Весной этого года «Новая газета» рассказала о лагерях «политического перевоспитания» в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая (СУАР). Порядка миллиона человек к тому моменту содержались на закрытых территориях, которые официальные власти КНР называли «Центрами профессионального обучения». Бывшие узники рассказывали: людей в «центрах» бьют, насилуют и заставляют читать антирелигиозную литературу (большинство узников — этнические уйгуры, мусульмане).

Правозащитник Евгений Бунин — создатель и куратор базы данных жертв китайской политики в Синьцзяне Shahit.biz, в которой собраны истории более десяти тысяч репрессированных мусульман Китая. К историям прилагаются видеообращения, официальные документы, фотографии, персональные данные или аудиоматериалы, которые подтверждают репрессии.

Бунин прожил в Синьцзяне с перерывами около пяти лет (с 2008 по 2018 гг.) и видел, как район вдруг стал превращаться в один большой лагерь. Он сам потерял уйгурских друзей и был вынужден покинуть СУАР из-за давления властей.

В лагеря и тюрьмы

— Говорить о репрессиях сейчас не так опасно, как в 2017–2018 годах. Китай изменил поведение после осуждения в ООН в 2018-м. Власти признали существование лагерей, назвав «центрами повышения профессиональной квалификации», и перешли от угроз к пропаганде. Международное давление действительно повлияло на положение мусульман в СУАР.

Мы перестали получать свидетельства о новых задержаниях и отправках людей в лагеря. Есть основания полагать, что в 2019 году власти освободили значительный процент узников.

Если посмотреть на лагеря со спутника, можно обнаружить, что у части из них по периметру нет колючей проволоки. Но видно также, что несколько тюрем в Синьцзяне стали крупнее в три-четыре раза, появились новые места содержания.

— Кто попадает на «перевоспитание» и какова смертность в лагерях?

— Многим достается из-за китайского приложения IJOP, которое указывает на «ненадежных» лиц (по данным HRW, приложение обязательно к установке для уйгуров, оно сканирует всю активность пользователя: что он читает, что говорит, куда ходит. —Ред.).

Некоторые попадают в заключение из-за чьей-то мести: такое всегда бывает при масштабных репрессиях. Больше остальных страдают верующие. Очень тяжело имамам.

В нашей базе есть информация примерно о 130 смертях. Но точные данные о смертности назвать трудно.

— Вы собирали средства на медобследования для бывших узников в Казахстане. Какие проблемы со здоровьем у людей после заключения?

— У бывших узников чаще встречаются психологические проблемы. Это сильные головные боли из-за пережитого стресса. Нарушение сна. Паранойя, недоверие к людям. Есть, конечно, и физические травмы. У многих мужчин и женщин появляются урологические заболевания.

— В 2009 году вы уехали в Швейцарию, а потом вернулись в Китай. Что изменилось?

— Когда я вернулся в Синьцзян в сентябре 2017 года, меня очень удивило, что людей проверяли на выходе из вокзала, хотя обычно это делают только при входе. В Кашгаре через каждые сто-двести метров располагались полицейские пункты для проверок местного населения — иностранцев и ханьцев (крупнейшая народность в Китае. — Ред.) не трогали. Полиция проверяла документы и телефоны, осматривала сумки, записывала данные людей. Это было очень дико и странно.

Через пару месяцев я узнал, что многие стали просто исчезать. Люди пропадали, но никто об этом не говорил. Иногда мне отвечали, что человек заболел и лечится в больнице, это на самом деле означало, что его поместили в лагерь. Я понял, что все очень плохо, когда я возвращался из Киргизии и меня продержали на китайской границе около семи-восьми часов. Спрашивали, кого я знаю из местных уйгуров, пытались выяснить контакты. Я им ничего не сказал, но меня все равно пустили в Синьцзян, потому что, по их мнению, ничем чувствительным я не занимался.

— Вам пришлось уехать из Синьцзяна. Почему?

— За мной следили после того, как я вернулся в СУАР в 2018-м. Через три недели в хостел, где я жил, стали наведываться полицейские. Они спрашивали, все ли хорошо, проверяли документы.

Через некоторое время вновь пришли полицейские и предупредили, что хостел закрывается, потому что система пожарной безопасности не соответствует нормам. После этого владелец хостела сказал мне: «Женя, уезжай из Кашгара. Так будет лучше». На вопрос почему, он не ответил. Я пошел в другой хостел. Но и там администратор сказал, что я не могу здесь жить.

Я разложил рядом свои вещи в знак протеста, сел, достал книжку и начал читать. К вечеру снова пришел владелец хостела, в котором я жил.

Его заставили уговорить меня покинуть Кашгар.

В итоге этот владелец предложил выбрать город для переезда и оплатить билет на самолет. Я понимал, что не смогу найти жилье в Кашгаре, потому что еще днем мне отказали в трех местах — везде говорили, нет свободных комнат.

Я понял, что где бы я ни находился в Синьцзяне, меня рано или поздно заставят уехать. И решил — поеду в Иу. Там я прожил месяц до окончания действия визы. Потом отправился в Гуанчжоу, чтобы выехать оттуда из страны и снова вернуться. Там я узнал о смерти друга в заключении и решил, что больше не могу оставаться в Китае.

— За пределами Китая у вас были проблемы?

— На улицах за мной вроде не следили, но давление и запреты случались. В Киргизии написали обо мне, что я провокатор-гастролер, который якобы стоял за антикитайскими настроениями в стране. В Бишкек я приезжал, чтобы поговорить с людьми, чьи родственники были задержаны в Синьцзяне, и узнать информацию о студентах-киргизах из СУАР, которые почему-то не вернулись на учебу из Китая: их было порядка сорока–пятидесяти человек. Теперь я не знаю, смогу ли я там спокойно находиться.

В Узбекистан мне запретили въезд. В марте этого года мне отказали сначала по российскому паспорту, а потом по американскому (у Евгения двойное гражданство). Ничего не объяснили, сказали: нельзя и все.

Проект «Свидетель»

— В прошлом месяце вы собрали на работу своего проекта около $20 000. Расскажите о нем.

— Это база данных Shahit.biz. «Шахит» с уйгурского — «свидетель». Мы документируем свидетельства о жертвах китайской «политики перевоспитания». Делаем это подробно и открыто, чтобы люди могли узнать о них и чтобы китайские власти знали — мы следим.

Еще мы документируем информацию о лагерях и тюрьмах. Сейчас стали изучать население синьцзянских деревень, чтобы подсчитать число жертв в локальных точках и, опираясь на эти данные, построить глобальную модель, которая покажет примерное количество пострадавших от репрессий в Синьцзяне за последние годы.

— Кто пользуется базой?

— Журналисты, правозащитники, активисты, ученые. Люди, которых волнует эта проблема.

— Какими будут последствия репрессий?

— Тюркские меньшинства СУАР живут в страхе. Из них в лагерях были 10–20%, но психологически репрессии повлияли на всех.

При этом я знаю, насколько эффективными может быть простое видеообращение на YouTube или короткая статья — они могут повлиять на судьбу конкретного человека, спасти его. Нужно продолжать.