Редкие и очень дорогие

В деле фигурирует, по информации «Новой», два десятка названий лекарств. Многие относятся к группе моноклональных антител. Это драгоценные средства для таргетной терапии, при которой препарат атакует не весь организм, а только опухоль и дает больному шансы на сохранение жизни и ее качества.

Один пример. Препарат «Блинцито» применяют для лечения острого лимфобластного лейкоза у детей. Прямо сейчас в одной московской аптеке есть 1 (одна) упаковка «Блинцито»: 35 микрограммов порошка и 10-миллилитровый флакон стабилизатора (растворителя). Стоит 198 тыс. рублей. Фонд «Подари жизнь» писал, что тратит на закупки этого лекарства больше денег, чем на любые другие. В 2018 году «Русфонд» с помощью эсэмэсок собрал 1,9 млн рублей на «Блинцито» для Карины из Воронежской области. В 2019-м «Подари жизнь» нашел миллион на лечение годовалого Ильи из Астрахани, когда врачи уже отводили ребенку пару месяцев. В Екатеринбурге шестилетняя Аня Котельникова продавала свои поделки, когда родители искали 2,5 миллиона на «Блинцито».

До этого года крупные бюджетные закупки «Блинцито» мог позволить себе только московский центр гематологии Минздрава, за два года он заключил семь контрактов на 100 млн рублей. Саратовский медуниверситет в прошлом и позапрошлом годах приобрел 84 упаковки. И две детские областные больницы: в Екатеринбурге (14 упаковок) и в Омске (12 упаковок). Это на всю страну. В 2020-м лекарство смогли приобрести две петербургские клиники — Государственный медуниверситет имени Павлова и Центр сердца, крови и эндокринологии имени Алмазова. В марте и в апреле. Всего 70 упаковок. Две из них, как известно из материалов дела, следствие считает украденными.

В этом же списке назовем еще «Авегру» («всего» 30 тыс. за единственный флакон в единственной московской аптеке, еще один есть в Петербурге). Она предназначена, например, для больных с неоперабельным раком легкого.

В целом из всего, что успела предать гласности полиция, известно, повторим, пока о 20 препаратах. Только за те полтора года, которыми следствие ограничивает период предполагаемых краж, и только на закупку упомянутых в деле 20 наименований лекарств бюджеты Петербурга и Ленобласти, по подсчетам «Новой», потратили больше 3 млрд рублей. И вот часть этих закупок, считает следствие, оказалась не у людей, больных раком, а на складе, оборудованном «коммерсантами» в специально купленной квартире.

Схема, по которой лекарства крали из больниц, если верить следствию, чудовищна.

В итоге пациент, полагает следствие, получал в лучшем случае половинную дозу. Во сколько раз уменьшались при этом его шансы на жизнь — и думать не хочется. Сэкономленные упаковки, считает следствие, эти «сестры милосердия» продавали дружественным коммерсантам, а те организовывали масштабный сбыт. Надеяться, что лекарства спасли жизнь хотя бы тем, к кому попали через «вторичный рынок», трудно: препараты капризны к условиям хранения.

Лица на асфальте

По подозрению в таких махинациях арестованы

• процедурная сестра Ленинградского областного онкологического диспансера Марина Присяжнюк,
• Марина Смирнова, к моменту задержания не работавшая.
• Медсестру Городского онкологического диспансера Елену Сергейчик поместили под домашний арест.
• Медсестер Светлану Афанасьеву (Центр радиологии и хирургии имени Гранова), Татьяну Буткевич (горбольница № 40) и Оксану Савельеву (Ленинградский областной онкодиспансер) оставили на свободе с ограничениями.

Кроме названных клиник, в деле фигурируют СПбГМУ имени Павлова, НИИ онкологии имени Петрова и онкоцентр в Песочном.

Если верить следствию, медсестры могли выполнять только «низовую» часть работы, за которую им причиталось 10 процентов от будущей выручки.

Десятого октября на встречу, назначенную на парковке, на дорогих машинах приехали двое безработных: Сергей Войтович и Михаил Шаршин. Первый, как он объяснял бойцу СОБРа, лежа лицом в асфальт, «покупал лекарства». Второй в такой же позе сообщил, что передал знакомому «пакет с лекарствами». «С какими лекарствами?» — уточняет вежливый голос за кадром. «Слушайте, с обычными», — отвечает лежащий на асфальте.

«Обычными», как мы знаем, эти лекарства как раз не были. Кроме упомянутого пакета с семью видами препаратов, у коммерсантов изъяли пачки пятитысячных купюр. На видео, снятом во время следственных действий, деньги сначала долго считают здесь же, на месте спецоперации, а потом раскладывают стопками в каком-то кабинете на столе возле миски с недоеденным виноградом и банки с окурками.

Шаршин, видимо, отвечал за добычу препаратов, Войтович — за сбыт. Последний однажды уже привлекался за «незаконную торговлю товарами, свободная реализация которых запрещена», к административной ответственности. Кроме этих двоих, арестована супруга Войтовича Алеся. Дома у них полиция изъяла 9,6 млн рублей. Безработные Войтовичи, отметил следователь, не смогли объяснить, откуда деньги.

Арестована и давняя знакомая Шаршина — Мария Добролеж. Ее последнее место работы — отдел снабжения ЧОПа, но по образованию она, видимо, с медициной связана, потому что когда-то, по информации «Новой», работала в компании «Эпибиомед» (оптовая торговля фармацевтической продукцией) и в НИИ особо чистых биопрепаратов (научные исследования в сфере фармации и производство лекарственных субстанций). Арестован еще один безработный Ашот Нерсисян, которого следствие относит к организаторам краж. Мария Буткевич, инспектор отдела кадров строительной компании, осталась под домашним арестом.

Пока все, что мы вам рассказали, строилось на версии следствия. Поэтому «Новая» и ссылалась на нее чуть не в каждой фразе. В виде победного пресс-релиза версия опубликована на сайте питерского полицейского главка и сопровождается видеороликом — записями задержаний, обысков и подсчетов денег, смонтированными в короткий фильм.

Во-первых, непонятно, как все-таки препараты покидали больничные склады. Версия о том, что медсестры подменяли лекарства физраствором, строится на показаниях неких «медицинских работников» (так об этом сказано в деле). Уж не тех ли медсестер, которых хорошенько пугнули обысками и задержаниями, а потом, доведя до нужной кондиции, отпустили под домашний арест? В остальном следователь пишет об этом так: «Механизм образования излишек (стилистика оригинала сохранена — Ред.) в медицинских учреждениях на настоящий момент следствием достоверно не установлен».

Лекарства, названные в деле, украсть из больниц очень трудно. В некоторых случаях просто невозможно. В петербургском онкоцентре, например,

он просто не попадает ей в руки. В других клиниках дело поставлено по-другому, но смысл примерно тот же: все онкологические препараты находятся под таким же жестким контролем, как наркотики.

— Теоретически может быть, что пациент умер, а зарезервированные для него лекарства остались, — рассказал «Новой» сотрудник одной из клиник на условиях анонимности. — Доктор может попросить кого-то из постоянных пациентов: мол, давай запишу на тебя… Но это абсолютно единичные случаи.

Поэтому второй вопрос — о цели.

И с чего бы организаторам всей этой кампании рассчитывать на серьезный куш?

Серебро на вес золота

С 2019 года в России начало расти финансирование онкологии. В 2020-м оно увеличилось в четыре раза. Поэтому, кстати, упомянутое выше «Блинцито» и смогли купить петербургские клиники — хотя бы две. Еще один пример: в Ростове-на-Дону, по подсчетам «Новой», закупки лекарств для больных раком выросли вдвое, некоторых — втрое. Дорогостоящие препараты получили диспансеры в небольших райцентрах. Похожие ситуации мы видим и в других регионах. С одной стороны, теперь вроде есть что красть. Собственно, в начале 2019 года, по версии следствия, кражи как раз и начались. Но с другой — проблема поиска лекарств, их покупки где-то «с рук» перед больными и их близкими уже не стоит. В этом и смысла-то нет: больницы не будут ставить пациенту капельницу с препаратом неясного происхождения.

В трех онкологических стационарах Петербурга три врача, независимо друг от друга, объяснили «Новой», что им запрещено использовать лекарства, принесенные пациентами неизвестно откуда. Еще одно подтверждение этому мы получили в благотворительном фонде (руководитель попросила не публиковать их название, чтобы фонд не фигурировал рядом с историей о кражах). Врачи не хотят брать на себя ответственность за эффект от лекарства с неизвестным «анамнезом». То есть, конечно, в отдельных случаях можно «договориться», в России живем. Но это случаи именно отдельные,

По версии следствия, шайка расхитителей могла сбывать лекарства оптовым компаниям, чтобы те продавали их уже, как положено, через тендеры в разных регионах. Остается найти оптовиков, которые предпочли по дешевке прикупить онкологические лекарства сомнительного происхождения, а не заключить договор с производителем или крупной фармбазой. И заодно — медучреждения, выбравшие себе таких поставщиков. Это при цене-то 200 тыс. за пачку.

В пресс-релизе на сайте ГУ МВД сказано, что у преступников были изъяты препараты «общей стоимостью около 100 млн рублей». Но в материалах дела фигурируют совсем другие цифры: 1,7 млн. Из этой суммы треть — 20 флаконов «Авегры», остальное — от одной до трех упаковок каждого наименования.

По данным в деле, супруги Войтович на подставное лицо купили квартиру, поставили туда холодильники и оборудовали склад для украденных медикаментов. Однако на видео с обысков, вывешенном на сайте главка, показаны шкафы с лекарствами и стремянки в комнатах, никак не похожих на жилые, пусть и переделанных под склад. Камера ненароком скользит вверх — и видно, что потолки высоковаты даже для «сталинки». Это скорее похоже на вполне обитаемые больничные хранилища. На полках цветочки, на дверцах стеллажа надпись: «Для неотложной помощи». Или в этой квартире неотложную помощь тоже оказывали?

Продолжая иллюстрировать версию о том, что здесь хранятся украденные из больниц препараты, рука в резиновой перчатке подносит один флакон близко к объективу камеры. И мы видим, что на якобы украденном в период с апреля 2019 года «Герцептине» (600 мг, 54 тыс. рублей в московской аптеке) срок годности истек в апреле 2017-го.

В подтверждение преступного обогащения подозреваемых полиция показывает один из будто бы изъятых у них золотых слитков. Но если присмотреться, то на предмете желтого цвета написано: 999 fine silver (серебро. — Ред.).

Мера давления

Непонятно, с какой целью — видимо, тоже для иллюстрации неправедного обогащения преступников, — полиция показывает найденный у них «сертификат виноделов». Уж раз покупка виноградников пошла — как пить дать преступники. Но информацию о «сертификате», показанном в полицейском ролике, легко найти в интернете: некая крымская винодельческая компания присылала такие бумажки каждому, кто переведет ей хотя бы 300 рублей — вроде как купит лозу. Это что-то вроде права собственности на участок лунной поверхности. В обмен «владельцам лоз» обещали бутылки с вином, но в Сети есть масса рассказов тех, кто вина так и не получил.

У супругов Войтович есть не только лекарственный склад, «виноградная лоза» за 300 рублей и золотой слиток из чистого серебра. У них есть маленький ребенок. Ему четыре года, он с рождения страдает болезнью сердца. Следствие потребовало отправить его маму непременно в СИЗО, а не под домашний арест, как просила защита. Суд пошел навстречу следствию. Как рассказал «Новой» адвокат Леонид Федоров, в доме остался старший сын Войтовичей — совершеннолетний. Вдобавок спешно приехала бабушка, чтобы сидеть с внуком.

«В настоящее время для сбора и закрепления всех необходимых доказательств, требуется провести ряд следственных действий в установленный законом срок, — сказано в ходатайстве следователя, просившего арестовать обоих супругов Войтович (орфография и пунктуация сохранены). — А так как срок предварительного следствия на настоящий момент составляет только лишь 5 суток, выполнить весь объем следственных действий в столь короткие сроки не представилось возможным».

Зато «представилось возможным» по-быстрому выдать на своем полицейском сайте рассказ об этой большой победе над злом. Не дожидаясь, пока она будет выглядеть убедительно. «На настоящий момент», выражаясь языком следствия, получается, что полиции пока «представилось возможным» достичь двух результатов. Первый — это четырехлетний больной ребенок в приюте. О втором «Новой» рассказал врач-онколог: его

В том, что лекарства в клиниках все-таки пропадали, сомнений, увы, мало: по информации «Новой», полиция как раз и начала раскручивать это дело после обращения одного из главврачей, заметившего недостачу. Осталось выяснить, сколько реально пропало препаратов, куда они делись и какую роль в этом играли сами медики.