«Имел контакт с носителем COVID-19»
Больше двух месяцев Алина Шавловская, вдова врача-анестезиолога, заведующего отделением анестезиологии, реанимации и интенсивной терапии роддома № 9 Александра Шаронова, доказывала, что ее муж принимал ковидных пациенток и именно на работе заразился болезнью, ставшей для него смертельной. После похорон Алина (медсестра-анестезист в Городском онкодиспансере с зарплатой 45 тыс. руб.) осталась одна с тремя детьми (3, 6 и 12 лет) и ипотекой (21 тыс. руб. ежемесячно), которую ей платить еще шесть лет. Выплаты за смерть супруга, обещанные как российским президентом, так и петербургским губернатором, могли бы немного облегчить жизнь семьи. Но Алине в деньгах отказали.
«Новая» подробно рассказывала эту историю. По свидетельствам многочисленных сотрудников роддома, 19 мая в стационар по скорой поступила роженица К., у которой оказался положительный тест на коронавирус («Новая» располагает данными пациентки. — Ред.). В результате в мае-июне коронавирусом заразились две санитарки, две акушерки и два врача, которые с ней контактировали. Один из них — Шаронов — 9 июня попал в больницу с двухсторонней пневмонией (80% поражения легких). 23 июня 45-летний Александр умер. Причиной смерти, согласно медицинскому заключению, стал COVID-19. Кроме работы, заразиться коронавирусом ему было негде. Но руководство медучреждения это отрицало, и 27 июля выдало Шавловской акт, датированный 10 июля, в котором говорилось:
«Данных о возникновении заболевания COVID-19 у Шаронова в роддоме № 9 нет. Диагноз не связан с выполнением должностных обязанностей».
10 августа Алина обратилась с жалобами в петербургский комитет по здравоохранению, к губернатору Александру Беглову, депутату городского ЗакСа Борису Вишневскому и в СМИ. 28 августа по распоряжению комздрава в роддоме № 9 повторно рассмотрели обстоятельства заболевания и смерти Шаронова и выдали вдове новый акт. Со второй попытки администрация признала: «Заведующий отделением имел контакт с носителем возбудителя коронавирусной инфекции», что подтверждают «конкретные обстоятельства и условия возникновения заболевания». Главный врач роддома № 9 Вячеслав Болотских отказался прокомментировать «Новой» причины этой метаморфозы.
«Только не на работе»
Шаронов — далеко не первый медик, чье заражение COVID-19 на работе отказывался признать работодатель. В июле точно такой же ответ услышали родственники старшего врача Центральной подстанции петербургской скорой помощи 67-летнего Владимира Маньковича.
Он трудился даже не до последнего дня — до последней минуты: в плохом состоянии (подскочила температура, появилась одышка) 27 апреля его увезли в больницу прямо с рабочего места. КТ показала 80% поражения легких, начался отек легкого, появились массовые тромбы. Практически сразу его подключили к аппарату ИВЛ. Но 4 мая Манькович скончался.
Старшего врача Указом президента РФ посмертно наградили орденом Пирогова «за вклад в борьбу с коронавирусом».
Губернатор Александр Беглов лично звонил вдове врача, выражал соболезнования. Но когда дело дошло до конкретной помощи, выяснилось, что ковидом Манькович заразился где угодно (в общественном транспорте, в магазине, в аптеке), только не на работе.
14 мая главный врач Городской станции скорой помощи Алексей Бойков подписал акт о непризнании медицинского работника пострадавшим вследствие оказания помощи пациентам, больным COVID-19. В документе говорится: «Заболевание Маньковича возникло при невыясненных обстоятельствах», «инфицирование COVID-19 произошло при обстоятельствах и условиях, не связанных с непосредственным оказанием медицинской помощи пациентам».
Дочь погибшего Екатерина тоже направила обращения в комздрав, губернатору и депутату Борису Вишневскому. После инициированного Смольным повторного разбирательства комиссия признала, что Манькович мог заразиться на станции, а его родные имеют право на компенсацию.
Всего на сегодняшний день в Списке памяти врачей, умерших от COVID-19, 75 медиков из Петербурга и 15 из Ленинградской области. Компенсации, по данным Фонда социального страхования (ФСС), пока получили родственники только 21 погибшего, семья Шаронова должна стать 22-й. Как объяснили «Новой» в региональном отделении ФСС, деньги родным скончавшихся от ковида перечисляются без задержек, в течение суток, после получения необходимого комплекта документов от работодателей врачей. Причина невыплаты может быть лишь одна — медучреждение не предоставило документы.
«Подсобные рабочие»
15 апреля Маргарита и Сергей Тышко потеряли единственную дочь Машу. За месяц до смерти ей исполнилось 30 лет. Восемь из них Мария Тышко работала в Госпитале ветеранов войн, куда устроилась сразу по окончании медучилища. Сначала медсестрой в травматологии, потом — в неврологии, а в феврале 2020 года Марию перевели в регистратуру.
— Я долгое время не знала об этом, — рассказывает Маргарита Тышко. — Но последние три месяца Маша ходила грустная, подавленная, часто плакала. Она у меня такой человек — все держала в себе, никогда меня ничем не беспокоила, и в этот раз не хотела расстраивать. Успокаивала: «Мама, я сама разберусь, все хорошо». А потом я узнала о переводе. У них тогда в госпитале многих переводили: из медсестер — в санитарки, из санитарок — в уборщицы. Исключительно ради экономии денег. Маше как регистратору стали платить на 15 тысяч рублей меньше. А фактически дочка выполняла все ту же работу: к семи утра приходила на смену, принимала и оформляла пациентов, мерила температуру им и медперсоналу. Плакала Маша не из-за денег, она переживала, что формально ее лишили того, к чему она всю жизнь стремилась, — медицинского образования. Регистратором можно работать и без него.
По словам родителей, Маша была гиперответственным человеком. Несмотря на то что вечером 31 марта у нее поднялась температура, появилась слабость, одышка, 1 апреля к семи утра девушка собралась на работу.
— Я ей говорила: «Не ходи, возьми больничный, хоть раз в жизни», она их никогда не брала, — вспоминает Маргарита. — Маша в ответ: «Кто за меня работать будет?»
А в 14 часов позвонила с работы: «Мне так плохо, температура 39, выпила таблетку — не помогает». Около 17 часов вернулась домой и прямо у порога сползла по стенке: «Я умираю».
До 7 апреля Мария болела дома. Все эти дни высокую температуру сбить не удавалось. Скорая приезжать отказывалась: «Много вызовов, госпитализировать некуда, вызовите участкового врача». Только в ночь на 7 апреля, когда девушка стала задыхаться, реанимационная бригада увезла ее в Госпиталь ветеранов войн. 10 апреля Машу перевели на ИВЛ. Отец дозвонился до заведующей реанимационным отделением, и та предупредила: «Мария в очень тяжелом состоянии, и ей все хуже, может не выкарабкаться».
Уже после смерти дочери родители узнали, что 2 апреля с диагнозом «COVID-19» слег ее непосредственный руководитель — заместитель начальника госпиталя по реабилитации Руслан Дмитришен, а вслед за ним еще несколько сотрудников. К тому же в стационаре постоянно умирали пациенты с коронавирусом.
— Однако когда я приехала в госпиталь после майских праздников, мне твердо заявили: «На работе Мария заразиться не могла, она и была-то всего подсобным рабочим», — продолжает Маргарита.
— Это обиднее всего! Дело не в миллионе, мы проживем без него. Мы против такой несправедливости: Машу посчитали за никого!
До сих пор, спустя четыре с половиной месяца после смерти Марии Тышко, ее родители не получили на руки акт о признании или непризнании дочери пострадавшей вследствие оказания помощи пациентам, заболевшим COVID-19. Им даже оспорить нечего. В городском комитете по здравоохранению «Новой» пообещали разобраться в этой ситуации и прокомментировать ее в ближайшие дни.
