Неожиданный вопрос — почему под удар власти так часто попадают местные издания и даже отдельные авторы? Никакой логики в этом не видно — охват у таких медиа локальный, за пределами очень узкой аудитории они мало кому известны. Заниматься такими вещами начальству вроде бы незачем. Да, опросы (например, «Левада-центра») фиксируют некоторое снижение уровня доверия «к телевизору» (с 51% до 48%) и рост уровня доверия «к социальным сетям» (с 15% до 24%). Но власть в любом случае продолжают контролировать медиаповестку (в «социальных сетях», если уж на то пошло, число не только платных, но и добровольных помощников начальства не уменьшается).

Нет, мог бы сказать, профессор University of Zurich, экономист Дэвид Янагизава-Дротт, это вы не понимаете. Сомневающееся меньшинство, не говоря уже о локальных медиа (там, где они есть) — это важнейшее препятствие на пути реализации начальственных планов, сбрасывать которое со счетов ни в коем случае нельзя. Результаты своих исследований Дэвид Янагизава-Дротт изложил в статье Propaganda and Conflict: Evidence from the Rwandan Genocide, опубликованной в 2014 году («Пропаганда и конфликт: Опыт геноцида в Руанде») и которая сделала его знаменитым.

Дэвид Янагизава-Дротт изучал экстремальную ситуацию — геноцид в Руанде в 1994 году. Тогда, воодушевленные призывами «Радио тысячи холмов», главного правительственного медиа в Руанде, руандийцы-хуту массово отправились убивать руандийцев-тутси и за три месяца вырезали от пятисот тысяч до миллиона человек — точное число жертв неизвестно до сих пор. От полного истребления тутси спасло стечение обстоятельств — армия и жандармерия Руанды, активно участвовавшие в геноциде, стремительно разложились. И когда вооруженные отряды тутси, под командованием Пола Кагаме, оказали сопротивление погромщикам, — солдаты, превратившиеся в мародеров, начали разбегаться. Кагаме с боем занял столицу Руанды, прекратил вещание «Радио тысячи холмов», и этого оказалось достаточно, чтобы остановить бойню.

История геноцида в Руанде — прямо-таки химически чистый пример работы пропаганды в стране, где телевизоров не было из-за нищеты людей, газет — из-за неграмотности, а интернета в то время в массовом обиходе не было нигде, и именно радио стало безальтернативным «организатором и вдохновителем» чудовищного насилия.

Однако не все так просто — исследователи геноцида, в том числе и в самой Руанде, никак не могли понять «странного» поведения погромщиков. Руандийцев-тутси убивали по всей стране, но в одних районах Руанды уровень насилия оказывался совершенно запредельным, его жертвами становились даже руандийцы-хуту, которых соплеменники посчитали нелояльными. В других — не отличался от «среднестатистического» уровня (средний уровень геноцида — ужас, конечно). А в третьих районах — был заметно ниже. Собственно, благодаря этому обстоятельству тутси и удалось выжить и даже дать отпор мародерам и убийцам.

А что если пропаганда почему-либо «не добиралась» до этих «аномальных территорий», предположил Дэвид Янагизава-Дротт? У «Радио тысячи холмов» было всего два мощных передатчика, а в Руанде — гористый рельеф, куда сигнал мог просто «не доходить» или приниматься с помехами. Профессор Янагизава-Дротт взял спутниковую карту рельефа и рассчитал уровень сигнала в каждой деревне.

Теперь логично было бы предположить, что

Нет, скажет Янагизава-Дротт, все было сложнее (и хуже). Уровень насилия зависел в первую очередь не от качества приема радиосигнала, а от степени активности карательных отрядов Интерахамве («нападающие вместе) и Имхузамугамби («объединенные целью»). А вот уже успешность вербовки добровольных помощников власти напрямую определялась качеством радиосигнала, с одной стороны, и возможностью альтернативной повестки — с другой.

Там, где люди слушали «Радио тысячи холмов», в команду помощников карателей записывалось намного больше местных хуту. Намного — это на 60–70% больше, чем там, где сигнал «не добивал». В таких местах найти желающих поучаствовать в расправах над соседями-тутси было намного труднее. Понятно, что индивидуальные убийцы были везде, — но основная масса тутси стала жертвой специальных отрядов, сформированных хуту.

С этими же отрядами была вот какая история: чтобы жители деревни хуту побросали свои дела, взяли в руки мачете и пошли громить дома тутси, нужно было, чтобы доля лояльных слушателей «Радио тысячи холмов» устойчиво превысила 80%. Причем не только в конкретной деревне, но и в соседних поселках. Если это правило не соблюдалось, то уровень соучастия в убийствах оказывался намного ниже «среднего».

А вот там, где преодолевалась заветная планка в 80% фанатов государственной пропаганды — там уровень насилия взлетал по экспоненте, и, вырезав тутси, самодеятельные каратели принимались и за хуту, которых считали ненадежными.

Тогда можно подумать, что там, где радиосигнал не принимался совсем, там убийств не было вовсе? К сожалению, нет, в этом случае работали, как бы мы сказали сейчас, социальные сети. Если в деревню «без радио» приходили соседи-хуту, уже записавшиеся в отряд Интерахамве, и пересказывали соплеменникам содержание начальственной пропаганды, люди там охотно записывались в команду мародеров.

Но «градус насилия» заметно снижался там, где меньшинство так или иначе противостояло пропаганде. Хотя бы двадцати процентов сомневающихся в необходимости убийств было достаточно, чтобы вербовщики «нападающих вместе» сталкивались с недостатком желающих доказать свою лояльность кровавым делом. Нет, никто не спорил с начальством, что тутси — плохие руандийцы и лучше бы их не было совсем, и что великая держава Руанда окружена врагами и так далее… но убивать и грабить? Нет, вы уж тут как-нибудь без меня, вам за это деньги платят, а я работать пошел, в поле дел полно, отвечали люди.

В общем, понятно, откуда берется магическая цифра «80 процентов», которая сплошь и рядом всплывает в самых разных странах — то в результатах «выборов», то в социологических опросах. Это — пороговый показатель, предъявляя который, власть хочет доказать всем — нас много, и тебе лучше присоединиться к нам, пока не поздно.

Но оставшиеся даже 20% — «сомневающееся меньшинство» — это решающее препятствие для пропаганды, последняя линия обороны, «тонкая красная линия», само существование которой как-то удерживает и власть, и ее добровольных пособников в «условных человеческих рамках».