«Силовики прервали работу стенда историко-просветительского общества «Мемориал» на Московской международной книжной ярмарке. Исполнительный директор «Мемориала» Елена Жемкова сказала, что сотрудники прокуратуры решили проверить соблюдение закона об иностранных агентах», — сообщило вечером 4 сентября «Эхо Москвы».

По словам Жемковой, сотрудники прокуратуры притворялись заинтересованными посетителями. Осмотрев книги, они выбрали каталог к выставке «Скрипка Бромберга». Только после этого они предъявили документы и официально объявили о проведении прокурорской проверки. Выяснилось, что у ряда изданий «Международного мемориала», таких как, например, каталога музея «Мемориала», нет типографского знака о том, что «Мемориалу» присвоен статус «иноагента». При этом

Но — в сторону законы, оставим их для других колонок, а пока давайте узнаем, как же отреагировали организаторы ярмарки на фактический акт цензуры на их территории? Вы угадали: на следующий день сотрудники «Мемориала» обнаружили свой стенд оклеенным бумажками, на которых значилось, что «Мемориал» — «иноагент».

При этом на момент написания этого текста никаких официальных заявлений ММКЯ не представила. Таким образом, организаторы ярмарки обнаружили себя невольно в том же ряду, где стоят и активисты НОД, напавшие на участников организованного «Мемориалом» конкурса «Человек в истории» в 2016 году.

Но где не сработали вертикальные связи в лице руководства ярмарки, сработали связи горизонтальные. В знак протеста против демонстративного клеймения «Мемориала» иноагентом «Новое издательство» и «Медленные книги» повесили на свои стенды листы А4 с надписью «Я/Мы иностранный агент».

К вечеру ярмарка позорные объявления со стенда «Мемориала» убрала. То ли одумались, то ли испугались назревающего скандала, непонятно, но официальных заявлений так никаких и не последовало.

И ладно если бы литература на официальном уровне была под контролем государства. Но по факту государство в лице Роспечати только диктует — проведение фестивалей в разгар пандемии ковида, например, — а издательства исполняют. Почему? Потому что государство в кризис другой помощи издательствам практически не предложило. Выставляйте книги и выкручивайтесь, как хотите.

Тут вроде бы есть свобода воли. Никому не запрещают говорить о Навальном или на оппозиционные темы — по крайней мере, пока. Но если вы посмотрите на программу фестиваля, то не обнаружите ничего, что отвечало бы духу времени: дискуссий о домашнем насилии, протестах, о пытках и противозаконных судебных приговорах, об экономическом кризисе, наконец. Даже о коронавирусе тут говорят как бы вскользь и беззубо, как будто в России до сих пор не бушует пандемия.

И это — не политика всего лишь одного книжного фестиваля. Это тренд. Когда редактор Виктора Пелевина Юлия Селиванова говорит, что автор потенциального бестселлера не лезет в политику, потому что «читатели этого не любят» (как жаль, что Платонов и Толстой были не в курсе), — речь уже о глобальном повороте культурного сообщества к эскапизму.

В начале года писателя из Калининграда судили за рассказ, провокации активистов SERB в магазинах «Фаланстер» и «Ходасевич» — ползучая цензура добирается до литературы, но литература делает вид, что ничего такого не происходит, будто книжный бизнес существует в отдельном мире, где людей не сажают на несколько лет буквально за слова.

Сознательная капитуляция перед государством — не единственная проблема. В условиях монополизированного рынка и культурного поля форматы стагнируют. На упомянутой книжной ярмарке нет толком даже зоны отдыха, где можно спокойно посидеть и пролистать книги — хотя, казалось бы, для этого большие фестивали и нужны. Толком не организовано питание как участников, так и посетителей, а навигация устроена хуже, чем в мультике «Ежик в тумане», — хорошо, если кто-то тебе подскажет, куда добраться, — иначе заблудишься. О информационной выхолощенности большинства мероприятий и говорить не приходится — но

Тут нужно бы предложить рецепт выхода из положения, но у меня его нет. Вокруг нас расширяется поле безвременья, застоя, бессмыслицы на колеснице — и просветов пока не видно.