— Общество разделилось на два лагеря. Одни призывают к коллективному покаянию, другие настаиваютна том, что «мы не виноваты» и «мы не плохие». Почему произошелтакой раскол?

— В любой политике средства важнее цели. Цель не только не оправдывает средства, средства меняют цель. Тактика важнее стратегии. Преодоление сталинизма зависит не от выдвигаемых лозунгов и программ, а от тактики достижения целей. Нельзя со сталинизмом бороться сталинстскими методами. Одна часть общества требует от другой покаяния и призывает каяться не только потомков палачей и доносчиков, но всех, кто пытался выжить в то страшное время. Дескать, покаяйся — и все станет хорошо. Но это так не работает. Покаяние — личный выбор, к нему невозможно принудить, а призвать к нему можно личным примером.

В России часто как пример для подражания приводят Германию.

Даже те, кто родился во время войны и после нее, кто по возрасту вообще ни к чему не был причастен, говорили о своей моральной ответственности. А вот случаи покаяния военных преступников были редки.

Мы сейчас становимся свидетелями мирового состязания в виктимизации: чуть ли не все ощущают себя жертвами и требуют покаяния от других. Это не только российская черта, это присуще многим странам. Но для нас камнем преткновения еще долго будет наша история: люди нередко ощущают себя жертвами сталинизма, коммунизма, русского империализма, требуют покаяния от других, редко говоря о собственной ответственности за прошлое страны. Зрелый и ответственный патриотизм требует сочетания гордости и стыда за свою родину. Формированию такой концепции патриотизма мешают и призывы к забвению «трудного прошлого», и ощущение себя жертвой истории.

— Почему наши современники стали так легко бросаться словами «фашист» и «сталинист»?Полемика о репрессияхв сети — это почти всегда конфликт и оскорбления.

— Это влияние, порой неосознанное, советской традиции. В антикоммунистах советского разлива советского очень много. Революционеры охотно цитировали изменение для своих нужд Евангелия: «Кто не с нами, тот против нас». Этой логикой руководствуются и многие антикоммунисты. Плюс общее обострение ситуации, когда переплетаются разнообразные кризисы, мы переживаем время серьезной эмоциональной нагрузки. На все это влияет снижение уровня образования, особенно гуманитарного.

Тема ответственности потомков за действия отцов и дедов сложная. Кому как жить, зная или не зная о поступках предков, каждый решает сам. Никто из моих родственников не был офицером НКВД. Но я не могу быть полностью уверен в том, что мои предки не писали доносы, не обличали «врагов» на собраниях. Да и мало кто с уверенностью может сказать, что его предки наверняка не были «причастны». Мы охотно ищем скелеты в чужих шкафах, но боимся заглядывать в свои. У нас плохая политическая наследственность. Мы люди разных политических взглядов, носители той радикальной конфронтационной политической культуры, которая сделала возможной сталинизм. В советское время миллионы пионеров задавали себе вопросы: как я буду держаться на допросе, если попаду в гестапо? Так были воспитаны поколения. Нам полезно задавать себе вопрос: а как бы ты повел себя на допросе в НКВД? И когда люди мгновенно, уверенно и без размышлений отвечают: «Я бы никогда не стал доносить», — я не готов сразу поверить. Между некоторыми формами отрицания сталинизма и некоторыми формами его проявления существует связь.