ИнтервьюКультура

Андрей Хржановский: «Наш народ верит во все, что указывается сверху»

Классик анимации — о вкладе авангарда в искусство, которое не зависит от того, кто возглавляет департаменты культуры

Этот материал вышел в номере № 100 от 14 сентября 2020
Читать
Андрей Хржановский: «Наш народ верит во все, что указывается сверху»
Фото: Сергей Карпов / ИТАР-ТАСС
11 сентября «Кинотавр» откроется фильмом «Нос, или Заговор "не таких"» и вручит его автору Андрею Хржановскому почетный приз «За выдающийся вклад в кинематограф и преодоление границ между разными видами искусства кино».

Около полувека назад возник замысел картины, удостоенный приза жюри на главном анимационном смотре в Анси. О ней уже сложены легенды. Как молодой режиссер скандальных мультфильмов «Жил-был Козявин» о чиновнике беспримерного рвения и запрещенной цензурой «Стеклянной гармоники» — аллегории о судьбе искусства, в 1969-м написал Дмитрию Шостаковичу о своем желании снять анимационное кино по «Носу», первой опере композитора, и — чудо! — получил одобрение. Как одним из авторов сценария пообещал стать Николай Эрдман, который, увы, скончался в 1970-м. Как кропотливо сочиняли сценарий с Юрием Арабовым, с которым они делали фильм об Иосифе Бродском. И как в сложную ткань фильма вплетались и жизнь страны с ее репрессивной механикой, и жизнь семьи.

Отец режиссера, художник Юрий Хржановский, — ученик Филонова, появится в фильме рядом с Гоголем, Мейерхольдом, Эйзенштейном, Шостаковичем и майором Ковалевым.

В этом условном пространстве-времени «Россия» все нерасторжимо. И для самого Хржановского Гоголь — из «ближнего круга».

Он и во ВГИК поступал с работой о «Портрете», и «Ревизора» из академического собрания, подаренного дедом, знал наизусть.

…И вот рисованный начинающий писатель Николаша Гоголь уезжает от маменьки, мчит в карете мимо подсолнухового поля в Петербург в поисках удачи и счастья. А в ледяной столице так замерз, едва нос не отморозил.

«Нос, или Заговор „не таких“». Кадр мультфильма
«Нос, или Заговор „не таких“». Кадр мультфильма

Фильм в трех снах. Первый — «Нос» по Гоголю с музыкой Шостаковича, второй — фантазия Булгакова о знакомстве со Сталиным, третий — вольная экранизация «Антиформалистического райка» — феноменального гротескного, даже глумливого, сочинения Шостаковича, созданного в 1948 году, где он высмеивает борьбу с формализмом.

Любимый прием Хржановского, который они испробовали с Альфредом Шнитке в «Стеклянной гармонике»: полистилистика. Но ростки сложного полижанра были апробированы уже в легендарной трилогии по рисункам Пушкина, поэтической фантазии, летящей строками и зарисовками поэта к зрителю по воображаемому листку бумаги.

Гоголь окунает перо в чернильницу и с его кончика падают чернильные слезы. По сумрачному петербургскому небу летят шляпки дам, прекрасных во всех отношениях, прихорашивается федотовская невеста в ожидании майора. А майор Ковалев с опустевшим лицом ищет беглеца.

По улицам бегут пионеры, преследующие цирюльника, который пытается избавиться от проклятого «носа». А сам «Нос» в генеральском мундире с позументами в Казанском соборе — раздувшееся от собственной значимости первое лицо. Одноликая шкафообразная охрана бережет истовое благолепие их сиятельства, и сами усердно крестятся. Сталин со свитой смотрит из царской ложи оперу «Нос», формулируя приговор: «сумбур вместо музыки».

Одну из арий начинает бюст Ленина. Люмпены маршируют под знаменами в противогазах, рядом трудятся жнецы Малевича, в толпе мелькают лица репинских бурлаков. Бдительные докладчики объясняют, какой должна быть музыка для народа, слушатели раболепно пускаются плясать лезгинку. И ледяная метель пробивает свой путь сквозь хрупкую фигуру Шостаковича.

«Нос, или Заговор „не таких“». Кадр мультфильма
«Нос, или Заговор „не таких“». Кадр мультфильма

Отдельный номер в этой театральной симфонии — байка Булгакова, разыгранная внутри «райка», про то, как мотоциклисты привезли его к Сталину в халате, на босу ногу. И велел вождь своим клевретам, от Ягоды и Ворошилова до Будённого, сапоги писателю отдать. Да то велик сталинский сапог, то жмет Булгакову — он же, как Шостакович, Мейерхольд, Филонов, Ахматова — «не такой». Надо причесать, уравнять, обстругать до подобия на большинство «таких».

В этом музыкальном коллаже — разнородный музыкальный материал: от фуг и канонов до полек и галопов, от маршей и романса до балалайки и «Сулико». А в изображении карандашные рисунки, живопись, графика, перекладка, хроника, фото, ноты. Мобильники со Stories. Документы и фантазия, оперные фиоритуры и анекдот, балаган с разорвавшимся сердцем трагедии.

За расстрельными списками и приказами, прочерченными красным карандашом вождя, — портреты истерзанных «не таких»: Мейерхольда, Райх, Введенского, Бабеля, Мандельштама. В небе под накрапывающими звездами-снегом летят самолеты с их именами.

Андрей Хржановский снял «Реквием по авангарду», который так спешно хоронила страна победившего пролетариата.

— Андрей Юрьевич, вам самому — ученику Льва Кулешова, числившегося в формалистах, как и Мейерхольд, Филонов, Шостакович, — досталось обвинений в «сумбуре вместо анимации», можно считать, что «Нос…» и ваша личная история?

— Безусловно, как в общем-то и другие мои фильмы, скажем, пушкинская трилогия и «Пейзаж с можжевельником», «В мире басен», не говоря про «Козявина» и «Стеклянную гармонику». Эта картина в моей личной истории подводит, хотя и промежуточные, но итоги.

— А я вспоминала о вашем отце, ученике Филонова, о ближнем круге семьи.

— Соглашусь, но это отдельная тема, ведь я вырос в доме прямых, так сказать, наследников русского авангарда. Отец, кстати сказать, к Филонову пришел, побывавши в мастерских и у Малевича, и у Петрова-Водкина, и у Матюшина. Вторым домом, близким нашему семейству, была семья любимых учеников Мейерхольда — Эраста Гарина и Хеси Локшиной. От них я узнавал многое из того, что тогда было никому не известно. И только в 1956-м шепотом стали произносить имя Мейерхольда, появились какие-то публикации, связанные с его наследием, начались творческие вечера. А когда я поступил во ВГИК, мне было 16 лет, Гарин торжественно достал с полки книгу Мейерхольда о театре:

«Теперь тебе можно и нужно это читать». Эта книга Мейерхольда и первый сборник статей Эйзенштейна — мои первые и пожизненные учителя.

— Авангардная «Стеклянная гармоника» была, в частности, про власть денег, идеологии над искусством. Она была сослана на полку, потому что танки вошли в Прагу. Сегодня мы видим, что нас снова призывают вернуться к традиционному, к наследию. Но если говорить о культурной памяти, почему бы нам не вернуться к Шостаковичу, Мейерхольду, Филонову?

— Что значит вернуться? Они никуда не уходили, это великое искусство будет сопутствовать человечеству, пока человечество живо. И вклад авангарда в искусство не зависит от того, кто возглавляет наши департаменты культуры или правительства. Меня волнует другое. Культура сейчас вообще находится в странном положении.

Такие слова, как «искусство», «творчество», тщательно искоренены из обихода, из программных документов. Их просто нет, в повестке дня другие слова.

Когда руководитель нашей киностудии заявляет во всеуслышание: «Студия — это бизнес», когда пишется крупными буквами: «Кино — это индустрия». Что вы хотите? Зачем создавались десятки томов тем же Эйзенштейном, страдали Тарковский, Параджанов, Шостакович? Для чего существовала русская культура, если «слово дня» — индустрия.

Раньше индустрия кино была составной частью искусства, расширяла возможности для поиска, помогала связи со зрителем. Сейчас все наоборот. Все отчеты посвящены числу зрителей, сумме сборов. Это все важно, но опять-таки получается нехорошая параллель с гусарскими виршами Давыдова «А об водке ни полслова». Только теперь: об искусстве — ни полслова.

— Тоталитаризм не просто не привечает авангард, но объявляет врагами, терзает и убивает талантливых творцов, как Михоэлс, Мейерхольд или Эйзенштейн. Почему?

— Один из ответов — в нашей картине, у которой второй заголовок «Заговор не таких». «Не такие» — те, кто своими достоинством, поисками, мыслями вырывается за проволоку, возведенную вокруг постриженного под одну гребенку стада. Естественно, сверкающие талантом «выскочки» раздражают серую власть, манипулирующую единообразным в смысле образа мыслей электоратом. Я говорю «мыслей», но правильней говорить об отсутствии мыслей.

— Это только российская проблема?

— Конечно, нет. Но в России она выражена более наглядно. Я догадывался, но мне неизвестна была точная формулировка — а что такое «тоталитарное государство»? Грамотные люди объяснили: государство с несменяемой властью. Что мы сейчас и имеем: и в отношении формы государственного управления, и по существу происходящих в Белоруссии событий. Но с другой стороны, давайте не забывать, что западная цивилизация пользуется всеми грандиозными культурными богатствами, на которые никто не покушался. И любой итальянский крестьянин может зайти в церквушку своей деревеньки и увидеть там росписи, скажем, Веронезе или Беллини… В крови у людей — уважение к тому, что есть культура.

— По сути, Шостакович в «Антиформалистическом райке», если внимательно послушать, даже не слишком сгущал. И его «собрание» под руководством товарища Единицына (который не случайно говорит с грузинским акцентом), бичующее формализм антинародных композиторов, мало отличается от знаменитого совещания 70 советских композиторов, где началась последовательная травля создателя «Седьмой симфонии» и прочих «формалистов».

— Не только не сгущал, а в значительной степени просто документально, телеграфно воспроизвел фрагмент из стенограммы этих заседаний. Жаль, конечно, что нет возможности ознакомить будущего зрителя фильма с сопутствующими материалами, вроде предисловия Шостаковича к «Антиформалистическому райку», представленного по-гоголевски, как рукопись, найденная на помойке. И там много аллюзий, связанных с современными музыкальными критиками и т.д.

— Поразительно, что первый вариант «райка» написан в 1948-м, на пике гонений, это многое объясняет про самого Шостаковича. Надо бы, конечно, программку сделать к показу.

— Может быть. Но сейчас это все снова настолько актуально и точно выражает и терзания Шостаковича, моральные терзания человека, жившего при «строгом режиме», что сын Шостаковича — Максим Дмитриевич, сказал, что это лучший памятник отцу, что он точно воссоздает атмосферу, в которой жил Дмитрий Дмитриевич.

— Как восприняла фильм жена Шостаковича Ирина Антоновна?

— Картина ей понравилась. Несколько дней назад она звонила с просьбой показать фильм 25 сентября, в день рождения Дмитрия Дмитриевича в Фонде Шостаковича для близких.

В преддверии столетия композитора, в 2006-м, Ирина Антоновна, возможно, не помня о том, что Дмитрий Дмитриевич дал мне разрешение на использование его оперы для мультфильма, звонила с предложением снять фильм. Тогда, наконец, стали ставить оперу «Нос» во многих театрах мира. Она эти постановки видела, и ни одна из них ее не устроила. Ей показалось, что я могу сделать нечто, соответствующее сложному произведению. Были мнения и других музыкантов, что музыка эта «создана для мультипликации». Шостакович обожал мультипликацию.

Вы же знаете, что он написал музыку к фильму Цехановского «Сказка о попе и о работнике его Балде».

В интервью того времени композитор говорил, что считает эту работу одной из самых удивительных и ответственных. Так что суть гротеска и суть возможностей анимации он хорошо себе представлял.

— И зашкаливающую степень условности, невозможную в кино. Абсурд нынешнего бытия столь же комичен, сколь и трагичен. Возможно, менее кровавый, чем в эпоху ГУЛАГа, но вновь обгоняет самые смелые предположения Гоголя или Салтыкова-Щедрина. Мне кажется, картина во многом портретирует сегодняшний день. Взять хотя бы сцену торжественной церковной службы для высшего начальства и охраны.

— Ну конечно, куда ж от сегодняшнего деться. Более того, это связь времен — не только в повторяемости ужасного, но и в спектре возможностей и направлений искусства. Мы знаем образцы искусства XIX века и начала XX века, они, конечно же, являются для нас питательной средой. Сегодня и вчера, вчера и сегодня — один неделимый мир. И у меня есть стойкое ощущение, что наш народ, великий во многом, но в частности еще и потому, что является образцом воплощения учения Станиславского о вере в предлагаемые обстоятельства. Верит во все, что бы ни происходило, ни указывалось сверху, — верит как в незыблемую норму.

— Но театр, который творится наверху, к примеру, в Госдуме или в суде — за гранью абсурда.

— У меня есть скромная идея, вряд ли реализуемая, но, мне кажется, продуктивная. Вот сейчас люди проходят тесты на коронавирус, чтобы понять, не больны ли они.

Есть простейшие вопросы из области культуры, которые могли бы стать тестом для идущих во власть.

Недавно я видел интервью с «продвинутыми» барышнями по телевидению. Им задавали вопросы вроде того: кому в Петербурге посвящен памятник Медному всаднику? Ответила лишь одна: «Ну конечно, знаю, Александру Невскому!» Так вот, что если простейшие вопросы распространить среди депутатов Государственной думы, сложился бы грандиозный коллективный портрет тех, кто ведет наше государство к еще более светлому будущему.

— Приходится жить в воронке «победившего сюрреализма». Каков рецепт себя сохранить в этом вулканическом абсурде?

— Рецепт простой — семья, близкие друзья, книги, музыка, природа.

— А как же искусство, профессия?

— Ну это уже вопрос национального выживания. И мы бьемся, доказывая, что искусство должно войти в свои права. Как гражданина меня беспокоит вот что — президент в своем основополагающем выступлении говорил о необходимости прорыва, креативности. То есть он обозначал вещи, которые могут быть обеспечены исключительно культурой и искусством. Рассчитывать на то, что креатив произойдет усилиями миллионной армии чиновников, бессмысленно. Поэтому у меня ощущение, что вершится наглая дискредитация направления, обозначенного президентом.

— «Нос…» — сложнейшая музыка, сложнейшее коллажное изображение. Зрителю будет непросто смотреть кино. Кто ваш зритель?

— Тот, кто, посмотрев, почувствует, что не все успел понять, увидеть — и захочет (это для меня вообще мерило оценки художественного произведения) посмотреть еще раз. Да, эта многоэтажная структура, многослойный, полифонический конгломерат не прост для восприятия. Ну я себя, как вы понимаете, не сравниваю с гением, но когда кто-то из читателей пожаловался Льву Николаевичу на то, что трудно было читать ваш роман, Лев Николаевич ответил: «А знаете, как мне было трудно писать!» Речь шла о тексте, который нам кажется прозрачным и абсолютно доступным, но требующим усилий и нравственных, и интеллектуальных.

Вот вы спрашиваете, как выживать? Задача, которую я себе не формулирую, она для меня органична — потребность непрерывного саморазвития.

Буду рад, если, посмотрев фильм, кто-то захочет что-то узнать о Мейерхольде, о Шостаковиче. Заинтересуется подробностями их судеб или произведений.

— Спрашиваю про зрителя, потому что набирает обороты, на мой взгляд, не безобидное апеллирование чиновников к «простому, широкому зрителю». Кто этот простой человек? Почему требуется угождать ему?

— Дело же не в том, что ему стремятся угождать, — все это входит в грандиозную, вроде бы не записанную, но нами считываемую программу растления нации. Если посмотреть, что показывают по большинству телеканалов, можно просто схватиться за голову. Какой прорыв, креатив, когда идет всенародное пережевывание белиберды и пошлости, вроде «Мужчин Елены Прокловой». А какой позорный шабаш, связанный с делом Михаила Ефремова, устроили!

Под это жвачное программирование заряжены целые каналы. Сотни авторов, операторов, режиссеров.

Вождь призывал кухарку к управлению государством. Сейчас людей, способных хотя бы о чем-то задуматься, низводят до уровня кухарки, «пипла хавающего» тоннами эту отраву. И деньги на это бросаются грандиозные.

— В такой ситуации сложносочиненному кино, спектаклю пробиться трудно. У вас прокатчики есть?

— Да, и надеюсь, раз они за это взялись с отвагой, они справятся. Но мне кажется, что мы все реже проявляем энтузиазм, без которого ничего не происходит. Жаль, что погребена система киноклубов, по всей стране работало «Бюро пропаганды кино». Кинозритель — это не интернет-пользователь, его надо просвещать. Но мы не бездействуем, и поэтому, как вы знаете, сейчас учреждаем Академию анимационного искусства имени Федора Савельевича Хитрука. В ее деятельности примут участие не только знаменитые мастера, но и молодые люди, лауреаты, представляющие лицо российской культуры во всем мире. На них — надежда.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow