Вера Матюх родилась в Берлине — дочь немки и российского студента-революционера, бежавшего от преследований режима в Германию. Когда родители вернулись в Россию, маленькую Веру оставили на попечение дедушки и бабушки в Германии, думали — ненадолго, но Первая мировая спутала все планы. И воспитанная в немецкой культуре, говорящая по-немецки девушка оказалась в Харькове, где жила семья, лишь в 1923 году. Мать решила: не умеешь говорить по-русски — будешь художником. Нарисуешь, и ладно.
Вера стала художником, и ее творческая жизнь уместилась в семь десятилетий. «Она впитала традиции русского авангарда из первых рук: конструктивизм от Василия Ермилова в годы учебы в Харькове, школы Михаила Матюшина, Павла Филонова, Казимира Малевича — от Павла Кондратьева, методологию Гинхука — от Льва Юдина и Константина Рождественского, пластику литографии — от Георгия Верейского и Николая Тырсы, — пишет автор книги «Вера. Жизнь и творчество Веры Матюх», искусствовед и коллекционер Николай Кононихин. — После войны она работала в Экспериментальной литографской мастерской бок о бок с Александром Ведерниковым, Борисом Ермолаевым, Анатолием Капланом. В 1961 году участвовала в легендарных выставках ленинградских художников-литографов в Лондоне и Нью-Йорке, устроенных Эриком Эсториком».
Война для Веры Матюх (а в начале 1941 года она стала матерью) — страшное время ленинградской блокады.
«Съели восемь кошек, — вспоминала она. — Надо было выжить любой ценой и вырвать у смерти грудного сына
— будущего известного театрального художника Алексея Порай-Кошица». Война — это эвакуация в Казань, где Вера создаст серию офортов, запечатлевших будни тылового города, напрягавшего силы, чтобы помочь фронту.
Жизнь Веры Матюх была длинной и полной творчества — она работала исступленно и самозабвенно, искала новые пути, откликалась на то, что видела и ощущала кругом, вплоть до относительно недавних событий — перестройки, чеченских войн.
«Новая» расспросила Николая Кононихина о том, как создавалась книга о Вере Матюх.
— Книгу я писал пять лет, но перед этим были еще двадцать — начиная со знакомства с Верой Федоровной в середине девяностых годов. Она тогда участвовала в выставках общества «Аполлон», я был увлечен художниками круга Павла Кондратьева. И вот это привело меня к Вере Федоровне. Оказалось, что она была одной из первых в этом кондратьевском круге: в 1931 году, когда она приехала в Ленинград, она познакомилась с ним в горкоме художников в Кирпичном переулке, 6.
— Вы в книге приводите ее воспоминания об этом горкоме художников, где, кроме выставок и лекций, устраивались такие важные для молодых людей мероприятия, как танцы: «Я танцевала, танцевала и танцевала без конца. Я думала, что они такие же дурачки, как и я. И лишь много позже, после войны, когда читала дневники Юдина, поняла, что это я была дурочкой, а они тогда уже писали такие умные мысли».
— Да, Павел Кондратьев ввел Веру в круг своих друзей-художников — Теодора Певзнера, Льва Юдина, Эдуарда Криммера, именно это стало для нее настоящей школой. Так вот, в девяностых у меня, тогда еще молодого человека, хватило ума сделать с Верой Федоровой ряд интервью, где она рассказывала, как, к примеру, «приехала в Россию на минуточку», жила в блокадном городе, работала. Поэтому, если отвечать на ваш вопрос, то эта книга возникла не за пять, а за двадцать пять лет. Но тогда, когда началось мое погружение в творчество Веры Матюх, я честно скажу: не был еще готов, чтобы в полной мере оценить не только ее как художника, но и значение всего того круга, к которому она принадлежала.
В 2015 году тогда еще в Новом Манеже на канале Грибоедова, 103, проходила выставка «Вера Матюх. Пластический образ времени», я был ее куратором и консультантом и познакомился с сыном Веры Федоровны — Алексеем Евгеньевичем Порай-Кошицем. И выяснилось, что с 2003 года, года ухода из жизни Веры Федоровны, ее наследием серьезно и глубоко никто не занимался. И Алексей Евгеньевич попросил меня взять на себя этот труд. Так, начиная с осени 2015 года и поныне я занимаюсь ее наследием. Это огромное количество работ — акварелей, литографий, рисунков, живописи, иллюстраций к детским книгам.
— Сейчас, спустя четверть века, для вас каким видится ее значение как художника?
— Самое главное, что со временем фигура Веры Федоровны и ее творчество приобрели монументальность. Когда она была жива и мы все варились в одном котле вернисажей и выставок, это так не ощущалось, как сейчас. Так, как работала она, никто, пожалуй, не работал: она отдавалась полностью экспериментам, поиску, никогда не останавливалась на достигнутом. И это не привычные обороты речи — она не работала в раз и навсегда найденном стиле, ставила новые задачи. В частности, этим в какой-то степени объясняется, что у нее так много незавершенных работ — нет последней точки, последнего мазка, даты, подписи, названия.
К одним и тем же работам она возвращалась спустя десятилетия, делала на ту же тему новую серию работ или, что тоже бывало, брала работу 50–60-го года и начинала яростно сверху коллажировать вставки.
— А каким она была человеком? Рожденная и воспитанная в другой культуре, в юности не говорившая по-русски и до конца жизни сохранившая легкий акцент.
— Она была странным человеком. Немногословна, как всякая немка, очень сдержанна в проявлениях чувств и высказываний, достаточно холодновата. Я понял тогда, общаясь с ней, что вся ее энергия, весь ее духовный мир был направлен на искусство, ее интересовало ее дело и искусство прежде всего.
В книге впервые представлены все виды творчества Веры Матюх: офорт, живопись, литография, акварель, рисунок, книжная иллюстрация. Произведения Веры Матюх находятся в собраниях Государственного Русского музея, Государственной Третьяковской галереи, Музея истории Санкт-Петербурга, Музея искусства Санкт-Петербурга ХХ–ХХI веков, Музея Анны Ахматовой, музея «Царскосельская коллекция», а также других художественных музеев России и за рубежом.
