Что конкретно инкриминировали Юрию Дмитриеву?

Девять фотографий приемной дочери в возрасте от трех до шести лет, на которых видны ее наружные половые органы, а также прикосновения к промежности ребенка в период с 2012 по 2016 год.

Дмитриев действительно делал фотографии голой дочери?

Да, но утверждает, что следствие извращенно интерпретирует бытовую родительскую заботу.

Всего на компьютере Дмитриева было обнаружено около двухсот снимков обнаженной приемной дочери, которые сгруппированы в папки, как правило, по три-четыре штуки. На них ребенок стоит к фотографирующему лицом, спиной, правым и левым боками. Уже в день задержания, 13 декабря 2016 года, Дмитриев (еще без адвоката) подробно объяснил следователю, что эти фотографии — «дневник здоровья». Историк вел его, чтобы отслеживать физическое состояние болезненной детдомовской девочки и чтобы защититься от «опекунского произвола».

«На каком-то из сайтов или тренингов, которые я проходил, я прочитал, что нужно иметь фотографии, которые позволяли бы проследить за физическим развитием ребенка. <…> В случае проблем со здоровьем или если вдруг возникнут жалобы по истязанию или нанесению телесных повреждений моему приемному ребенку, то я смогу предъявить фотографии», — рассказал Дмитриев следователю.

Дмитриев регулярно фотографировал девочку первые полтора года после оформления опеки (то есть с 2008 года), потом стал фотографировать реже, а последний раз сфотографировал ее в 2015 году в возрасте 10 лет.

Строго говоря, девять снимков, которые инкриминировали Дмитриеву, к этому «дневнику здоровья» не относятся, хотя пять фотографий были сделаны по тем же мотивам. Со слов опекуна, девочка дважды жаловалась ему на боль в паху, причину которой Дмитриев определить не смог. Поскольку оба раза это было к ночи, Дмитриев решил сфотографировать промежность, чтобы наутро показать врачам, если боль не пройдет («чтобы мне врачи не сказали, что я что-то проморгал»).

Еще четыре «криминальных» фотографии Дмитриев сделал, когда дочь прибежала в его кабинет и попросила сфотографировать ее загар (она была без одежды, потому что ждала, когда наберется ванна). Девочка забралась в кресло с ногами, поэтому на этих снимках тоже можно разглядеть ее наружные половые органы.

«Порнографию здесь увидеть может только человек, который не поменял ни одного подгузника. Увидеть здесь развратные действия — это выше всех пониманий», — заявил Дмитриев судье на первом процессе в 2017 году.

Ладно, допустим. А промежность зачем трогал?

Дмитриев утверждает (его слова подтверждены выписным эпикризом из больницы и показаниями врачей), что в 2013 году, в 8 лет, у ребенка случались приступы энуреза. Однажды утром, когда девочка пришла к нему и села на колени, Дмитриев почувствовал запах мочи. «Естественно, я потрогал руками трусики и спереди, и сзади в области половых органов, я понял, что ребенок описался, после чего мы пошли мыться. Такое было несколько раз в неделю до помещения ее в республиканскую больницу по поводу ночного энуреза», — объяснил Дмитриев следователю.

Но ведь следствие указывает, что Дмитриев трогал промежность девочки не только в 2013 году, а с 2012 по 2016-й?

Это стандартная практика в случаях, когда следствие не может точно определить время предполагаемого преступления. Девочка же в своих показаниях связывает прикосновения примерно «с третьим классом», в который она пошла осенью 2013 года. Стационарное лечение в больнице по поводу болей в животе и ночного энуреза она проходила как раз летом 2013 года.

Что вообще говорит девочка? Почему все сомневаются в достоверности ее показаний?

В деле есть три беседы, в которых девочка дает показания против бывшего опекуна. Это обследование у психолога, объяснение следователю и допрос.

На психологическом обследовании и во время объяснения девочка разговаривает крайне неконкретными фразами, но все же заявляет, что Дмитриев трогал ее половые органы. На большую часть вопросов ребенок отвечает односложно: «не знаю», «не помню», «точно сказать не могу». На некоторые вопросы подросток, пытаясь угадать, чего хотят взрослые, отвечает то так, то иначе. Например:

В некоторых случаях следователю удается заставить девочку ответить, только задав один и тот же вопрос три-четыре раза. Причем ответ уже предложен в вопросе, а 13-летнему ребенку остается лишь повторить за взрослым.

Когда у следователя не получается добиться ответа самостоятельно, ему помогает психолог, которая хвалит девочку за «правильные» ответы и намекает на «преступную» натуру подследственного.

Психологическое обследование и объяснение следователю записаны на видео. Речь девочки резко меняется на допросе, который на видео не записывают. Ребенок внезапно начинает говорить предложениями по несколько строк, с несколькими придаточными, с детальным описанием предметов в кабинете Дмитриева. Одновременно с этим девочка заявляет, что Дмитриев касался ее промежности не «несколько раз», как она говорила ранее, а «много раз» и не «быстро», а «не меньше минуты, не больше пяти минут».

На суде приемная дочь Дмитриева (ей тогда было уже 14) сказала, что подтверждает эти показания.

Что касается фотографирования, то девочка в целом повторила свои показания, данные на следствии по первому делу. Ребенок рассказал, что Дмитриев объяснял необходимость делать эти снимки контролем за ее здоровьем, что опекун просил ее раздеться, встать определенным образом, повернуться или поднять руки. Все это делалось без агрессии и принуждения, а девочка не задавалась вопросом, насколько это оправданно. Дмитриев во время фотографирования был одет, свои половые органы не трогал, не радовался, просто спокойно делал снимки. Таким же, кстати, девочка описывает Дмитриева и во время предполагаемых прикосновений. Следователь и психолог многократно спрашивали у ребенка про реакцию опекуна: потел ли он, благодарил ли, поощрял после того, как ее трогал? На все эти вопросы девочка ответила отрицательно. Кроме того, она сообщила, что Дмитриев никогда не звал ее, чтобы потрогать. По ее словам, это происходило только тогда, когда она сама заходила к нему в кабинет, чтобы узнать, чем он занимается.

На дополнительном допросе в августе 2018 года приемная дочь историка сказала, что «припоминает», что у нее было недержание мочи, но ей кажется, что это было в возрасте 6 лет и что в те моменты Дмитриев ее не трогал.

Лингвисты из Института русского языка РАН, изучавшие тексты допросов, представили в суд заключение, что следователь и психолог оказывали на ребенка коммуникативное давление, поэтому девочка выбирала наиболее нейтральные ответы из предложенных, которые при этом не были ее собственными.

Профессор МГУ, психолог Вероника Нуркова также посчитала, что феноменология показаний девочки, то есть их характер, не соответствует типичным критериям воспоминаний о травмирующем опыте.

Эксперты республиканского ПНД, где ребенок проходил психиатрическое обследование, отмечали, что девочка эмоционально ранима, инфантильна, недостаточно решительна, близка к соглашательству, хотя «внушаемость не превышает норм ее возрастного периода».

Есть принципиальная разница между ложными показаниями и показаниями, данными в таком ключе, в котором от ребенка требовали взрослые. Очевидно, что девочка не выдумала воспоминания о самом факте прикосновений, и следствие узнало об этом именно от нее. Как это произошло, мы точно не знаем. Можно предположить, что сразу после первого оправдания Дмитриева в апреле 2018 года на ребенка стали давить и настойчиво просили вспомнить хоть что-то (возможно, этим объясняется тот факт, что сразу после вынесения такого приговора девочка резко перестала выходить на связь с подругами из Московской международной киношколы, которая начала кампанию в поддержку Дмитриева в 2016 году). В итоге девочка вспомнила, что опекун трогал ее промежность. Однако обстоятельства этих прикосновений и вообще тот временной период ребенок, судя по протоколам допросов, помнит плохо.

А ребенок был травмирован фотографированием и прикосновениями, с какой бы целью Дмитриев их не совершал?

Врачи утверждают, что нет, но это не необходимый критерий для квалификации преступления.

Почему девочка не сообщала о прикосновениях к промежности во время следствия по первому делу? Это не говорит в пользу Дмитриева?

В данном случае, может быть, и говорит, хотя именно так и работает психологическая травма — многие пострадавшие вспоминают об эпизодах насилия, случившихся в детском и подростковом возрасте, только спустя годы. А те, кто помнит, могут бояться говорить об этом по тысяче причин: из-за стыда, страха, отсутствия поддержки и так далее.

Эксперты установили, что Дмитриев не педофил. А это разве не доказательство его невиновности?

Нет. Во всяком случае не прямое. Три комиссионных обследования, в том числе в федеральном Центре психиатрии имени Сербского, действительно показали, что у Дмитриева нет признаков нарушения психосексуального развития и расстройства сексуальных предпочтений. Но отсутствие клинически подтвержденного педофильного расстройства — не препятствие для совершения действий сексуального характера в отношении детей. Хотя в совокупности с другими материалами дела и противоречиями это, конечно, важный аргумент.

Неужели это все потому, что Дмитриев находил места массовых расстрелов и проводил там памятные мероприятия?

В деле Дмитриева, нашедшего несколько мест массовых расстрелов на северо-западе России, могли сойтись сразу несколько тенденций и факторов: многолетняя борьба чиновников и силовиков с «Мемориалом», еще более многолетняя борьба за «правильную» и исключительно «героическую» историю страны и, наконец, чья-то локальная борьба конкретно с Дмитриевым. К тому же на каждом уровне были должностные лица, которые могли использовать дело в своих целях. Единовременный замыслел «посадить Дмитриева — дискредитировать «Мемориал» — найти в Сандармохе останки красноармейцев — поставить под сомнение однозначность происходившего на других расстрельных полигонах» представляется очень сложным. Но узнать об этом наверняка мы, вероятно, сможем, только если кто-то из участников преследования Юрия Дмитриева когда-нибудь рискнет об этом рассказать.