— Общество разделилось на два лагеря. Одни призывают к коллективному покаянию, другие настаиваютна том, что «мы не виноваты» и «мы не плохие». Почему произошелтакой раскол?
— В любой политике средства важнее цели. Цель не только не оправдывает средства, средства меняют цель. Тактика важнее стратегии. Преодоление сталинизма зависит не от выдвигаемых лозунгов и программ, а от тактики достижения целей. Нельзя со сталинизмом бороться сталинстскими методами. Одна часть общества требует от другой покаяния и призывает каяться не только потомков палачей и доносчиков, но всех, кто пытался выжить в то страшное время. Дескать, покаяйся — и все станет хорошо. Но это так не работает. Покаяние — личный выбор, к нему невозможно принудить, а призвать к нему можно личным примером.
В России часто как пример для подражания приводят Германию.
Но как раз многие немцы, лично не связанные с преступлениями нацизма и даже участвовавшие в антифашистской борьбе, публично заявляли о своей ответственности за то, что сделала Германия в ХХ веке.
Даже те, кто родился во время войны и после нее, кто по возрасту вообще ни к чему не был причастен, говорили о своей моральной ответственности. А вот случаи покаяния военных преступников были редки.
Мы сейчас становимся свидетелями мирового состязания в виктимизации: чуть ли не все ощущают себя жертвами и требуют покаяния от других. Это не только российская черта, это присуще многим странам. Но для нас камнем преткновения еще долго будет наша история: люди нередко ощущают себя жертвами сталинизма, коммунизма, русского империализма, требуют покаяния от других, редко говоря о собственной ответственности за прошлое страны. Зрелый и ответственный патриотизм требует сочетания гордости и стыда за свою родину. Формированию такой концепции патриотизма мешают и призывы к забвению «трудного прошлого», и ощущение себя жертвой истории.
— Почему наши современники стали так легко бросаться словами «фашист» и «сталинист»?Полемика о репрессияхв сети — это почти всегда конфликт и оскорбления.
— Это влияние, порой неосознанное, советской традиции. В антикоммунистах советского разлива советского очень много. Революционеры охотно цитировали изменение для своих нужд Евангелия: «Кто не с нами, тот против нас». Этой логикой руководствуются и многие антикоммунисты. Плюс общее обострение ситуации, когда переплетаются разнообразные кризисы, мы переживаем время серьезной эмоциональной нагрузки. На все это влияет снижение уровня образования, особенно гуманитарного.
Это проявляется и в потаенной тоске по принципу партийности: режим «свой — чужой» включается еще до того, как произносится аргумент.
Тема ответственности потомков за действия отцов и дедов сложная. Кому как жить, зная или не зная о поступках предков, каждый решает сам. Никто из моих родственников не был офицером НКВД. Но я не могу быть полностью уверен в том, что мои предки не писали доносы, не обличали «врагов» на собраниях. Да и мало кто с уверенностью может сказать, что его предки наверняка не были «причастны». Мы охотно ищем скелеты в чужих шкафах, но боимся заглядывать в свои. У нас плохая политическая наследственность. Мы люди разных политических взглядов, носители той радикальной конфронтационной политической культуры, которая сделала возможной сталинизм. В советское время миллионы пионеров задавали себе вопросы: как я буду держаться на допросе, если попаду в гестапо? Так были воспитаны поколения. Нам полезно задавать себе вопрос: а как бы ты повел себя на допросе в НКВД? И когда люди мгновенно, уверенно и без размышлений отвечают: «Я бы никогда не стал доносить», — я не готов сразу поверить. Между некоторыми формами отрицания сталинизма и некоторыми формами его проявления существует связь.
