бытовые конфликты, в вас могут там кинуть бутылкой и т.д. Стоять на улице, будучи сотрудником ДПС, тоже весьма сомнительное счастье с точки зрения здоровья. Ранний выход на пенсию низового состава полиции — это общемировая практика.

Другой вопрос, что в России это распространяется, во-первых, на всех сотрудников, включая самое высшее руководство. Если вы к 30 годам засели в теплом кабинете, это не помешает вам к 37 годам получать довольно ощутимую пенсию.

А во-вторых, эти льготы распространяются на огромное количество подразделений, служба в которых вообще не связана ни с какими дополнительными рисками или издержками.

Если вы работаете бухгалтером в газете, то вы выйдете на пенсию в 60 или 65 лет. Если вы работаете бухгалтером в МВД, то вы выйдете на пенсию в 42.

Самый яркий пример, который я люблю приводить, это ведомственные вузы. Почему человек, который преподает теорию государства и права в Санкт-Петербургском государственном университете, должен выходить на пенсию в 65 лет, а если он преподает ту же теорию государственного права в университете МВД, то он должен выходить на пенсию уже в 37 лет, если он окончил ведомственный вуз.

И, соответственно, здесь предложения Минфина абсолютно конструктивны, потому что есть огромное количество людей, которые носят погоны, но при этом не занимаются никакой работой, связанной с повышенными рисками, большей опасностью и т.д.

Ведомственных вузов МВД больше 10, там тысячи сотрудников. Соответственно, переход на гражданский статус большого количества сотрудников внутренних дел и отказ от дополнительного финансирования бухгалтеров, кадровиков, преподавателей, врачей, которые делают точно такую же работу, как гражданские, совершенно разумное предложение.

Если для военной медицины есть какие-то обоснования, почему она должна быть отдельной, то для медицины МВД профессиональные травмы, связанные с огнестрельными ранениями, которые требуют определенной квалификации, случаются единицы на регион в год.

Почему доктор, который лечит от простуды нас с вами, и доктор, который лечит от простуды сотрудника ДПС, должны иметь разные льготы, совершенно непонятно.

— К чему приведет реформа по «принципу елочки» с точки зрения кадровой политики?

— [Принцип елочки] довольно важный жаргонизм. Дело в том, что сейчас зачастую в правоохранительных органах количество руководящего состава примерно равно количеству сотрудников, которыми они руководят. А, согласно принципу елочки, на одного условно генерала должны приходится несколько тысяч рядовых.

Реформа приведет к сокращению высшего начальствующего состава, что тоже довольно разумно.

— Минфин также предложил передать часть полномочий полицейских Минтруду и Минздраву (например, координацию программы переселения соотечественников из-за рубежа, регулирование трудовой миграции, контрольно-разрешительное регулирование в сфере легального оборота наркотических средств). Это правильная идея?

— Это совершенно разумное и правильное предложение. Если мы посмотрим на то, как устроена система государственного управления, то всегда и в любой ситуации мы должны минимизировать функции, которые исполняются силовыми ведомствами. Потому что, во-первых, функции, которые исполняются силовыми ведомствами, выходят дорого, люди в погонах у нас всегда стоят дороже, чем гражданские служащие.

Во-вторых, исполнение функций представителями силовых ведомств, как правило, связано с большими проблемами для граждан. Условно говоря, просто доступ в помещения, в которых работают представители силовых ведомств, как правило, больше затруднен. Сложнее зайти в конкретный кабинет отдела полиции, чем в конкретный кабинет в Пенсионном фонде.

Поэтому если есть хоть какая-то функция, которую можно передать гражданскому ведомству, то это и экономия средств федерального бюджета, и большее удобство для граждан. Какие конкретно функции стоит передавать, а какие — нет, уже предмет отдельного и детального обсуждения.

Например, если функции миграционного контроля, то есть ловля нелегальных мигрантов, в большинстве стран — это функция полицейских, то функция миграционного учета в очень многих странах без всякого вреда передана гражданским ведомствам.

Почему этот сотрудник должен иметь все те же льготы, что и сотрудник ДПС, который стоит на дороге в дождь и слякоть и дышит не самыми полезными веществами.

— Еще одним важным пунктом стало предложение об объединении МВД со ФСИН, судебными приставами и фельдъегерской службой. К чему приведет эта реформа?

— Если предыдущая идея была вполне обсуждаемой и конструктивной, то это как раз очень и очень плохая идея. Дело в том, что в Советском Союзе структуры, занимавшиеся исполнением наказаний, были частью органов внутренних дел. То есть пресловутый ГУЛАГ — это была часть сначала НКВД, а потом МВД СССР.

И одной из важнейших историй для того, чтобы права человека соблюдались, стало разъединение данных структур, чтобы те люди, которые выявляют преступников, и те люди, которые следят за тем, чтобы в процессе исполнения наказаний соблюдались права [заключенных], находились в разных ведомствах. И в этом плане произошедшее разъединение МВД и ФСИН было очень большим прорывом. Их обратное объединение — это, конечно, очень опасная история.

Проиллюстрирую на нескольких примерах. Дело в том, что ФСИН отвечает не только за тех, кто уже осужден, но и за тех, кто подозревается в совершении преступлений и находится в следственных изоляторах.

Давайте представим себе, что мы оперативники, которые заинтересованы в том, чтобы надавить на нашего подозреваемого, чтобы он сознался в том, что совершал, или в том, что не совершал.

И если мы находимся в разных ведомствах, то нам приходится долго и сложно договариваться с оперативниками или другими сотрудниками ФСИН, которые принадлежат Минюсту. У оперативника МВД и оперативника ФСИН общий начальник — президент, иных общих начальников у них нет. И мы, соответственно, вынуждены довольно сложно выстраивать какую-то коммуникацию.

Но вот когда мы находимся в одном ведомстве, шансов, что у нас получится надавить на сотрудников, например СИЗО, для того, чтобы какому-то человеку ухудшили условия содержания и заставили его признаться в том, что он совершал, или в том, что он не совершал, гораздо больше, если мы находимся в одном ведомстве. То же самое касается лиц, отбывающих наказание. Как только они оказываются под контролем тех людей, которые занимаются одновременно расследованием преступлений, сразу возникают довольно серьезные риски силового или иного давления на них.

А Федеральная служба судебных приставов — это довольно парадоксальное ведомство, которое занимается двумя вещами: охраняет суды и одновременно занимается исполнительными производствами (взыскивает с людей и организаций то, что нужно взыскать по решению суда). Исполнительные производства — это по большей части гражданская работа, это работа гражданских чиновников, и присоединять ее явно силовому ведомству не имеет смысла.

Что касается охраны судов, то на сегодняшний день этот промежуточный статус судебных приставов и подчиненность их не МВД тоже дает небольшие гарантии для тех людей, которые оказываются конвоированными или оказываются на территории суда.

Давайте опять проиллюстрируем на примерах. Рассматривается какое-нибудь дело об административном правонарушении в суде, материалы этого дела подготовило МВД, большое количество людей хочет прийти на это судебное заседание. Сегодня у службы судебных приставов нет никакой мотивации пришедших людей задерживать. Как только они перейдут под руководство МВД, эта мотивация ощутимо усилится. Поэтому объединение судебных приставов с МВД — это тоже очень неразумный шаг.

— С чем тогда связано предложение Минфина? Они же не могли не учесть возможные риски?

— Я думаю, что Минфин не обязан быть компетентным в том, как устроена организация правоохранительных органов, и в том, какие современные исследования по правоохранительным органам есть в мире.

То, что я говорю, опирается на общемировую историю. Такие эксперименты ставились в Израиле, Нидерландах, США, и мы на основе их анализа можем говорить о том, как это повлияет на организацию.

Минфин — это все-таки довольно узкоотраслевые специалисты, и с их точки зрения это может иметь какую-то пользу просто потому, что они не имеют профильных знаний.

— Как инициатива Минфина встраивается в анамнез реформ правоохранительных органов в нашей стране? Она чем-то похожа на то, что, например, довольно долго предлагает Институт проблем правоприменения?

— Реформа от Минфина похожа на то, что предлагает ИПП, исключая объединение ведомств. Я бы сказал, все остальное, что есть в предложенной реформе, ИПП предлагал много лет. Но при этом именно объединение ведомств является самой серьезной реформой и, с моей точки зрения, к сожалению, самой вероятной реформой. Поэтому инициатива в целом оказывается довольно высокорисковой.

Например, ФМС вывели из МВД, ФМС вернули в МВД. Она стала главным управлением по вопросу миграции. Или ФСКН отделили, ФСКН слили. Это такая инициатива, которая находится в общем русле, то есть общая логика этой инициативы совпадает с тем, что предлагали ранее те, кто пытался реформировать систему правоохранительных органов.

Подводя итог: если мы просто прочитаем предложения, то большинство вполне разумные — и сокращение численности, и распогонивание значительного количества сотрудников. Но та вещь, на которую пока что обращено самое пристальное внимание, — а именно слияние ряда ведомств, — это вещь очень опасная.