Мы встречаемся с Гульзирой Ауелхан рано утром у центральной городской мечети. Ее дочь Акбаян сразу забирается на детскую площадку и протягивает руки к матери. Гульзира обнимает дочь, собирается приподнять, но тут же отпускает ее и тихо говорит: «Извини, я пока не могу взять тебя на руки». Теперь в руках нет сил даже на то, чтобы замесить тесто – но об этом Гульзира расскажет нам позже.

Гульзира родилась в Или-Казахской автономной области в Китае. В 2014 году вместе с младшей дочерью и мужем они перебралась в Казахстан, а в Китае осталась часть ее семьи, включая старшую дочь. В 2017-м Гульзира собралась обратно в Китай — увидеть отца, который тяжело болел.

Отца она так и не увидела, поскольку сразу после пересечения границы ее паспорт забрали, допросили, а спустя несколько часов — доставили в «лагерь перевоспитания», где она провела следующие 15 месяцев. Ее судьба похожа на сотни других таких же казахов-эмигрантов из Китая, которые по каким-то причинам возвращались туда и потом не могли приехать в Казахстан, оказавшись запертыми в китайских лагерях.

«Мой паспорт забрали в Хоргосе (пограничный переход между Казахстаном и Китаем — V) и передали его в местную полицию. Мне сказал [полицейский]: „Если ты снова попытаешься выехать в Казахстан, я тебя никогда не выпущу“. Я испугалась, спросила: „Почему меня не выпустят? Моя семья там. Я кого-то убила? Я ограбила банк?“ Полицейский мне сказал: „Я отвезу тебя в такое место, откуда ты не выберешься“. Я назло закричала: „Везите!“», — вспоминает женщина. Затем в полиции ее допрашивали, брали отпечатки пальцев, просили вслух почитать книгу и записывали ее голос.

«В лагере меня одели в лагерную одежду с головы до пят. Мне сказали: „Ты здесь будешь поклоняться Си Цзиньпину и учить китайский язык“. Тогда я так и не узнала, за что меня забрали», – вспоминает она.

В лагере было около 800 женщин – уйгурок, казашек, женщин других национальностей. В одной комнате не селили двоих казашек или двоих уйгурок, чтобы они не могли понимать друг друга.

«Утром мы ходили на занятия, как стадо овец, а вечером нас загоняли в общежитие. Когда говорили — ложитесь, мы ложились, вставали, когда говорили вставать. В воскресенье нас запирали снаружи, и мы, 10-20 женщин, сидели в заключении. У некоторых был туалет, у некоторых – нет. Мы ходили в ведро. Спали на одном боку, потому что места нет, народу много. Не разрешалось спать на спине, потому что они думали, что мы успеем за это время совершить намаз. Утром в 5-6 часов мы выходили из общежития, возвращались в 9-10 ночи, – рассказывает Гульзира. – От общежития и до кабинета по полу идет желтая линия. „Студенты“ следуют по желтой линии в два ряда. С обеих сторон – белые линии. С одной стороны учителя, с другой охрана. Если мы нечаянно кашляли или шевелили руками, то нас били палками по голове».

На любое движение нужно было спрашивать разрешение на китайском. «Если мы двигались без разрешения, нам говорили, что нас заметила камера, и уводили из ряда в другую комнату. В ней стул, к которому приковывали наручниками. Наручники сжимаются при движении», – вспоминает женщина.

Через три месяца стали ставить неизвестные уколы. «Нам сказали, что это укол от кашля, его ставили в плечо. Не знаю, почему, но после этого укола у многих женщины прекратились менструации, – говорит Гульзира. – Уколы ставили каждый день, а потом начали давать маленькие белые таблетки. Они попадают в рот и сразу растворяются. Иногда приходили врачи или медсестры и проверяли нас. Потом нас заставили есть свинину и называли это „еда родственников“. Сначала мы отказывались, плакали, но после уколов мы забыли о родных и думали только о еде».

Затем Гульзире дали работу. «Они сказали: благодаря хорошей политике нашего правительства ты будешь работать, – вспоминает она. – Я думала, что буду обычной уборщицей, но я попала туда, где с женщинами делали то, что хотят. Я мыла женщин и убирала их кровати. После в эту комнату заходили двое мужчин и закрывали шторы на два часа. Я занималась этой работой шесть месяцев, потом меня вернули в лагерь. Меня спасло свидетельство о браке. Вдовы и разведенные подвергались насилию, их забирали ночью, и они не возвращались».

Иногда женщин ночью забирали из лагеря по другим причинам. «У нас спрашивали: вы знаете, куда они пошли? Даже если мы не знали, мы отвечали: „Да!“ И хлопали. Если кто-то говорил, что не знает, они говорили, у тебя проблемы с идеологией? Ты веришь в Аллаха? Оказалось, тех женщин уводили в „комнату ожидания“ – о ней говорили, если родственники не привезут деньги, то это место, где ты умрешь», – вспоминает Гульзира.

В лагере постоянно шли допросы. «Там спрашивали, ездили ли мы за границу, читаем ли намаз? Говорили, вы видели, чтобы хоть один ваш знакомый попал в рай? У нас нет религии. Вы верите в Аллаха?»

«За 15 месяцев меня допрашивали 27 раз, – говорит Гульзира. – Иногда я думала о семье, о родных и плакала. Если мы плакали, нас приковывали к стулу наручниками на 12, 16, 24 часа».

Иногда Гульзиру водили на встречи с полицейскими, которые привезли ее в лагерь. «Я говорила: спасибо за то, что привезли меня сюда, здесь я хорошо учусь, и все это записывали», – рассказывает она.

В лагере сжигали Коран и жайнамаз (коврик, который мусульмане постилают перед молитвой – V). «Их было очень много, думаю, потому что родственникам говорили, если вы привезете из дома эти вещи и религиозные книги, то партия, возможно, простит вас, – говорит женщина. – Нам всем говорили, учите китайский, нет других наций – казахов, уйгуров, киргизов, вы все похожи на китайский народ, живете на деньги Китая и на земле Китая».

Каждую неделю в лагере были экзамены по китайскому языку. «Мы списывали ответы, потому что учить язык было очень сложно. Мы записывали ответы между пальцами. Нам говорили, если сдадите хорошо — выйдете», — вспоминает она.

Раз в месяц разрешалось видеться с родственниками, но встреча длилась только 15 минут. «Я не виделась с мужем, потому что он был в Казахстане. А с родственниками встречалась через решетку. Они приезжали раз в три месяца, так как жили далеко. Их телефоны проверяли, записывали все контакты. Через шесть месяцев это назвали «хорошей политикой правительства» и разрешили встречаться лицом к лицу. Но мы не хотели, чтобы родственники приезжали, потому что здесь записывают их телефоны и приглашают их сюда „учиться“. Мы боялись за них», – вспоминает женщина.

После Гульзиры в лагерь на полгода забрали ее старшую дочь, которая жила в Китае – за то, что она якобы не сдала паспорт вовремя. «Но она была учительницей, – говорит Гульзира. – Она говорила, что преподавала и ходила свободно. Я не знаю, в каком лагере она была».

Через 15 месяцев Гульзира вышла из лагеря, и, приехав домой, обнаружила там трех незнакомых женщин: две из них были уйгурками, одна китаянка: «Они наблюдали за мной. Мы обнимались и ели за одним столом, фотографировались. Уезжая на следующий день, они оставили 20 юаней. Когда я спросила у невестки, почему они оставили деньги, она сказала: «ваши родственники – наши родственники». Оказалось, один китаец становится таким «родственником» десяти человек».

На следующий день Гульзиру вызвали «к флагу» для того, чтобы она агитировала людей своего села ехать «учиться» в лагере. «Тогда я солгала людям. Говорила, завтра все будет на китайском, приходите учиться бесплатно, пока есть возможность», – говорит она.

Вскоре после этого у нее был разговор с местными властями. «Мне сказали, съезди в Казахстан, посмотри, не взял ли твой муж другую жену, скажи ему, что заболела и потеряла паспорт, – вспоминает Гульзира. – Я попросила отдать мне мои документы, но они сказали, что я выеду по своему виду на жительство, они дадут мне с собой 250 тысяч юаней, и на границе меня встретят их люди. Сказали не рассказывать про учёбу. Я испугалась брать деньги, но пообещала, что потом еще вернусь в Китай, и что не буду рассказывать про лагерь».

Но в Казахстан Гульзиру не выпустили. «Прошло четыре дня, меня вызвали и сказали, что я буду работать на фабрике три месяца. Там мы шили перчатки, – говорит она. – Каждую субботу приходили домой, остальные дни жили в общежитии. В день я шила около 20 перчаток. Моя старшая дочка тоже работала там».

Через какое-то время разрешили звонить родным в Казахстане. «Иногда муж говорил, возвращайся, но у меня не было паспорта. Так мы ждали три месяца», – говорит она.

«Один раз было совещание, и нам сказали подписать какой-то документ. Если не подпишем, то обратно отвезут „учиться“. Я спросила у казахской учительницы: уже два года почти я здесь, когда меня отправят домой? Она сказала, ты подпишешь бумагу, мы ее сдадим в органы внутренних дел, после этого мы получим деньги, и вас отпустят. Тогда я написала мужу, любыми способами забирай меня отсюда. Если ты меня не вызволишь, я умру. Муж обратился в «Атажұрт» (организация в Казахстане, помогающая казахам из Китая – V). Они сказали не подписывать эту бумагу», – вспоминает женщина.

29 декабря 2018 года на фабрике отмечали Новый год, и после обеда всех работников должны были отпустить домой. «Но нас собрали и сказали подписывать эту бумагу», – говорит Гульзира. – Проверяющий сказал: „Соскучились по месту, где были раньше? (имеется в виду лагерь – V)“. Он забрал меня и мою дочь и передал полиции».

В полиции телефон Гульзиры подключили к компьютеру и прослушали разговор с мужем. «Они спросили меня, ты рассказала про все? Я сказала “да”, – говорит Гульзира. – Дочь сказала: что ты натворила?»

Затем вместе с дочерью Гульзиру отвели в подвал, находившийся глубоко под землей.

«Утром меня подняли на третий этаж, а там стоит казах-полицейский. Я заплакала, увидев его. Он сказал: „Почему ты плачешь? Мы же для тебя работаем. Что ты делала в незаконной организации? Ты предала свою родину, ела их хлеб, пила их воду“. Я спросила: почему меня не отправляют домой? У меня есть вид на жительство (в Казахстане – V), мне не нужен китайский, – вспоминает Гульзира. – Они спросили, где твой паспорт? Я сказала, что местные полицейские забрали мой паспорт, свидетельство о браке и вид на жительство. Тогда полицейские отвезли меня в кафе и накормили кониной.

«Я сказала, что у меня нет документов. Они сказали: «Ты уедешь. Передай привет нашим родственникам в Казахстане».

Спустя два дня полицейские позвонили и сказали, что Гульзира может уехать в Казахстан.

«Когда мы подошли к паспортному контролю, полицейский поговорил с проверяющими, после этого меня позвали по имени и пропустили без проверки. Я думаю, полицейский сказал, что я уже „отучилась“. Перед этим меня раздели, полностью проверили, и проверили мой чемодан, — говорит она. – После этого я перешла границу и оказалась на казахской стороне. Я заплакала. Там спрашивали, почему меня не было два года и почему я вернулась без паспорта, и тогда я все им рассказала, хотя перед этим дала клятву, что не расскажу».

Спустя две недели после возвращения Гульзира решилась открыто рассказать обо всем, что пережила. «Я не хотела об этом рассказывать, но сколько людей там пропадает, душа болит за них. Мы стали родными в одном общежитии, были времена, когда мы делили один хлеб. Когда я уехала, другие умоляли меня спасти их. Там были инвалиды, глухонемые, старые бабушки. Как они научатся писать и говорить? Некоторые сходили с ума и били себя».

В Казахстане Гульзира подала заявление на получение гражданства, но сразу ей его не дали. «Потом я обратилась международные организации, давала интервью журналистам, они мне очень помогли, сказали найти адвоката, и получить статус беженца, потому что с видом на жительство нужно было раз в шесть месяцев возвращаться в Китай», – говорит она. После того, как Гульзира получила статус беженца, она все же смогла получить гражданство.

«Все эти восемнадцать месяцев я видела своими глазами, как там топчут права человека и уничтожают здоровье. Сейчас мои менструации не останавливаются по 17-18 дней, голова кружится. Я ходила к врачам, но они не знают, в чем дело. Я не знаю, смогу ли родить еще, – говорит Гульзира, которой 41 год. – Сейчас я не могу смотреть кино и новости, потому что когда я вижу новости, я вспоминаю про „уроки“ в Китае. Когда я смотрю кино, вообще ничего не понимаю. В Китае нет кино. С утра до вечера показывают Си Цзиньпина и говорят „наша страна богатая“, показывают, что в других странах только войны и митинги. Сейчас я не могу работать из-за здоровья, у меня в руках нет сил даже замесить тесто, голова сильно болит от ударов в лагере. В лагере нас били по голове, чтобы не появлялись синяки на других частях тела. Сейчас и память плохая. Однажды я забыла путь, которым отвела дочь в школу. У нас только муж работает, и все деньги, которые он заработал, я трачу на лекарства».

Через подобное прошли многие казахи, вернувшиеся в страну из Китая.

«Мы сражаемся на два фронта»

«После обретения независимости в Казахстан по программе поощрения возвращения на историческую родину из Китая вернулось около 200 тысяч казахов», – рассказывает Серикжан Билаш – казах, сам вернувшийся из Китая в 2000 году. Его организация «Нағыз Атажұрт Еріктілері» («Настоящие волонтеры отечества», ранее «Атажұрт» – V) поднимает проблемы Синьцзянских казахов, которым удалось вырваться из заключения и переехать в Казахстан.

«Если прибавить казахов, приехавших с видом на жительство и с визами, то получится около 500 тысяч человек. У всех них есть в Китае отцы, братья и сестры. У некоторых дети учатся здесь, а родители остались в Китае, – говорит он. – Или мужья ведут здесь бизнес, а их жены и дети находятся в Китае. Или пенсионеры переезжают жить в Казахстан, а их дети работают в Китае на госслужбе или в бизнесе. Много семей живут по обе стороны. Никакой статистики не ведется, но мы думаем, что так живут не менее 700-800 тысяч семей».

Работать с казахами, живущими в Китае, Билаш начал с 2009 года. В конце июня он приехал в Урумчи из Гонконга. Вечером пятого июля он услышал у дома выстрелы из пулемета. Наутро в стенах дома были отверстия от пуль. Произошедшие волнения уйгуров и их жестокое подавление получили позднее название «июльские события». Они стали прологом для широких репрессий против мусульман Китая. Власти страны не доверяют мусульманским меньшинствам, “лагеря перевоспитания” они называют образовательными центрами, где уйгуры, казахи и другие народы Синьцзяня должны понять политику Китая.

«Так, с 2009 года я начал говорить казахам, живущим в Китае: уезжайте», – вспоминает Билаш. Сначала он публиковал на казахских сайтах материалы, призывающие переезжать в Казахстан. Затем, в 2014 году Билаш стал через интернет помогать студентам подготовиться к поступлению в магистратуру в Казахстане, а людям из других профессий – начать здесь работать. Примерно в это же время стали поступать первые сигналы тревоги.

«Сначала стали забирать паспорта у казахов, живших в Китае. Потом стали притеснять тех, кто использует WeChat (китайский мессенджер — V), стали проверять телефоны, копировать все контакты. Если кто-то с телефона смотрел зарубежные сайты, то телефон забирали на 3-5 дней, проверяли, затем возвращали. Уже в 2011 году люди из страха стали переходить на простой кнопочный телефон Nokia – лучше было пользоваться им, чем отдавать на проверку телефон с утра до вечера», – вспоминает Билаш.

Потом пришло первое сообщение о пропаже человека. «В 2016 году мы создали группу в WhatsApp и собрали там казахов из Китая. Там они жаловались нам на свое горе. Один из первых рассказал: «У меня уже месяц нет брата. Он был простой пастух. Брат говорил, что скоро переедет в Казахстан, уже собрал вещи, но теперь его нет». В этом же году Серикжан вместе со своими сторонниками объединились в организацию «Атажұрт» («Отечество»).

Вскоре началось давление на казахов, работавших в Китае на госслужбе: им не позволяли уйти с работы, пока их дети учились в Казахстане, и тогда дети, учившиеся в вузах и школах Алматы, стали возвращаться в Китай. Их истории «Атажурт» передал в правозащитную организацию Radio Free Asia.

В 2017 году «Атажұрт» провел первую пресс-конференцию. «В первой конференции участвовала мама [нашего] оператора Галыма Рахымжана. Она рассказала, что в 2005 году ее муж в Китае был приговорен к 13 годам, – вспоминает Билаш. – Его признали виновным в шпионаже в пользу Казахстана. А вся его вина была в том, что он просто переехал в Казахстан с семьей. Уже тогда в Китае были политические заключенные. Но тогда это было не массово, а потихоньку ловили пять казахов из одного села, десять казахов из другого. Так мы не замечали, что происходит».

С тех пор организация стала вести эту работу – собирать сведения о пропавших и вернувшихся из лагерей и передавать ее СМИ и правозащитным организациям.

«Мы сражаемся на два фронта: спереди с Китаем, позади – с «прокитайскими» в Казахстане», – говорит он.

Вскоре началось давление на организацию. Первое административное дело было заведено в феврале 2019 года, тогда Билаша обвинили в руководстве незарегистрированным объединением и участии в нем. Суд оштрафовал его на 100 МРП. Затем, 10 марта того же года его арестовали «по подозрению в совершении умышленных действий, направленных на возбуждение социальной и национальной розни», и после этого несколько месяцев он находился под домашним арестом. В августе этот судебный процесс завершился процессуальным соглашением, и согласно ему, Билашу на семь лет запретили руководить общественными организациями.

«31 декабря 2019 года у меня кончился срок пробационного контроля, поэтому с 1 января 2020 года я объявил, что устроился на работу в «Атажурт» мыть полы. Я сейчас уборщик. Иногда водитель, – говорит Билаш. – По процессуальному соглашению мне нельзя быть руководителем. Я посмеялся над этим. Вы боитесь, что я буду руководить «Нур Отаном» (правящая партия Казахстана— V)?».

В сентябре прошлого года, спустя месяц после окончания судебного процесса над Билашем, департамент юстиции Алматы зарегистрировал организацию «Атажурт Еріктілері» («Волонтеры отечества»). Ее возглавил бывший соратник Билаша, Ербол Даулетбек. Госдеп США вскоре сообщил, что приветствует регистрацию объединения. Примечательно, что до этого под руководством Билаша «Атажұрт» неоднократно подавал документы на регистрацию, но так ее и не получил.

По словам Билаша, зарегистрированная организация не работает. Вскоре Билаш с частью своих сторонников возобновил работу, создав незарегистрированное объединение «Нағыз Атажұрт Еріктілері» («Настоящие волонтеры отечества»).

«Если нас законно зарегистрируют, мы от международных организаций будем получать гранты. Эти гранты могут быть по миллиону долларов. Мы могли бы давать деньги тем казахам, кто физически и психологически пострадал в лагерях. Нас не регистрируют, чтобы мы не получили международную помощь. Почему наши (власти– V) зарегистрировали их («Атажұрт Еріктілері» – V)? Чтобы избавиться от международного давления: почему вы «Атажұрт» не регистрируете? – Говорят, вот, мы их зарегистрировали. А кто руководитель, чем они занимаются, это не наше дело. Мы не виноваты».

В марте этого года Билаш официально объявил о роспуске своей незарегистрированной организации из-за недостатка финансирования. Несмотря на это, четыре месяца спустя Билаша оштрафовали за «участие в незарегистрированном движении». В суде он заявил, что помогал казахам, приехавшим из Синьцзяна, на волонтерских началах, но суд не прислушался к его доводам.

Сейчас, по словам Билаша, на него заведено еще два уголовных дела – одно возбуждено по 174 статье Уголовного кодекса (возбуждение розни), а другое, заведенное на него и еще пятерых его соратников, касается «незаконного присвоения собственности». Семейная недвижимость, машина и счета Билаша также находятся под арестом.

«Нағыз Атажұрт Еріктілері», тем не менее, продолжает свою работу.

За все это время с начала работы организации, по словам Билаша, международным правозащитникам было передано более 30 тысяч обращений о делах казахов в Синьцзяне.

С начала 2020 года заявлений стало меньше. «Это показывает, что давление в Китае уменьшилось. Есть результаты. Но проблема еще не решена до конца. Всех, кого из лагерей могли отправить в тюрьмы, отправили туда. А остальные под домашним арестом, за ними наблюдают», – говорит Билаш. Кроме того, проблемы не заканчиваются, когда люди выходят из заключения.

«Они приезжают, но у них уже нет здоровья – ни физического, ни психологического. Мужчина не может исполнять свой супружеский долг, не может нормально работать, не может продолжить жить, как обычный человек. Был здоровый человек, выходит из лагеря с семью разными болезнями – 99% так», – рассказывает Билаш.

По его словам, многие, рассказывая про лагерь, смеются. «Сидит человек с фотографией детей. Мы спрашиваем: сколько у вас детей? – Двое. Где они? – В Китае. Уже сколько лет? – Два года. Есть ли какие-то вести? – Нет. И он улыбается, – говорит Билаш. – Тут мы потихоньку начинаем разговор. Скучаете ли вы? – Да. Чем занимаетесь? – Пасу скот. Если потеряете корову, то через два года будете искать? – В тот же день буду искать. Ваших детей уже нет два года. Почему не ищете их? Они были хорошими, послушными? Баловались? И тут он начал плакать. У них сердца закрыты на замок. Нужно открыть этот замок».

Пострадавшим семьям организация помогает не только психологически, но и материально. «Мы работаем так: четыре семьи поручаем одному бизнесмену, три – другому. Он ответственный, каждый месяц дает деньги. Обычным служащим одну семью на двоих поручаем», – говорит Билаш.

Семья Бикамал Какен одна из таких.

«Мы переехали в Казахстан, чтобы не потерять ребенка»

Бикамал Какен приходит на встречу с двумя дочерьми и фотографией мужа, Адилгазы Мукая. «Моего мужа приговорили к 9 годам заключения, – говорит она. – Он находится в Карамайской тюрьме. Ему 48 лет».

За месяц до переезда семьи в Казахстан Адилгазы Мукай вышел на пенсию из-за проблем со здоровьем. В это время Бикамал была на четвертом месяце беременности.

«Когда мой муж только начал работать, ходили слухи, что семьи, у которых больше одного ребенка, штрафуют. У меня есть старшая дочь. Мы волновались, что нас оштрафуют и задержат после рождения второй дочери. Еще мы слышали от знакомых, что некоторых заставляют делать аборт. Поэтому мы решили переехать в Казахстан, чтобы не потерять ребенка и спасти ему жизнь», – рассказывает Бикамал Какен.

После переезда муж Бикамал периодически ездил в Китай, и никаких проблем не возникало. В мае 2017 года с Адилгазы Мукаем связались из нефтяной компании, в которой он работал в Китае.

Через несколько дней Бикамал позвонила сестра ее мужа и сообщила, что он еще не приехал. Тогда она позвонила водителю автобуса, на котором отправился Адилгазы.

«Полиция задержала его при пересечении границы в Хоргосе. Тогда я впервые услышала эту новость от водителя автобуса. Три дня спустя местная полиция отнесла сумку моего мужа к его сестре, и сообщила, что он арестован. Но они не назвали причину задержания. С тех пор прошло три года. Уже четвертый год я не слышу его голоса. Мы не получили никаких документов», – говорит Бикамал Какен.

О том, что ее мужа осудили на 9 лет за экстремизм, Бикамал узнала только через три года после его исчезновения. «Об этом я узнала в статье Global Times. В этом материале посол Китая в Казахстане Чжан Сяо говорит, что моего мужа приговорили к 9 годам лишения свободы за экстремизм и терроризм», – говорит она. Когда Адилгазы задержали, с собой в сумке у него был ключ от дома, где они с Бикамал жили в Китае. «Полиция взяла этот ключ и обыскала весь дом. Тогда они в нашем доме нашли Коран на книжной полке. Мы его купили в обычном книжном магазине. Тут нет ничего противозаконного», – рассказывает Бикамал. От родных мужа она узнала, что мужчина находится в заключении в Карамае.

До недавнего времени Бикамал поддерживала связь с родственниками супруга и от них получала известия о муже. Когда родным удалось связаться с Мукаем по телефону, он говорил так, будто ему грозит опасность. «Не знаю, как долго я проживу. Оставляю вам своих дочек и жену. Позаботьтесь о них», – так передали родственники его слова Бикамал.

Но после того, как она начала давать интервью журналистам, они стали говорить по-другому: «Во второй раз с ним смогли поговорить через WeChat. После этого сестра моего мужа сказала мне, что с моим мужем все в порядке, что он в безопасности. И попросила, чтобы я больше не звонила им. Это было два месяца назад. С тех пор мы потеряли связь».

«Моя старшая дочь знает своего отца. Потому что он ушел, когда ей было полтора года. Она часто играет с другими детьми во дворе. Когда другие дети бегут встречать отцов после работы, моя дочь вся в слезах прибегает домой и спрашивает о том, когда приедет ее отец. Я чувствую себя странно. А моя младшая дочь даже не понимает, что значит слово “папа”», – говорит Бикамал.

Вместе с дочерьми Бикамал смогла получить гражданство Казахстана. «Я попросила пособия для своих детей у правительства Казахстана, но помощи не было, – говорит женщина. – Мне сказали, чтобы получить пособие, мне нужна справка о том, что мой муж находится в тюрьме в Китае. Но это невозможно. Сейчас мне никто не выдает никаких документов. После этого я обратилась за помощью в МИД и рассказала им о своей ситуации. Они сказали, что отправят ноту. Но результата до сих пор нет».

Сейчас Бикамал и ее дочерям помогают люди, связавшиеся с ней через организацию «Нағыз Атажұрт Еріктілері».

«Некоторые говорят, что если я замолчу, то мне дадут гражданство»

Кайша Акан рассказывает, что незаконно пересекла казахстанскую границу, потому что ей грозил большой срок в лагере. В один из таких лагерей, вспоминает она, переделали школу рядом с домом ее родителей в Синьцзяне.

«Перед нашей дверью была китайская средняя школа №2, которая внезапно превратилась в лагерь. Всех учеников перевели в другую. После этого ворота этого здания покрасили в черный цвет. Поставили семиметровые заборы с колючей проволокой. Из школы сделали тюрьму. Поставили камеры через каждый метр. Теперь к этому зданию никто не подходит, его запрещено даже фотографировать. Поскольку мы жили рядом с этим зданием, нас переселили. Как раз тогда меня вызвали в полицию», – рассказывает она.

В 2017 году Кайша открыла свою торговую компанию в Хоргосе, и по делам ей часто приходилось ездить в Казахстан. На первом допросе полиция интересовалась, зачем она часто ездит туда, а потом задавала вопросы о религии. «Тогда я ответила, что не читаю намаз и не хожу в мечеть. Но не скрыла информацию о том, что держу пост», – вспоминает Акан. На следующий год в городе установили блок-посты и стали проверять смартфоны. Тогда на месяц Кайша оказалась в больнице, и вскоре ее вновь вызвали в полицию из-за того, что она не успела сделать регистрацию по месту жительства. Полиция просмотрела ее телефон и обвинила Кайшу в том, что она посещала казахский сайт.

«Я сказала, хорошо, покажите мне, как я нарушила закон или выступала против (государственной– V) политики. Если вы сможете это доказать, то я признаю свою вину», – вспоминает Кайша.

Тогда на нее решили надавить и принесли стул: «Это был стул с наручниками. Я была одета в зимнюю одежду, и не смогла уместиться на нем. Они сказали снять одежду. У меня не было выбора, кроме как снять одежду, хотя я боялась холода (после выхода из больницы – V). Затем на меня надели наручники».

«В конце концов, они сами все написали и подготовили документы, – говорит Кайша. – Выходило, что я посещала Казахстан, входила в террористическую организацию, держала пост, слушала лекции «Жарқын жеті» (курсы подготовки к переезду в Казахстан Серикжана Билаша – V) и контактировала с иностранцами. Самое тяжелое было то, что иностранцами они называли мой родной народ. За все это меня приговорили бы к 8 годам лишения свободы. Они отправили меня домой, сказав, чтобы я никому не рассказывала, что происходило. Потом мне нужно было вернуться утром и сдать анализы. Также сказали, что я должна сдать паспорт».

В четыре часа утра Кайша поехала на такси, чтобы забрать свой паспорт, оставшийся в Хоргосе, но не для того, чтобы вернуться с ним в полицию, а для того, чтобы навсегда покинуть Китай.

«Каждые 5-10 минут со мной связывалась полиция. У меня не было выбора, кроме как бежать. Паспорт был со мной. В мае 2018 года я незаконно пересекла границу и сбежала в Казахстан. Потому что знала, что, если вернусь, то меня ждет тюрьма», – рассказывает женщина.

В Казахстане на нее возбудили дело о незаконном пересечении границы, и в итоге дали полгода условно без выдворения в Китай.

«Затем мне было выдано свидетельство лица, ищущего убежище, которое обновляется каждые три месяца. Фактически по закону его можно продлевать только 4 раза, а я продлеваю его уже в 5-й раз. Казахстан еще не предоставил мне статус беженца, – говорит Кайша Акан. – Прежде всего, чтобы стать гражданкой Республики Казахстан, мне необходимо иметь статус беженца. А у меня его нет. В 2019 году я подала иск. Мне сказали, что это дело будет рассматриваться до 3 месяцев. С тех пор прошло 9 месяцев, но результатов нет».

В сентябре 2019 года Китай объявил Кайшу Акан виновной в финансовых преступлениях. «Они обвинили меня в том, что я взяла деньги у 3-4 компаний и сбежала в Казахстан. Сейчас я не сплю ночью. Ложусь спать в 3-4 часа утра, когда начинает светлеть», – рассказывает Кайша. – По закону, Казахстан должен предоставить мне статус беженца или отказать в нем. То есть, должно быть конкретное решение. К сожалению, сегодня такого решения нет. И этого решения ждут международные правозащитные организации. Если мне предоставят статус беженца, я смогу спокойно переезжать, работать и жить, смогу работать легально и обеспечивать себя».

В таком же положении – без статуса беженцев и с неопределенными перспективами оказались еще двое казахов, бежавших из Синьцзяна в прошлом году.

«Мы думали, что наша страна примет нас»

4 октября 2019 года глава МИД Казахстана Мухтар Тлеуберди заявил, что в «образовательных центрах» – так он назвал лагеря перевоспитания – не осталось казахов. «Наш президент недавно побывал с государственным визитом в Китае. На высоком уровне была подтверждена такая информация. Подтвердилось, что сейчас в „образовательных центрах“ нет этнических казахов, проживающих в Китае. В центрах есть только сидящие там, или правонарушители», – сказал он журналистам.

За день до этого двое казахов из Синьцзяна, 30-летний Кастер Мусаканулы и 25-летний Мурагер Алимулы, пересекли казахстанскую границу, до которой пешком добирались десять дней. Позже на пресс-конференции в Алматы Мусаканулы рассказал, что сам был в Китае в заключении.

«Это неправда, что в «лагере» нет казахов. Пять человек выпускают, вместо них сажают десятерых», – сказал он, опровергая слова министра.

Сразу же после пресс-конференции молодые люди собирались сдать в миграционную службу заявления о том, что они просят статус беженцев, однако их задержали представители погранслужбы Комитета национального безопасности. В декабре директор погранслужбы Дархан Дильманов заявил, что их передадут в Китай, и что «шансов у них здесь находиться нет, даже если они здесь находятся». Адвокат Ляззат Ахатова, защищавшая в то время их интересы, в ответ заявила, что в случае выдачи в Китай обоим может грозить смертная казнь.

Позднее Мусаканулы и Алимулы были осуждены в Казахстане за незаконное пересечение государственной границы, и каждого приговорили к году лишения свободы с зачётом времени содержания под стражей из расчета один день под стражей за два дня наказания. 22 июня этого года они вышли из колонии. Получить статус беженца им пока не удалось.

В кафе на окраине Алматы, где мы встречаемся с Кастером и Мурагером, работают казахи, которым тоже удалось бежать из Синьцзяна. Одна из его работниц рассказывает нам, что сейчас Серикжан Билаш пытается добиться от Китая компенсации за то, что ее незаконно удерживали в заключении. Она не называет своего имени и не решается больше ничего нам рассказать.

Кастер рассказывает, что с Мурагером они в Синьцзяне два года вместе занимались торговлей. С марта 2013 года по ноябрь 2017 года Кастер был в заключении.

«В 2009 году я находился в Урумчи, когда было восстание. Несмотря на то, что я в нем не участвовал, меня допрашивали и осудили на 4 года и 8 месяцев, – вспоминает Мусаханулы. – В начале 1 год и 3 месяца я был в тюрьме, где меня допрашивали. Там били током. Как я мог признаться в том, чего я не делал? Но как бы я ни сопротивлялся, они не верили. Пока меня не осудили и не отправили в большую тюрьму, я испытал много других наказаний: избиения, насилие и унижения. Каждые два или три дня проводили допросы и пытали. Топили головой в воде. Потом отправили в большую тюрьму. Там нам нельзя было говорить на казахском, разрешалось говорить только на государственном китайском языке. Запретили читать намаз, делать омовение, держать пост. В основном были политические заключенные. В течение 4 лет я ходил в наручниках, не поднимая голову. Теперь не работает поясница. Не выдерживает, если долго сижу прямо».

У Кастера Мусаханулы в Китае осталась вся семья. «Пока мы не сдали (заявления о статусе беженцев – V), было давление на них. Не давали разговаривать, звонить. Если мы звонили, потом их допрашивали. Их телефоны на прослушке. Только маме я звоню раз в месяц, спрашиваю только про здоровье. С начала этого года нам не дают разговаривать», – говорит он.

Мурагер Алимулы говорит, что после освобождения друга решил бежать вместе с ним: «Я приехал в Казахстан потому, что тут моя страна, моя земля. В основном притеснения, которые мы видели там, оказали большое влияние. Во-первых, перестаешь быть казахом. Во-вторых, нам запретили читать коран, ходить на могилу предков, разрушили мечети, запретили похороны».

Кастер Мусаханулы говорит, что не ожидал, что в Казахстане их осудят. «Мы думали, что наша страна примет нас. Но когда мы приехали, нас осудили. Но мы благодарны за то, что не вернули обратно», – говорит он.

Ранее еще один адвокат, представлявший интересы Алимулы и Мусаханулы, Бауыржан Азанов, заявлял, что, согласно Женевской конвенции, ратифицированной Казахстаном, лица, получившие свидетельства о том, что они ищут статус беженца, не могут быть высланы обратно.

К нашему разговору присоединяется Серикжан Билаш: «Они сейчас „лица, ищущие убежище“ до 20-ого октября. После этого – опять проблемы. Отправят ли их обратно в Китай? Когда беженцы едут в Европу и говорят: „Меня угнетали из-за моей религии, моей расы, моих политических взглядов, моего личного мнения, и поэтому я беженец“, их не задерживают за незаконное пересечение границы».

Кастер и Мурагер заявляют, что ожидают законного решения от казахстанских властей.

«Мы 3 раза продлевали сроки, и теперь последний срок до 20 октября. Сказали, что идет какая-то комиссия. Мы надеемся, что в этом месяце будут результаты. Дальше посмотрим, что будет», – говорит Мурагер Алимулы.

«В крайнем случае, посмотрим (насчёт убежища за рубежом – V). Пока ничего не рассматривали. С момента прибытия в Казахстан «Атажұрт» нам помогает. Мы не понимаем законы Казахстана. Не знаем, как жить здесь. Благодаря помощи «Атажұрта» мы сейчас здесь и в будущем будем вместе работать», – надеется Кастер Мусаханулы.

«Книга – это еще один способ борьбы»

Остаться в Казахстане планировала и Сайрагуль Сауытбай – казашка, работавшая в лагере учителем китайского языка, и первая свидетельница, открыто и подробно рассказавшая о лагерях перевоспитания в Синьцзяне.

В 2018 году она бежала из Синьцзяна в Казахстан, куда к тому моменту уже перебрались ее муж и дети – граждане Казахстана. В мае ее арестовали сотрудники КНБ, а в июле начался суд. Во время судебного разбирательства Сауытбай заявила, что была вынуждена нарушить закон, чтобы сохранить свою жизнь. В августе 2018 года суд постановил назначить ей условный срок с установлением пробационного контроля и не выдворять в Китай. Однако в июле 2019 года, так и не получив статус беженки в Казахстане, Сайрагуль Сауытбай улетела в Швецию.

Спустя чуть больше года после переезда Сауытбай изучает шведский, выпускает книгу о своей жизни на немецком языке и планирует дальше бороться за права этнических меньшинств в Синьцзяне.

«Сейчас у нас все хорошо, дети ходят в хорошие школы. Правительство Швеции создало для нас все условия для комфортной жизни, – рассказывает она Vласти. – Я продолжаю бороться за интересы нации и изучаю шведский язык».

В июне этого года в Берлине на немецком языке вышла книга Сайрагуль Сауытбай Die Kron Zeugin («Главный свидетель»).

«Эту книгу мы написали вместе с немецкой писательницей Александрой Кавелиус. Книга полностью описывает мою трагическую судьбу и жизнь в концлагере, реалии, которые я видела собственными глазами, доказательства и факты», – говорит Сауытбай.

«Моя книга по продажам занимает в Австрии 2-ое, а в Швейцарии – 8-ое место. По этим данным мы видим, что многие интересуется нашей книгой. Мы получаем очень много писем с благодарностью, и это для нас огромная победа», – говорит Сауытбай. По ее словам, написанию книги пытались препятствовать «люди, которые служат интересам Китая».

«Но мы смогли преодолеть эти препятствия и успешно опубликовали книгу. Для нас это была большая победа. Я мечтала написать эту книгу, когда приехала в Швецию. Думаю, что это один из способов борьбы», – говорит она. Сейчас книгу переводят на английский и другие языки, также планируется публикация на казахском и русском.

«Мое здоровье ухудшилось после того, что я видела в Китае и пережила в концлагере. Также к этому добавились трудности, с которыми я столкнулась в Казахстане, и из здорового человека я превратилась в больного. У меня ревматизм, и сейчас я до сих пор не могу встать со стула самостоятельно. Мне сложно даже спуститься по лестнице. Кроме того, у меня часто то повышается, то понижается давление. Раньше я вообще не могла спать. А сейчас, как переехала в Швецию, мой сон нормализовался. Сейчас я могу уделить сну 4-5 часов. Но даже когда сплю, чувствую усталость. Потому что мне часто снятся сны о том, что я нахожусь в концлагере. Сейчас лечусь в Швеции и продолжаю бороться за права. Мое сердце спокойно, так как знаю, что семья рядом, и уже могу нормально отдохнуть, – также говорит Сауытбай. – Мои ближайшие планы – продолжать эту борьбу до тех пор, пока китайское правительство не рухнет, а люди, которые остались там, не станут свободными и начнут жить по-настоящему». В планах Сайрагуль Сауытбай также найти работу в Швеции и дать детям высшее образование.

«Думаю, что буду продолжать делать все возможное и действовать до тех пор, пока не освободят наших братьев, которые еще остаются там», – подчёркивает она.

Ольга Логинова, Назерке Курмангазинова, Алина Жартиева, Vласть Фото Дулата Есназара и Данияра Мусирова

При поддержке Медиасети