Обстоятельства отравления Алексея Навального все усерднее топятся в бессмысленном (на первый взгляд) информационном соре: бесчисленные обидки чиновников МИДа, идеи о создании каких-то врачебных и парламентских комиссий, запросы о правовой помощи, основания для которых более чем сомнительны, интервью медиков, экспертов и «экспертов», политологов, вопли пропагандистов…

Но цель у этой пыльной бури все же есть: канализировать общественный резонанс таким образом, чтобы не касаться главного вопроса (второго по значимости после состояния здоровья Алексея): а где, собственно, уголовное дело?

Если взять этот вопрос за точку отсчета, то многое станет понятным и логичным —

Внутренней аудитории ожидаемо рассказывают о русофобии, очернительстве и нежелании сотрудничать. Часть населения этому верит, другая обсуждает очередной пассаж от Захаровой, Пескова или Небензи. И мало кто замечает суть.

МИД обижается на то, что немцы ничего ему не рассказывают и делятся результатами анализов с британцами. Но при чем тут МИД — он разве заменяет в России следственные органы, Минюст и Минздрав, чтобы требовать удовлетворения собственного любопытства?

Пациент находится в германской клинике, врачи которой имеют полное право привлечь того, кого захотят, — с одобрения родственников пациента и самого Алексея Навального. Разрешения МИДа России для того абсолютно не требуется, а на просьбы представить данные медицинских исследований немецким врачам остается ответить только одно: запрашивайте в Омске, там все равно не умеют хранить врачебную тайну.

Немцы отдали материалы в ОЗХО… И должны были это сделать, соблюдая международные договоренности, раз заподозрили использование боевого отравляющего вещества. Россия к этой процедуре в принципе не имеет никакого отношения — за исключением необходимости ответить на неприятные вопросы, которые будут заданы в свое время, согласно протоколу деятельности Организации по запрещению химического оружия.

Еще одна шумная претензия: немцы не удовлетворяют российский запрос о правовой помощи.

Не удовлетворяют, потому что с правовой точки зрения сделать это не могут. В рамках чего им отвечать?*

Уголовного дела-то нет. А значит, нет потерпевших, подозреваемых, свидетелей, нет документов следствия, официальных экспертиз и протоколов допросов. Нет ни-че-го, что европейцами могло бы рассматриваться в серьезной правовой плоскости.

А понятие «доследственная проверка» — всего лишь юридический нонсенс, механизм, который широко используется в России, да и то — с одной-единственной целью: не возбуждать уголовные дела, когда не хочется. Ссылка на проверку в состоянии ввести в заблуждение только юридически безграмотных лиц.

Здесь потопчемся, чтобы объясниться.

Суть доследственной проверки в том, чтобы определить: есть ли в произошедших событиях признаки того или иного преступления.

Именно признаки — ничего больше**.

Если они есть, то возбуждается уголовное дело и уже следствие разбирается: было ли событие преступления, если да, то каковы его мотивы, что является орудием преступления и каков круг подозреваемых. Если же ничего такого нет, а произошел, допустим, несчастный случай, то производство по делу прекращается. И прекращается следствием.

Почему? Да просто потому, что, согласно российскому закону, все добытое в рамках этой самой проверки никаким доказательством не является. Допросов нет, есть только объяснения лиц, которые не предупреждаются о даче заведомо ложных показаний, им даже не приходят повестки, и поэтому они могут не только отказаться отвечать на поставленные вопросы, но и просто плюнуть на приглашение следователя.

Точно так же не имеют статуса доказательств любые документы, исследования, экспертизы, результаты ОРМ.

Так что нет никакого смысла (разве что ради имитации деятельности) сотрудникам транспортной полиции восстанавливать график передвижения Навального в Томске, как о том с воодушевлением докладывают. Следствию все наработанное, по существу, оформлять придется заново — уже тогда, когда следы будут с особым усердием уничтожены временем или преступниками.

Не случайно на доследственную проверку отводится всего 3 дня, максимум — 10 (и это оформляется отдельным постановлением начальника следственного органа), в самых запущенных случаях — плюс еще 30 дней, когда приходится, например, копаться в Монблане бухгалтерской макулатуры.

Ничего такого нет. Есть только «глубокая озабоченность» администрации президента и МИДа тем, что немцы так и не представили доказательства отравления.

Только немцы не ведут расследования. Говорить о доказательствах или об их отсутствии должно российское следствие. Которого нет.

И это — первая мина, на которой подорвалась официальная позиция российского государства.

Теперь о мине второй, которая и вовсе стала причиной самоподрыва.

Нет в Уголовном кодексе статьи «отравление». Есть «убийство» и «покушение на убийство». Это — подследственность СК, который на протяжении всей истории с «резким ухудшением здоровья» Навального сидит как мышь под веником. Говорят: не наше дело.

Отдувается МВД. А значит, полицейская проверка должна всего лишь решить: возбуждать ли дело по статье о причинении (легкого, среднего, тяжкого) вреда здоровью.

И что тут проверять? Вред здоровью не отрицают даже омские врачи, заявление родственников есть, косвенных признаков — публикации, экспертные мнения, заявления российских чиновников — полно.

Никто не доказал, что было отравление? Так того от полиции не требуется и требоваться не может, согласно закону: нашли бы признаки покушения на убийство — давно бы все материалы отправили в СК.

А факт причинения вреда здоровью доказывать не надо, он просто есть. Допустим, Навальный стал жертвой дураков-хулиганов или съел что-нибудь не то — не важно, признаки преступления налицо.

А вот в чем причина «ухудшения здоровья», как раз и устанавливает следствие, которое имеет право изъять медицинские документы, под протокол допросить врачей, назначить необходимые экспертизы. И если виновником оказался не человек с «Новичком», а повар из шаурминной, то ему все равно должно быть предъявлено обвинение.

Но вместо того, чтобы возбудить уголовное дело, МВД сетует на то, что активистка Марина Певчих, сопровождавшая Навального в злополучной поездке, уехала в Англию и никак не разыскивается. А она кто — свидетель, подозреваемая, потерпевшая? В рамках доследственной проверки у нее нет процессуального статуса, чего бы ей не уехать в Англию и оттуда не замечать титанических усилий МВД по своему поиску.

У Навального тоже нет процессуального статуса, потому и требования МВД к немецким властям допустить их до опроса больного человека можно списать лишь на юридическую безграмотность. В России Навальный не признан потерпевшим — какие такие опросы…

Чем все закончится? Представляется так. Время проведения доследственной проверки будут затягивать максимально, то принимая постановления о продлении сроков, то отменяя их по требованию вступившей в игру прокуратуры, чтоб вновь продлить, а потом отменить.

В итоге, когда, как представляется людям, принимающим решения, закончится ажиотаж, тихонько будет вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела со ссылкой на «отсутствие объективных признаков преступления».

Не учтено лишь одно обстоятельство: ничего не забудется, потому что российское государство ухитрилось с особым цинизмом несколько раз подорваться на собственном вранье.

*В п.3, ч.1, ст.454 УПК РФ «Содержание и форма запроса» указано, что в запросе должно содержаться: «наименование уголовного дела…». **В соответствии с ч.2 ст.140 УПК РФ, «основанием для возбуждения уголовного дела является наличие достаточных данных, указывающих на признаки преступления».