— Сейчас меня понесет, — виновато предупреждает Карелин, школьный учитель и московский краевед.

Мы стоим у многострадальных палат Гурьевых в Потаповском переулке, напротив редакции «Новой». Валентин тут и там ковыряет пальцем штукатурку, под которой открываются несчетные слои краски и тонкая профилировка оконных наличников.

Палаты Гурьевых, они же дом «шоколадных королей» Абрикосовых (это их фабрика с 1922 года зовется «Бабаевской»), не раз перелицованные и надстроенные в советское время до пяти этажей, сгорели в ночь на 18 декабря 2009 года. Вернее, сгорели именно два этажа «соломенной» советской надстройки, а все остальное — включая роскошные интерьеры абрикосовской квартиры — разрушалось последние десять лет при попустительстве Департамента культурного наследия Москвы.

— После тушения было очевидно, что наверху все залито водой и потолки обвалятся, как только начнется оттепель. Надо было срочно все разгребать и делать временную крышу. Для этого нужно десять человек и две недели. Но достаточно быстро стало понятно, что никто этим домом заниматься не будет. Всплыла информация, что его готовят под снос. Пришлось спасать все, что можно, рассчитывая на какой-то разумный исход когда-нибудь в будущем, — объясняет Валентин, дополняя рассказ крепкими словами в адрес Мосгорнаследия.

Карелин вспоминает, как бывшие жильцы третьего этажа спускали уцелевший скарб по обледенелой лестнице, которая выходила во двор. Он смотрел на изумительные резные панели-балясины и понимал, что какой-нибудь поехавший вбок холодильник может вышибить их, как зубы.

— Я уперся, в течение нескольких дней все это разобрал и перенес балясины в школу. В школе я их отфенил — дуешь феном, краска вспухает и снимается шпателем, как сметана. И там прямо лак живой! — заново радуется Валентин.

Кроме дубовых балясин и оконной фурнитуры уцелел один мраморный подоконник. Все это Валентин бережно хранит дома среди сотен других артефактов из других исторических домов, сожженных или сломанных в угоду застройщикам и чиновникам, для которых памятники архитектуры существуют как бы в вакууме, а не формируют среду.

Карелин трезво понимает, что палаты Гурьевых уже обречены (из них делают пятиэтажные апартаменты), но пытается спасти хотя бы грамотное, тонкое отношение к наследию. Еще в прошлом году он предложил Татьяне Борисовой, именитой специалистке, работающей над проектом реставрации палат, вернуть родные балясины. Ну что им стоит? Валентин лишь попросил бумагу, что балясины не пойдут «налево».

Борисова ответила, что они вообще не нужны. Что закажут все новое.

Так что будь вы на месте Карелина, вас бы тоже понесло.

«Съезжайте, будет пожар»

Необходимые формальности. В основе дома по Потаповскому, 6 — палаты конца XVII века, построенные ярославскими купцами Гурьевыми. В 1728 году двор продали Родиону Кошелеву, главному конюшенному Петра II. Он построил второй каменный этаж и переделал фасады в стиле барокко. Позже среди прочих владельцев участка были калужские купцы Золотаревы, которые сдавали часть дома под пансион, где учился, например, врач Боткин. Другой собственник, меценат Кокорев, в 1872 году надстроил дом третьим этажом и вновь переделал фасад. Ко времени Кокорева, вероятно, относилась и часть интерьеров. Другая их часть — наследие Абрикосовых, которые жили тут с 1881 года до революции. Правнук основателя кондитерской фабрики Алексей Абрикосов в 2003 году стал Нобелевским лауреатом по физике (умер в 2017-м).

Словом, дом в Потаповском не просто сохранил — где явно, а где под штукатуркой — черты архитектурных стилей трех с лишним столетий. Это еще и небольшой путеводитель по российской истории XVII–XX веков и их культуре.

В числе домовладельцев — помимо Гурьевых, Золотаревых, Абрикосовых — нужно назвать еще и отважную семью Ирины Паремузовой и Вячеслава Перфилова. Они оставались здесь жить до самого пожара, хотя дом уже много лет как был признан аварийным и официально расселен.

— Я родилась на улице Куйбышева (советское название улицы Ильинка — «Новая»). Отец у меня учился в школе в Малом Златоустинском. Это улицы моего детства. И когда нашему знакомому досталась квартира в этом доме и она ему оказалась не очень нужна, мы с ним просто поменялись и въехали сюда в 1996 году. А уже в 1998 году дом на регистрацию и приватизацию был закрыт. Тогда же начались попытки признать его аварийным. Мы десять лет жили в этом доме как крепостные и вели за него борьбу, — рассказывает Ирина.

Их часть коммуналки состояла из так называемого кабинета и половины розовой гостиной квартиры Абрикосовых. Раньше, по словам Паремузовой, там жила детская писательница Магдалина Сизова, а к ней в гости приходил Борис Пастернак. «Особый опыт жизни вне времени: не знаешь, какой век, какой год».

В 2002 году дом признали аварийным и стали расселять жильцов в районы Новокосино и Бутово, а Ирина и Вячеслав организовали с несколькими другими семьями «комитет спасения» палат Гурьевых. Они нашли в строительном институте конструктора, которая подготовила альтернативное техническое заключение. По результатам той экспертизы дом не был аварийным. Да, были проблемы с фундаментом (в подвале находился теплоузел, который постоянно парил), но все перекрытия — толстенные дубовые балки — были «железные».

— Мы создали общественную организацию «Потаповский, 6». Мы думали, может быть, самим осушить подвалы, сдавать их, а на эти деньги реставрировать фундамент. Но управа никоим образом не хотела отдавать хозяйственный контроль над домом, — рассказывает Перфилов.

Дом заселили так плотно, что от перегрузки часто гас свет (при эвакуации 18 декабря 2009 года из «расселенного» здания эвакуировали 124 человека).

— Мне позванивал время от времени человек из управы, говорил: «Съезжайте, будет пожар», — говорит Ирина. Она предполагает, что чиновник имел в виду не намеренный поджог, а общую пожароопасную ситуацию.

— Газ отключили за полтора года до пожара. Электричество и воду управа могла бы отключить, но не делала этого, потому что сдавала эти площади, — объясняет Вячеслав. — Я поднимался на второй, третий этажи — они были все худые. А там ведь тоже жили люди, они сюда приехали работать, и они пытались греться. И все стали обогреватели ставить, электрические плитки — ну просто «Воронья слободка». И было ощущение, что она рано или поздно сгорит.

Машина для жилья

Пожар произошел (какая случайность) за три дня до заседания Межведомственной комиссии правительства Москвы по постановке на госохрану объектов регионального значения. Ее возглавлял тогдашний вице-мэр Владимир Ресин. На этом заседании как раз и должны были рассмотреть вопрос об исключении палат Гурьевых из перечня выявленных памятников, чтобы ООО «Регион-инвест» смогло снести дом ради новостройки с подземными этажами.

— Предложение было подкреплено бумажкой, где говорилось, что в пожаре сгорели все интерьеры, — вспоминает москвовед, писатель, координатор градозащитного движения «Архнадзор» Рустам Рахматуллин. — Но тут включились мы, привели шесть съемочных групп, показали интерьеры, и решение Ресина не превратилось в распоряжение Лужкова.

Оказалось, что интерьеры всего лишь были «пролиты» при тушении.

— Когда мы пришли, мы глазам не поверили. Краеведы упустили этот адрес, не было ни одной публикации, об интерьерах знали лишь в Мосгорнаследии, — вспоминает другой сооснователь «Архнадзора», реставратор и автор работ по московской архитектуре XVII века Александр Можаев. — Есть видео, где Карелин чистит советскую краску с лепнины, а под ней сплошь позолота. Балясины, которые он сохранил, — это самое простенькое, что там было. Поэтому были пикеты, поэтому вешали информационный щит, мол, «здесь идет ликвидация памятника архитектуры», причем вешать помогал перепуганный охранник… Андрей Лошак фильм снял. Редко по каким адресам были такой резонанс, такая поддержка.

Позже палаты все-таки удалось провести в реестр памятников, и «Регион-инвест» тут же потерял интерес к этому дому. Здание перешло под управление города, город стал палаты продавать. И тут возникла новая проблема: на продажу выставили не исторический трехэтажный объем, а зарегистрированный в БТИ пятиэтажный — вместе со сгоревшей «соломенной» надстройкой.

— Мы обращались к мэрии, просили заложить в реставрационное решение разборку поздних этажей. Убедить в этом город нам не удавалось и не удается ни по какому подобному адресу, — сожалеет Рахматуллин. — Хотя есть профильный закон «Об объектах культурного наследия», который говорит, что параметры памятников могут меняться в рамках реставрационных работ. Нам Росимущество это подтверждало, мы специально ходили за этой консультацией.

Город не желал добровольно отказываться от продажи пятиэтажки, и с третьего аукциона покупателем стал нынешний девелопер — MR Group. Естественно, застройщик заказал проект пятиэтажного элитного дома — не отказываться же добровольно от площадей ради какого-то исторического облика. Любопытно, что проект рисовали в «Меганоме» — одном из самых продвинутых и ответственных архитектурных бюро в России. Руководитель бюро Юрий Григорян хорошо знает, почему так важна качественная среда, а не качество отдельных, не связанных между собой объектов.

«Архитектура — специфическая вещь, без нее можно обойтись, живя просто в инфраструктуре, — говорил Григорян в интервьюРБК в 2017 году. — Но в результате отказа от архитектуры мы не оцениваем те потери, которые несет лично каждый из нас, живя в среде, сделанной с таким пренебрежением к человеку. Мы не понимаем, насколько мы все мутировали, живя в этой среде».

Допустим, дело исключительно в прибыли. Но разве исторический облик, исторические кирпичи, отреставрированные, а не воссозданные детали — разве все это не повышает инвестиционную привлекательность объекта? Разве в долгосрочной перспективе из этого нельзя выжать еще больше денег, чем из новостройки? Рустам Рахматуллин соглашается с моей дилетантской оценкой.

— Это продано как машина для жилья, — говорит москвовед. — А как это понимал продавец, так это понимает и покупатель. Если продавец понимает это как квадратные метры, от которых он не может отказаться, то покупатель находится соответственный. Конечно, может быть более просвещенный покупатель, наверное, ему можно объяснить, что здесь фасады барокко времен Петра II, времен короткого возвращения столицы в Москву, что это уникальная датировка. Но нам не удается даже вступить в переговоры с застройщиком.

Миф о невыгодности полной реставрации опровергает и Наринэ Тютчева, руководительница бюро «Рождественка», которое специализируется на приспособлении исторической архитектуры под современное использование.

— Сохранить старое — всегда дешевле. Надо только знать, как, — говорит Тютчева. — Реставрация также интереснее с точки зрения старения, но никто никогда не думает о том, как объект будет стареть. Надо просто иметь опыт и пройти через это раз, два, три, чтобы понимать. Проблема в том, что у нас отсутствует уважение к профессиональному опыту. Это, скорее, политическая, гуманитарная проблема, а не экономическая.

Сооснователи «Архнадзора» назвали лишь два случая, когда под давлением общественности либо девелопер согласился уменьшить возводимые площади, либо мэрия выкупила здание у застройщика. Это строительство в Кадашевской слободе, в охранной зоне храма Воскресения Христова XVII века, где вместо шестиэтажного комплекса появились двухэтажные клубные дома. И это недавний выкуп мэрией дома Булошникова на Большой Никитской, который хотели перестроить в девятиэтажный апарт-отель.

Оба примера не равнозначны ситуации с палатами Гурьевых (напомню, что в предмет охраны входит пятиэтажный объем, так что формально все законно), но они дают представление, что иной подход возможен.

Еще в конце июня «Новая газета» направила запрос в Департамент культурного наследия. Мы просили рассказать, как было принято решение выкупить дом Булошникова и возможно ли применить такой подход в отношении двух этажей, которыми планируют надстроить палаты Гурьевых. Какие практические препятствия для этого существуют? Делал ли город такое предложение застройщику? Спустя два с половиной месяца Мосгорнаследие, в нарушение закона, так и не ответило. 10 сентября запрос был отправлен повторно.

Тесная функция

Наконец, последняя претензия градозащитников — объемы реставрации и несоответствие, по их мнению, проекта приспособления историческому функционалу помещений.

По правде говоря, внутри реставрировать почти что и нечего — только воссоздавать. Такой вывод можно было сделать, заглянув в окна прошедшей весной, когда строительную сетку меняли на основательный фальшфасад. Это фактически подтвердила «Новой» и реставратор Татьяна Борисова.

— Перекрытия третьего и четвертого этажей рухнули. Из-за того, что десять лет все намокало, гипсовые элементы превратились в нежизнеспособную труху. Может быть, что-то мы и сможем склеить. То, что упало и валялось, — со всего сняли формы, все это лежит в мастерских, — рассказала Борисова.

За утрату интерьеров, считают в «Архнадзоре», полную ответственность несет Мосгорнаследие.

— Месяца два после пожара мы проводили в доме субботники, а потом туда поставили охрану. И когда мы этой официальной охране объект сдали, интерьеры были практически целыми, — говорит реставратор Можаев. — То есть от самого пожара памятник пострадал минимально, а за десять лет, которые государство его охраняло, превратился в руину. Теперь Борисова будет по фрагментам, по старым фотографиям делать реплику. Пёс его знает, честно говоря, насколько это вообще имеет смысл. Тем более если эти воссозданные интерьеры никто не увидит, а тем, кто там будет жить, они, очевидно, не важны: по плану приспособления в большую гостиную со знаменитым зеркалом собираются поставить… ванну.

К тому же, обращает внимание Можаев, разрушения продолжатся там, где реставрация не предусмотрена. Согласно проекту, строителям придется разбирать третий этаж и сносить правое крыло XVIII века, хотя все это также включено в предмет охраны.

Татьяна Борисова оценивает приспособление иначе, называет решения дизайнеров-планировщиков «мягкими» и говорит, что чувствует желание заказчика сохранить как можно больше исторического:

— Что касается квартиры Абрикосовых — мне кажется, заинтересованность [заказчика] есть. Сначала хотели мелко ее поделить, но мы убедили, что квартира должна быть целостная. Дизайнеры, которые занимаются квартирой, подходят с пиететом. Под современное использование ее приспосабливают только в той части, без которой не обойтись: туалеты, ванные.

В итоге, по словам специалистки, будут полностью отреставрированы сводчатые помещения первого, полуподвального, этажа и парадная часть квартиры Абрикосовых на втором этаже. На третьем этаже лишь раскроют старинные фасады.

Что же до балясин, сохраненных Валентином Карелиным, то Борисова не против их установки в новое здание, хотя и считает эти артефакты «деревенскими».

— Ступени лестницы очень изящно сделаны, а деревяшки… Я бы их видела на террасе барского деревянного дома, — говорит она.

— Если можно в новодел вживить какие-то подлинные элементы, мне кажется, это всегда как минимум трогательно, это красивый жест. Я бы на их месте не отказывался, — советует Александр Можаев. — С другой стороны, может, где-нибудь у Карелина эти вещи сохраннее будут, а у них — до следующего ремонта.

В разговоре с «Новой» Татьяна Борисова призналась, что ей и самой хотелось бы, чтобы дом остался трехэтажным, усадебным, «но об этом надо было говорить раньше». Так ведь говорили десять лет — без толку.

Чем могли бы стать палаты Гурьевых в усадебном виде — вместо элитного дома с закрытым наглухо двором для состоятельных съемщиков? Рустаму Рахматуллину и Александру Можаеву кажется, что вариантов приспособления для постройки с такой парадной анфиладой — масса: посольский особняк, представительский особняк, дом приемов, гостиница.

— Я в таких случаях всегда вспоминаю историю, как Лужков хотел перекрывать Провиантские склады, сейчас это двор Музея Москвы. А ведь его могло не быть, — говорит Можаев. — Было заседание у Лужкова, и у всех этих архитекторов, академиков был такой вид, что решение уже принято. Но встал Виктор Иванович Шередега (основатель московского Центра историко-градостроительных исследований — «Новая») и сказал, что если есть функция, которой памятник тесен, то надо не придумывать, как в него это втиснуть, а искать для этой функции другое место. И этот двор все-таки стал замечательным городским пространством.

«Это не наше наследие»

Самое тоскливое, что история палат Гурьевых — очень частная не то что для Москвы, а для одной только линии Потаповского и Кривоколенного переулков. Здесь от Мясницкой до Покровки буквально через каждые два-три дома идут палаты XVII–XVIII веков. Правда, узнать в них палаты становится все сложнее.

Вот Кривоколенный, 2 — бывшее Коломенское подворье, ныне — неприметная, заштукатуренная офисная коробка, спецобъект «Трансинжстроя».

Или Криковоленный, 4, где родился поэт Веневитинов, Пушкин представлял «Бориса Годунова», и жил Галич. В начале нулевых дом избежал сноса, но при последующей «реставрации» памятника федерального значения были полностью утрачены подлинные интерьеры и наружное убранство. Ничего странного, когда владелец — управление ФСБ по Москве.

Кривоколенный, 6. До 2019 года в основе заброшенного флигеля на территории посольства Армении на высоту двух этажей сохранялись стены неисследованных палат конца XVII века. Снесены собственником, ни проект, ни экспертизу никто так и не увидел.

Палаты Голицыных (Кривоколенный, 10) — удивительные, целиком сохранившиеся трехэтажные палаты XVII века с подвалом, который специалисты датируют XVI веком (в этом подвале Валентин Карелин и его школьники нашли голландские трубки XVIII века), и двумя флигелями тех же времен. Одно из старейших жилых зданий Москвы, памятник федерального значения. Разрушается в ожидании реконструкции, подобной «гурьевской»: элитное жилье с лифтом, мансардой и подземным паркингом.

Сразу за ним, на территории бывшей фармацевтической фабрики Феррейна, — палаты, до 1745 года принадлежавшие английским купцам Вестовым. Сейчас — офисное здание (Кривоколенный, 12с3).

Еще один федеральный памятник — пустовавшие лет пятнадцать палаты Ладо с адресом Кривоколенный, 9с1. В 2019 году дом «отреставрировали», замазав почти весь раскрытый на фасаде древний декор. Зато в доме наконец появилась жизнь: бистро и бар.

На перекрестке с Архангельским переулком — здание Росконцерта, за классическим фасадом которого снова скрываются палаты XVII века. Затем, уже в Потаповском, идут палаты Гурьевых, а еще через несколько домов, во дворах, — палаты купца Сверчкова, единственные, древний фасад которых воссоздан при реставрации в 1970-х.

В прогрессивном городе, каким Москву наверняка считает мэрия (и каким Москва во многих отношениях действительно является), линия этих двух переулков была бы заповедником истинно русского зодчества, настоящей жемчужиной для туристов. Но кажется, что

Наринэ Тютчева, открывшая два года назад «Ре-Школу», школу сохранения и валоризации (умножения ценности — «Новая») культурного наследия, считает, что решение этой системной проблемы не в какой-то особой программе спасения памятников. Требуется кое-что посложнее — повседневное уважение к своей истории, идентичности. Только вот какая история — своя?

— У нас проблема со всем этим наследием в том, что это не наше наследие, — говорит архитектор. — Мы убивали, выгоняли хозяев этого наследия, поэтому так к нему и относимся. У нас нет преемственности, она нарушена. Мы не можем никак понять вообще, что из истории мы хотим присвоить, а от чего хотим отказаться. До сих пор кроме победы в Великой Отечественной войне никакого common ground (точек соприкосновения — «Новая») в этом плане у нас нет. И это накладывает отпечаток в том числе на материальной среде.